старый я

А Вы здесь обращайтесь в суд,обращайтесь в прокуратуру.
Дело с игорными домами что прокуратура крышевала не забыли?Там один из главных подозреваемых был сынок ген прокурора.
И где то дело? Похоже и с сердюковым будет тож самое.

__________________
Очень хотелось бы жить в стране где война никому не приносит прибыли.

МИБ

Думаю, здесь уместно будет изложить вопрос о власти Советов так, как его ставил и решал Сталин. В написании параграфов 1-6 я, в основном, использую книгу Мухина “Убийство Сталина и Берия”. Дальше за текст несу ответственность только я.

Не надо думать, что Сталин мог вот так взять и подарить партийным бюрократам дело своей жизни, свой народ. Нет, Сталин дал этим бюрократам свой последний бой и пал именно в этом бою у стен защищаемого им Коммунизма. Не для того он посвятил жизнь своему народу, чтобы заменить ему паразитов-капиталистов на паразитов-чинуш.

Чтобы понять план того боя, который Сталин пытался выиграть у партийной номенклатуры, напомню, что в основе проблемы было двоевластие в стране. Не неся ответственности по существу, партийный аппарат стал паразитическим и быстро заполнялся чинушами. Для победы над чинушами, для спасения страны и партии нужно было отстранить партаппарат от государственной власти.

Но отойдя от непосредственной власти, ВКП(б) перестала бы быть халявой для партократов – как с помощью такой партии “устроишься”? Она же власти устроить тебя писателем или послом, ученым или завбазой, не имеет. Уйди ВКП(б) от власти - и оказалось бы, что быть членом партии – это значит жить для Коммунизма. Быть секретарем такой партии – это значит по уму и честности превосходить всех, кто живет для Коммунизма. Ну на хрена это партийному чинуше?!

Увод партии от непосредственного управления государством восстанавливал действие сталинской Конституции в полном объеме (статья о руководящей роли КПСС появилась в Конституции только при Брежневе), спасал государство и спасал партию. Партия продолжала контролировать, но не органы управления страной, а мораль в обществе.

Сталинская Конституция запрещала иметь контрреволюционные, буржуазные партии, партии, посягающие на власть трудящихся. Но эта Конституция не запрещала иметь несколько коммунистических партий. ВКП(б) в принципе могла разделиться по взглядам на вид деталей конечной цели – Коммунизма, по путям его достижения. Это бы еще более усилило интеллектуальную борьбу в коммунистической среде, усилило бы поиск истин. Коммунисты стали бы интеллектуальной и моральной элитой общества, а не тем дерьмом, которое предало и Коммунизм, и СССР в числе первых.

Следует добавить, что ненужность партноменклатуры для управления страной была не теорией, а уже зарекомендовавшей себя практикой. Аппарат партии активно участвовал в управлении только до тех пор, пока вождь СССР его возглавлял.

Напомню структуру ВКП(б). Раз в три года члены партии избирали делегатов на съезд, и съезд ВКП(б) избирал руководящий орган партии – Центральный комитет.

Сразу после съезда члены ЦК избирали секретарей партии для непрерывного руководства собственной партией, и Политбюро для непрерывного руководства и партией и государственным аппаратом. После чего члены ЦК разъезжались и собирались в дальнейшем от случая к случаю. Генеральный секретарь ВКП(б) – Сталин – был членом Политбюро, а поскольку он лично был и наиболее выдающимся государственным деятелем, то его личное влияние позволяло ему проводить в Политбюро и ЦК свои решения и, как результат, руководить страной.

Так как у главы страны вопросов для решения возникает очень много, то до войны Политбюро заседало по меньшей мере раз в неделю, поскольку, судя по номерам протоколов и решений, Политбюро решало 50-60 вопросов в месяц.

Но как только Сталин в мае 1941 г. стал официальным главой страны – председателем Совнаркома, заседания Политбюро для него стали ненужной обузой, потерей времени. С наиболее деятельными членами Политбюро – Молотовым, Берия, Кагановичем, Микояном – он совещался как глава страны со своими министрами. Собирать их еще раз на заседании Политбюро для повторного обсуждения уже принятых вопросов и только для того, чтобы обозначить “руководящую роль партии”, было глупо. Политбюро стало собираться до смешного редко, по-видимому, только для решения сугубо партийных вопросов. Жорес Медведев в журнале “Урал” (No.7, 1999 г.) сообщает, что, к примеру, в 1950 г. Политбюро ЦК ВКП(б) собиралось всего 6 раз, в 1951 г. – 5 раз и в 1952 г. – 4 раза. То есть, с точки зрения управления государством, этот орган утратил свою роль. Текущее управление партией Сталин мог вести как Генеральный секретарь, но, судя по всему, он это управление сильно упустил.

наче бы не было “ленинградского дела”, партноменклатура боялась бы своевольничать.

Очень редко собирались пленумы ЦК и, видимо, только для освящений голосованием кадровых перестановок. А съезды ВКП(б) 13 лет вообще не собирались – не было в них нужды. А ведь это были периоды очень тяжелые – периоды войны и восстановления страны. Хотел этого сам Сталин или нет, делал он это специально или нет, но такой практикой он подтвердил, что в “руководящей роли партии” в государстве нет никакой необходимости, роль ее в обществе должна быть другой.

В это время совместные решения партии и правительства Сталин подписывал только как председатель Совета министров.

От партии эти документы подписывал один из секретарей: сначала А.А. Жданов, после него Г.М. Маленков. Тем не менее в обществе авторитет партноменклатуры не падал и (это надо специально подчеркнуть) только потому, что Сталин оставался в должности Генерального секретаря. Его авторитет вождя придавал авторитет и всему партийному аппарату.

Итак, и теоретически было ясно, что партаппарат от управления страной нужно устранять, и практически это было подтверждено.

Что нужно получить, было ясно, но вот как это получить? Объявить, что ВКП(б) нужно устранить от власти? За что? Партия потеряла половину своего состава в боях на фронтах. И даже ее аппарат, особенно низовой, еще далеко не весь обюрократился. За что же ей такое недоверие? Более того, ведь это плохой пример для тех стран, где коммунисты еще не пришли к власти, там-то ведь власть надо захватывать!

Операцию по отсечению партноменклатуры от непосредственного руководства государством надо было произвести без боли и без большого шума. Процесс должен был пройти естественно. И Сталин взял в руки скальпель. Этим скальпелем был XIX съезд ВКП(б), прошедший осенью 1952 г.

Сначала несколько слов вообще. Съезд этот интересен тем, что, начиная от Хрущева любую память о нем партноменклатура старалась тщательно уничтожить. При Брежневе начали выпускать стенограммы всех съездов ВКП(б) и КПСС и следующих за ними пленумов ЦК, на которых происходили выборы руководящих органов. Выпуск стенограмм начали интересно – со стенограмм I-го и сразу ХХ съездов партии. А когда издание этих документов довели до материалов XVIII съезда ВКП(б), то на нем печатание стенограмм и прекратили. Почему? Ведь XIX съезд – это публичное мероприятие, парадное. На нем присутствовали делегации всех зарубежных компартий, масса журналистов. Что же здесь скрывать?

Это так, но на этом съезде Сталин выступил всего лишь с небольшой заключительной речью и только. А вот на пленуме ЦК, сразу после съезда, на мероприятии закрытом, он сказал главную речь и говорил 1,5 часа. И если издавать материалы XIX съезда, то надо было издавать и стенограмму пленума.
А это уже невозможно было сделать.

Чуть ли не полстолетия пишут о Сталине как о величайшем негодяе, убивавшем людей тысячами “во имя власти”. Но не приводят ни единого клочка бумаги с собственноручными заметками Сталина по этому поводу, либо с заметками, которые можно было бы так истолковать. Вообще не приводят фотокопий ни единой странички, написанной Сталиным. А ведь у него не было этих придурков-спичрайтеров и имиджмейкеров. Он все свои статьи писал сам, тезисы докладов – сам. Иногда, расслабляясь, писал Бог знает о чем, например, о вопросах языкознания. (Работа, безусловно, признанная всеми специалистами в этой области). Где рукописи Сталина?!

Сталин заставлял идеологов партии работать над теорией построения Коммунизма, над теорией путей к нему. Заставлял других, а сам не работал? Этого быть не может, он работал, но, повторяю, где его рукописи?

Ж. Медведев об этом написал лапидарно: “…личный архив Сталина был уничтожен вскоре после его смерти…”. Оцените, насколько страшны были для последующей номенклатуры идеи Сталина, что эта номенклатура боялась их даже хранить! А XIX съезд – это была та часть идей Сталина, которую партноменклатура боялась особенно сильно. Давайте рассмотрим то, что об этих идеях известно, и восстановим то, что пытаются скрыть.

Историки пишут, что решение Сталина созвать съезд ВКП(б) было неожиданным для аппарата партии. Сталин принял это решение в июне 1952 г., а уже в августе был опубликован проект нового устава ВКП(б), т.е. Сталин созывал съезд именно для этого – для изменения статуса партии и ее организационной структуры. Как говорится, уели его и страну чинуши от партии, пора было принимать меры.

Уверен, что для 99% членов партии, рассматривавших Устав, новый текст не представлял ничего интересного или особенного, поскольку речь шла о каких-то естественных (увеличение количественного состава руководящих органов в связи с резким ростом рядов партии), либо, на первый взгляд, косметических изменениях (новых названиях партии и ее руководящих органов). Однако давайте рассмотрим эти изменения внимательно, поскольку Сталин был слишком умный человек, чтобы даже запятую в документе поменять просто так, без особой нужды. Начнем, казалось бы, с пустяка.

МИБ

Название “Всесоюзная коммунистическая партия (большевиков)” менялось на “Коммунистическая партия Советского Союза”.

Первое название объявляло всем о независимости партии от государства, от Советской власти. Слово “всесоюзная” обозначало просто территорию, на которой действует эта часть всемирного коммунистического Интернационала. До роспуска Коминтерна в 1943 г. на титульном листе членского билета ВКП(б) вверху было написано: “Пролетарии всех стран соединяйтесь!” В середине: “Партийный билет”, и в самом низу: “ВКП(б) – секция Коммунистического Интернационала”.

Новое название намертво привязывало партию к государству, партия становилась как бы собственностью СССР, структурным подразделением Советской власти. Было Правительство Советского Союза, Министерство обороны Советского Союза, теперь вместо ВКП(б) стала и Коммунистическая партия Советского Союза.

Дальнейшие изменения были уже кардинальными. Вместо Политбюро ЦК партии полагалось сформировать только Президиум. Полагаю, что многие считают это одним и тем же руководящим органом. Действительно, убив Сталина, номенклатура не дала этому органу измениться, а в 1966 г. вернула и прежнее название. Но мы ведь рассматриваем не то, что сделала она, а то, что хотел сделать Сталин.

Бюро – это суверенный руководитель, состоящий из нескольких человек, бюро свои решения ни с кем не согласовывает. А президиум (от латинского praisidare – сидеть впереди) это всего лишь представители другого руководящего органа, и он лишь часть вопросов может решать самостоятельно, а крупные вопросы, даже если он их и принял, обязан после этого утвердить у того, кого он представляет.

Скажем, Президиум Верховного Совета СССР мог сам заменить министра СССР, но впоследствии обязан был это новое назначение утвердить на ближайшей сессии Верховного Совета.

И эта замена Политбюро на Президиум означала, что партия лишается органа, непосредственно руководящего всей страной, и ей создается орган, который руководит только партией и то – в перерывах между пленумами ЦК.

Повторю, что Конституцией Политбюро не предусмотрено, но в него всегда входили оба высших представителя Советской власти – Председатель
Президиума Верховного Совета и Председатель Совета Министров. От руководителей партии – ее секретарей (5-6 человек) – в Политбюро всегда входил генеральный секретарь и еще один-два секретаря, которые менялись в зависимости от их личного авторитета.

А от Правительства входило еще несколько министров. Таким образом, как я уже писал, Политбюро было неким междусобойчиком высших должностных лиц государства, которые одновременно являлись товарищами по одной партии. И решения Политбюро были обязательны для исполнения каждым, поскольку они, по сути, исходили от главы Советской власти и главы Советского правительства.
И для партии они были обязательны, поскольку исходили от генерального секретаря.

Если опираться на документы, то после 1939 г. (XVIII съезд ВКП(б)), согласно уставу высший руководящий орган партии “ЦК ВКП(б) организует для политической работы Политическое бюро, для общего руководства организационной работой – Организационное бюро, для текущей работы организационно-исполнительного характера – Секретариат, для проверки исполнения решений партии и ЦК ВКП(б) – Комиссию партийного контроля”.

Но, как я уже писал, после войны Сталин, так сказать, явочным порядком постепенно низвел роль Политбюро только до органа по руководству партией. И на XIX съезде ВКП(б) это упразднение Политбюро было зафиксировано в новом уставе. В докладе об этом говорится, хотя и очень кратко, но и столь же определенно (выделено мною): “В проекте измененного Устава предлагается преобразовать Политбюро в Президиум Центрального Комитета партии, организуемый для руководства работой ЦК между пленумами.

Такое преобразование целесообразно потому, что наименование “Президиум” более соответствует тем функциям, которые фактически исполняются Политбюро в настоящее время.

Текущую организационную работу Центрального Комитета, как показала практика, целесообразно сосредоточить в одном органе – Секретариате, в связи с чем в дальнейшем Оргбюро ЦК не иметь”.

Таким образом, функции “политической работы” как в старом Уставе, исчезли, Президиум должен был руководить только организационной работой в партии в промежутках между пленумами ЦК, Президиум фактически стал приемником не Политбюро, а Оргбюро, которое упразднили.

Получив вместо Политбюро Президиум, КПСС уже нечем было управлять страной, поскольку в Президиум ЦК, т.е. в собственно руководящий орган КПСС, главе СССР и главе Советской власти входить уже не было необходимости. (О чем ниже).

Далее. Сталин ликвидировал в партии единоначалие – сделал то, что хотел сделать еще в 1927 г. Должность генерального секретаря была упразднена, а секретарей ЦК стало 10 человек. Причем вместе они не образовывали никакого органа, а просто все 10 вошли в Президиум, в котором опять-таки по Уставу не было никакого председателя, никого главного.

Дело в том, что единоначалие нужно для хорошего управления организацией, для того, чтобы в ней были несущие ответственность руководители, для того чтобы вся организация была сильной. Но единоначалие мешает дискуссиям, поиску истин. Когда знаешь, что хочешь достичь, – нужно единоначалие, если находишься в стадии поиска цели – оно вредит. Точно знаешь, что нужно захватить власть – вводи единоначалие, а когда уже захватил и все органы государственной власти уже укомплектованы коммунистами, то зачем нужно единоначалие среди коммунистов, зачем нужно то, что сдерживает поиск истин?

Причем Сталин, видимо, позаботился и о том, чтобы после его ухода из секретарей партии (о чем позже) ЦК не вздумал создать себе нового вождя, так сказать, неформального. Ведь можно было начать прославлять кого-либо из авторитетных государственных и партийных деятелей, делая из него вождя партии и вождя народа No. 2. Тогда в случае смерти Сталина вождь опять бы оказался не у Советской власти, а у партии.

На XIX съезде членом ЦК был избран писатель К. Симонов. Он один из трех, кто написал воспоминание о пленуме ЦК – о речи Сталина, о его просьбах, о реакции членов ЦК. (Два других мемуариста – Хрущев и Шепилов – уж явно извращают). Симонов описывает пленум с позиции хрущевца, т.е. у Симонова Сталин является негодяем, который все время мечтает всех поубивать и т.д. Но как писатель Симонов очень точно передает свои впечатления, а они у него, похоже, гораздо более правильны, нежели его размышления.

После Сталина самыми старыми членами Политбюро (по членству) были Молотов, Ворошилов (с 1926 г.) и Микоян (с 1926 г. кандидат, с 1935 г. – член Политбюро). Микоян к тому же был и достаточно молод (57 лет). У номенклатуры могла прийти в голову мысль предложить членам ЦК рассматривать кого-либо из этих деятелей как вождя партии. Симонов пишет о том, что именно сказал членам ЦК Сталин и думаю, что он это сказал, чтобы пресечь мысль вновь ввести в партии единоначалие посредством этих лиц.

Эту речь Сталина, где он публично выпорол Молотова и Микояна за слишком большие симпатии к евреям, за распускание языка где попало, за допуск буржуазной пропаганды в СССР, можно найти в конце 16-го тома его ПСС, стр. где-то 481 или 482 - не помню уже. - МИБ].

“Главной особенностью речи Сталина было то, что он не счел нужным говорить вообще о мужестве или страхе, решимости или капитулянтстве. Все, что он говорил об этом, он привязал конкретно к двум членам Политбюро, сидевшим здесь же, в этом зале, за его спиною, в двух метрах от него, к людям, о которых я, например, меньше всего ожидал услышать то, что говорил о них Сталин.

Сначала со всем этим синодиком обвинений и подозрений, обвинений в нестойкости, подозрений в трусости, капитулянтстве он обрушился на Молотова.

Это было настолько неожиданно, что я сначала не поверил своим ушам, подумал, что ослышался или не понял. Оказалось, что это именно так…

При всем гневе Сталина, иногда отдававшем даже невоздержанностью, в том, что он говорил, была свойственная ему железная конструкция. Такая же конструкция была и у следующей части его речи, посвященной Микояну, более короткой, но по каким-то своим оттенкам, пожалуй, еще более злой и неуважительной…

Не знаю, почему Сталин выбрал в своей последней речи на пленуме ЦК как два главных объекта недоверия именно Молотова и Микояна. То, что он явно хотел скомпрометировать их обоих, принизить, лишить ореола одних из первых после него самого исторических фигур, было несомненно…

Почему-то он не желал, чтобы Молотов после него, случись что-то с ним, остался первой фигурой в государстве и в партии. И речь его окончательно исключала такую возможность”.

Симонов, во-первых, забыл, что речь шла не только о Молотове и Микояне, но и о Ворошилове. (О нем пишет в своих воспоминаниях Шепилов). Симонов, не понимая, что происходит, считал, что Сталин злобствовал, но Сталину было не до злобы (все – Молотов, Ворошилов и Микоян – остались на своих партийных и государственных постах), Сталин предупреждал поползновения партноменклатуры к провозглашению нового вождя. И он предупредил своих старых соратников, что будет с ними, если они попробуют поиграть в эти игры.

Предупредил на людях.

Но и это не все. Состав Президиума был определен в 25 членов и 11 кандидатов (имеющих совещательный голос). По сравнению с 9-11 членами Политбюро это получился очень многоголосый колхоз. Однако не надо думать, что Сталин не понимал, что делает. Большинство из этих 25 человек были не партийные, а государственные деятели, которые в миру подчинялись Председателю Совета Министров и, соответственно, Верховному Совету. Таким образом, власть в партии перешла от партийной номенклатуры к Советской власти (строго говоря – ее номенклатуре).


Сталин, подчинив партию Советской власти, восстановил действие Конституции СССР в полном объеме. Сделал, по сути, то, что и Петр I, который русскую православную церковь сделал структурой государственного аппарата управления.

Теперь партия могла спокойно разбираться с “едоносущностью” или “троесущностью” коммунизма и социализма.

Интересно и то, что несмотря на трехмесячное обсуждение нового Устава и на то, что этот Устав на съезде докладывал Хрущев, партноменклатура, похоже, совершенно не догадывалась о том, что задумал Сталин. Свое намерение подчинить партию Советской власти он держал в тайне от аппарата ЦК и когда на пленуме он достал из кармана список и зачитал пленуму свои предложения по персональному составу Президиума, для партаппаратчиков это было шоком. Они увидели, что их в Президиуме меньшинство и что им теперь предстоит играть в государстве ту же роль, какую при царе играли священники русской православной церкви, а с учетом контроля МГБ за их жизнью и необходимостью завоевывать авторитет у рядовых членов партии, их перспективу можно было бы назвать монашеской. О шоке от предложенных Сталиным кандидатур Хрущев вспоминал ( см. например, здесь: http://www.hrono.info/libris/lib_h/hrush41.html):

“Когда пленум завершился, мы все в президиуме обменялись взглядами. Что случилось? Кто составил этот список? Сталин сам не мог знать всех этих людей, которых он только что назначил. Он не мог составить такой список самостоятельно. Я признаюсь, что подумал, что это Маленков приготовил список нового Президиума, но не сказал нам об этом. Позднее я спросил его об этом. Но он тоже был удивлен. “Клянусь, что я никакого отношения к этому не имею. Сталин даже не спрашивал моего совета или мнения о возможном составе Президиума”. Это заявление Маленкова делало проблему более загадочной…

…Некоторые люди в списке были мало известны в партии, и Сталин, без сомнения, не имел представления о том, кто они такие”.

А Сталину было наплевать на то, что предложенные им люди “были мало известны” партийной номенклатуре. Главное, что они были известны Советской власти, поскольку зарекомендовали себя работой именно в ее органах.

МИБ

Единственным спасением, единственной соломинкой для партноменклатуры было то, что сам Сталин оставался в управлении партии, неважно, что не генеральным секретарем, ему никакие должности и звания и раньше не были нужны: все и так знали, что он Сталин.

И Сталин попробовал эту соломинку сжечь.
Но прежде чем исследовать реакцию на эту попытку, обсудим то, зачем Сталин был нужен партноменклатуре.

Во-первых, чинуши перли в номенклатуру не для того, чтобы работать, но работать-то кому-то надо было. Ведь чтобы чинуши жирели, надо, чтобы люди работали, а значит надо, чтобы ими кто-то руководил из тех, кто понимает, как и что надо делать.

Сами партийные чинуши свою “работу” (то, что им приходится делать) ценят чрезвычайно высоко и уверены, что за этот труд они должны “получать” (именно так – получать, а не зарабатывать, а, cherry?) очень много. Больше какого-нибудь Ваньки, горнового доменной печи, которого и горновым поставят только лет через 10 учебы тут же у печи, и который за 8-часовую смену теряет 12 кг веса (компенсируя эту потерю 9-10 л выпитой за смену воды). Но разве можно эту работу сравнить с титаническим трудом партийного аппаратчика?! Вот упомянутый Шепилов скромно пишет, как он даже в обморок упал от бешеного перенапряжения:

“Диагноз: динамическое нарушения кровообращения головного мозга на почве истощения нервной системы.

Интеллектуальный мотор, однако, продолжал свою бешеную работу. В голове проносились мысли о незавершенных работах по издательствам, изучении иностранных языков в школах, о выпуске новой серии агитплакатов, о недостатках преподавания политической экономии в ВУЗах, об отставании советского футбола, об увеличении производства газетной бумаги, о новом наборе слушателей в академию общественных наук и сотни других.

По одним нужно было представить проекты постановлений ЦК, по другим – информационные записки, по третьим – ходатайства в Совет Министров. И все важно, все срочно”.

Ну а как же – а то футбол без Шепилова совсем заглохнет, а страна останется без агитационных плакатов. Но и это не вся “бешеная работа”, которую приходилось делать этому секретарю ЦК.

“За эти десятилетия я прослушал и просмотрел в Большом театре и его филиале оперы: “Демон”, “Травиата”, “Манон”, “Кармен”, “Лоэнгрин”, “Вертер”, “Паяцы”, “Богема”, “Фауст”, “Сорочинская ярмарка”, “Риголетто”, “Валькирия”, “Майская ночь”, “Нюрнбергские мастера пения”, “Тоска”, “Царская невеста”, “Русалка”, “Золотой петушок”, “Псковитянка”, “Евгений Онегин”, “Гугеноты”, “Севильский цирюльник”, “Дубровский”, “Иоланта”, “Черевички” и др.

В послевоенные годы Большой театр поставил заново “Бориса Годунова”, “Садко”, “Аиду”, “Князя Игоря”, “Пиковую даму”, “Руслана и Людмилу”, “Мазепу”, “Хованщину”, “Вражью силу”, “Ромео и Джульетту”, “Лакме”. “Чио-Чио-сан”, “Свадьбу Фигаро”, “Фиделио”, “Ивана Сусанина” и др. В последующее время я имел возможность ознакомиться с оперным мастерством Праги и Парижа, Будапешта и Милана, Белграда и Нью-Йорка. Думаю, что не будет преувеличением сказать, что с точки зрения сценического мастерства в целом многие из перечисленных постановок представляют собой шедевры мирового оперного искусства”.

Заметьте, что Шепилов об этой своей “бешеной работе” пишет абсолютно серьезно. Но если человек от просмотра агитационных плакатов и опер интеллектуально истощается до нервных срывов, то ему же нельзя доверить руководство и колхозной бригадой, не говоря уже о стране.

Конечно, чинушам нужен был Сталин, чтобы было кому работать, пока они упражняются в болтовне, ищут, где и что хапнуть и с кем еще посношаться.

Во-вторых. Без Сталина на посту Генерального секретаря, без Сталина в качестве вождя партии партноменклатура теряла ту власть, которая дает материальные выгоды.

Тут надо понять технику этого дела.

Для того, чтобы секретарю обкома или райкома приехать в колхоз и, чтобы ему там положили в багажник баранчика, для того, чтобы дать команду директору завода или ректору института устроить на работу или учебу нужное, но тупое чадо, или для того, чтобы дать команду прокурору прекратить уголовное дело на “своих”, необходимо, чтобы все руководители на местах боялись партийного руководителя. Для того, чтобы они боялись, партбоссу нужно иметь возможность раздуть до небес какой-либо недостаток в их работе.

Но как его найти, если ты, партайгеноссе, во всех делах жизни людей баран? Определить недостатки в работе специалиста может только специалист.

Чтобы найти недостатки у всех руководителей своей области или республики, партаппарат собирал у них отчеты о работе, которые те отсылали своим прямым руководителям-специалистам.

Уцепившись за неблагополучную цифру такого отчета (а у любого работника полно всяких недостатков), можно было ее раздуть, довести дело до ЦК, оттуда до соответствующего министра и по его приказу неугодного работника снять. Когда у ЦК власть, то не каждый министр отважится испортить с партноменклатурой отношения из-за одного из своих 200-300 директоров – ведь партаппарат может накопать грязи и в министерстве на самого министра.

Для того чтобы стряхнуть с себя власть партноменклатуры, государственному аппарату нужно было немного – не давать этим придуркам своих отчетов, отчитываться только перед своими прямыми руководителями. Не имея данных, к которым можно прицепиться, партаппарат становился беспомощным. Но как ты не дашь партаппаратчикам свой отчет, если они люди Сталина – вождя страны?

Ведь это получается, что ты перед ним не хочешь отчитываться.

А вот если бы Сталин ушел из ЦК и остался только председателем Совмина, то тогда сам Бог велел послать партноменклатуру на хрен и не отчитываться перед ней – экономить бумагу. Вождя-то в ЦК уже нет, там 10 штук каких-то секретарей и только. Что эти секретари сделают человеку, назначенному на должность с согласия Сталина (Предсовмина)?

Попробуют интриговать? А они понимают что-нибудь в деле, в котором собрались интриговать, т.е. обвинять в плохой работе? Ведь напорют глупостей, и Сталин их самих повыкидывает из ЦК.

Более того, с уходом Сталина исполнять команды партноменклатуры становилось опасно. Представьте себя министром, который по требованию секретаря ЦК снял директора. А завод стал работать хуже и возникает вопрос – зачем снял? Секретарь ЦК потребовал? А зачем ты этого придурка слушал, почему не выполнял команды вождя по подбору квалифицированных кадров (“Кадры решают все!”)? Это раньше, когда секретари ЦК были в тени Сталина, то их команда – его команда. А после его ухода – извини! Государственные служащие ставились в положение, когда они команды партийной номенклатуры обязаны были выполнять не под ее, а под свой личный риск. Иными словами, они могли выполнять только действительно умные и здравые распоряжения партноменклатуры, но откуда та их возьмет? Она ведь не знает дело, не знает ничего, кроме тупой передачи команд от Сталина вниз и отчетов снизу к Сталину.

При таких условиях в партноменклатуре могли бы выжить только умные и знающие люди, но сколько их там было и куда деваться “устроившимся” и “прижидившимся”?

Я опущу описание других причин, по которым номенклатуре нельзя было отпускать Сталина. Сразу перейду к развязке.

Уход Сталина из ЦК (уход вождя СССР из органов управления партией) был страшной угрозой для партноменклатуры, ибо восстанавливал в партии демократический централизм – внутрипартийную демократию. А при этой демократии люди, способные быть только погонялами и надсмотрщиками, в руководящих органах партии становятся ненужными. И пришлось бы Хрущеву вспоминать навыки слесаря, а Маленкову вновь восстанавливаться в МВТУ им. Баумана, чтобы, наконец, получить диплом инженера.

Всю эту партноменклатуру тень Сталина защищала от беспощадной критики рядовых коммунистов, а такими коммунистами были и министры, и директора, и выдающиеся ученые – люди, по своему интеллекту превосходящие номенклатуру. Не станет в ЦК Сталина, не будет возможности укрыться в его тени, и критика коммунистов испепелит все чиновье в партии.

Но, как я полагаю, Сталин не мог бросить партию резко, этим бы он вызвал подозрение народа к ней – почему ушел вождь? Надо было подготовить всех к этой мысли, к тому, что Сталин рано или поздно покинет пост секретаря ЦК и будет только главой страны. На пленуме ЦК 16 октября 1952 г. он даже успокаивал членов ЦК (125 человек) тем, что согласен оставаться членом Президиума как Предсовмина, но посмотрите, какая, по воспоминаниям Константина Симонова, была реакция, когда Сталин попросил поставить на голосование вопрос об освобождении его от должности секретаря ЦК по старости:

“…на лице Маленкова я увидел ужасное выражение – не то чтоб испуга, нет, не испуга, а выражение, которое может быть у человека, яснее всех других или яснее, во всяком случае, многих других осознавшего ту смертельную опасность, которая нависла у всех над головами и которую еще не осознали другие: нельзя соглашаться на эту просьбу товарища Сталина, нельзя соглашаться, чтобы он сложил с себя вот это одно, последнее из трех своих полномочий, нельзя. Лицо Маленкова, его жесты, его выразительно воздетые руки были прямой мольбой ко всем присутствующим немедленно и решительно отказать Сталину в его просьбе. И тогда, заглушая раздавшиеся уже из-за спины Сталина слова: “Нет, просим остаться!” или что-то в этом духе, зал загудел словами “Нет! Нет! Просим остаться! Просим взять свою просьбу обратно!”

И Сталин не стал настаивать на своей просьбе. Это была роковая ошибка: если бы он настоял и ушел тут же, то, возможно, еще пожил бы.

А так он раскрыл номенклатуре свои планы и дал ей время для действий.

Теперь у номенклатуры оставался единственный выход из положения – Сталин обязан был умереть на посту секретаря ЦК, на посту вождя партии и всей страны. В случае такой смерти его преемник на посту секретаря ЦК в глазах людей автоматически был бы и вождем страны, а сосредоточенные в руках ЦК СМИ быстро бы постарались сделать преемника гениальным – закрепили бы его в сознании населения в качестве вождя всего народа.

Конечно, для номенклатуры было бы идеально, если бы Сталина застрелила в ложе театра какая-нибудь Зоя Федорова, и Сталин повторил бы судьбу Марата или Линкольна. Но годилась и любая естественная смерть. Главное, повторю, чтобы он умер, не успев покинуть свой пост секретаря ЦК.

Немудрено, что прожил он после этого пленума менее 4-х месяцев.

По-видимому, Сталин понимал, что ему грозит. Это видно и по тому, что он принял меры к объединению под Берия МВД и МГБ, видно и по его осторожности – перестал приезжать в Кремль после странной смерти в руках врачей начальника кремлевской охраны. Номенклатура оказалась сильней…

То, что, убивая Сталина, номенклатура убивала решения XIX съезда КПСС, видно по тому, как быстро она, поправ Устав, ликвидировала все то основное, что произвел в Уставе Сталин. Он еще дышал, когда партноменклатура сократила Президиум до 10 человек, восстановив под этим названием Политбюро. Сократила число секретарей до 5 и назначила секретаря ЦК Хрущева пока еще “координатором” среди секретарей.

Через 5 месяцев Хрущев был назначен Первым секретарем (вождем партии), и пресса кинулась нахваливать “дорогого Никиту Сергеевича”.

Номенклатура совершенно недвусмысленно показала, зачем именно она убила Сталина.

Борьба за Власть Советов в хозяйственном механизме страны была проиграна.

Такие вот пироги с котятами…

Однако, обратите внимание на ювелирность, виртуозность работы настоящего политика, озабоченного интересами народа. Нет никакой шумихи, никаких резких дерганий штурвала, никаких шараханий и поисков врагов. Легкое прикосновение, замена пары слов в документе, перстановка запятых – и курс изменен кардинально.

МИБ

Что сделал Сталин, или Хрущев, или Ельцин, или любой другой политик новейшего времени по укреплению и развитию пролетариата, нужно спрашивать у рабочего класса, а не у политика.

Вот ответ восставших рабочих Новочеркасска (июнь, 1962-й год). Привожу текст листовки о липовых ленинцах.

Цитата:
Сталина Вы критиковали, сторонников частично в гроб загнали, остальных от руководства отстранили, но цены на все продукты и товары в апреле каждый раз снижать они не забывали. Хрущев из года в год в магазинах поднимает, заработок при этом он снижает; невольно возникает вопрос у нас – кто враг народа был и есть? Какие же вы лгуны и лицемеры, и жаждущие псы, народа угнетатели. К чему стремитесь вы? Сталин и сторонники его последовательно к коммунизму шли и всех вели, при этом не смотрели на проделки капитала и не указывали пальцем так, как вы, лгуны.

В листовках Хрущева называли “господином”, а на заводском тепловозе кто-то написал мелом “Хрущева на мясо”.

Народ стремился выразить свой протест “неправедным коммунистам”. Участие в волнениях многими рабочими было “борьбой за коммунизм” против власти “жаждущих псов”.

А теперь можно посмотреть у Сталина, как он добился у рабочего класса такой высокой оценки своей работы?


Ведь проблема-то не в том, чтобы дать власть рабочим. Рабочий – это не абстракция, а живой человек со своим идеологическим содержанием.

Нужно было время, чтобы в СССР появились рабочие с мировоззрением более глубоким, чем тред-юнионистское. Это – во-первых.

Во-вторых, нужно организовать выборы так, чтобы в Советы попадали не Лёни Голубковы, а идеологически продвинутые рабочие. И чтобы отзыв из Советов выполнял не Лёня Голубков, а те, кто осознает, что и как нужно делать для пользы общества, а не своей шкуры или шкуры только рабочих.

Это – огромная, сложная и кропотливая работа. Первую ее часть Сталин выполнил: в СССР появилось немало сознательных рабочих, мыслящих в интересах всего народа, а не только своего класса или личности. Способных управлять государством. Возникла в низах реальная, заинтересованная в развитии социалистического государства сила, возникла возможность делегировать власть этой силе на местах.

Осталось отделить эту силу от КПСС, ставшей органом буржуазного пустозвонства об интересах общества. Поэтому на роли партии Сталин ставит крест, переименовав ее из ВКП(б) в КПСС. Отныне это – партия второго эшелона. Ей нельзя доверять власть и руководство пролетариатом. Нет больше пролетарской ВКП(б). Есть КПСС, задача которой, по прежнему, вносить классовое сознание в пролетариат. Но не управлять им.

Сталин выполнил и эту задачу.

Осталось организовать выборы, но выборы не на основе буржуазной демократии, как нам здесь предлагают, а на основе демократии пролетарской. А для этого нужно выделить эти основы, очистить и положить в основу выборов в форме законов.

В буржуазной демократии максимум свободы дается индивиду, чем ущемляются интересы общества. В пролетарской демократии максимум свободы дается обществу, чем ущемляются интересы индивида.

Тотальная экономическая репрессия большинства меньшинством требует полной политической свободы личности от общества, требует осуществления «прав человека».

Экономическая же свобода большинства от меньшинства держится на «праве общества», на политических репрессиях либеральной идеологии с ее «правами человека».

В буржуазном праве индивид обладает правами и обязанностями в отношении к обществу. В пролетарском праве общество обладает правами и обязанностями в отношении к индивиду.

Социалистическое общество строится еще на буржуазной основе – праве, но право развернуто в другую сторону, нежели это было в феодализме. Субъект права – не индивид, а общество. Индивид – объект права. Все это и многое другое необходимо сделать в условиях новой социальной базы начала 50-х.

По существу, Сталин ставит задачу создания новой ВКП(б), более соответствующей реальности. Благо, в Конституции 1936-го он эту возможность уже предусмотрел. В новой партии вновь слово и дело должны обрести единство, утраченное в КПСС. Эта партия призвана осуществить новый этап развития диктатуры пролетариата, опирающейся на Власть Советов.

Замена диктатуры тех, кто привносит классовое самосознание в пролетариат диктатурой самого этого пролетариата, вооруженного классовым самосознанием и организующим общество в соответствии с ним. Теперь не только КПСС несет самосознание в пролетариат, а по новому организованный пролетариат новой ВКП(б) несет свое самосознание в массы, в Лёню Голубкова.

Этого Сталин сделать не успел. И это – единственное, в чем его обвиняют наши сторонники коммунизма. Мол, взял и умер! Не сделал того, что мог сделать только он. А мы теперь, как слепые котята, тыкаемся в дебрях буржуазной демократии в поисках построения пролетарского общества.

Горбачев встал на позиции буржуазной демократии – и получил буржуазные Советы. И наши “демократы” зовут нас в то же болото!

За что ты нас так, товарищ Сталин, наказал?! Не виноватая мы!


Советы существовали в СССР всегда. И всегда там народ учился управлять. И были профсоюзы, “школа коммунизма”. Однако я не припомню, что кто-то из рабочих хотел бы работать в этих советах и школах. Мне, лично, такая обуза была бы не по душе.

В СССР были и Советы, и депутаты. И люди ходили к ним. И они – к людям. И вопросы решали. И продвигались по этой лестнице, если того желали.

Если сегодня я интересуюсь этими вопросами, то не от хорошей жизни. А вообще, мне, как и миллионам рабочих СССР, повторю, все эти школы профсоюзов и Советов были до лампочки. Не в том дело, что не было учителей – этого добра хватало. Не было среди рабочих, желающих стать учениками. Ни после гражданской войны, как я могу судить по рассказам очевидцев, ни после Отечественной, как я могу судить по своему опыту.

У сторонников же КПРФ с анархистским уклоном получатся, что рабочий только и мечтает, как бы поскорее сбежать от станка, чтобы кем-нибудь порулить. Отнюдь. Такие, конечно, встречались, но в рабочих они не задерживались. Рабочему не нужны ни власть, ни собственность. Для таких забот он содержит специальный аппарат, пусть у него и болит голова о власти с собственностью.

И учетом и контролем рабочий не хочет заморачиваться. Рабочего, конечно, можно обмануть, чтобы он посуетился, как при Горбачеве, но ненадолго. Да и тогда он суетился не потому, что ему это надо, а потому, что заставляли суетиться сверху.

Проблема не в том, как передать власть рабочему, а в том, как его обязать взять эту власть. Чтобы рабочий осознал необходимость заниматься властью, а не наслаждался свободой от власти.

Классовая самодисциплина – вещь хорошая, но несладкая. Легко командовать другими. А командовать самим собой – проблема!

Этот момент, в отличие от Сталина, мы часто совершенно не принимаем во внимание, как мне кажется.

МИБ

Какие подводные камни могут ожидать нас при бездумной передаче власти выборным Советам по процедуре буржуазных свободных выборов?

Есть пролетариат, который живет на зарплату, равную прожиточному минимуму. Есть не пролетариат, который живет на средства от эксплуатации или на плату за услуги тем, кто живет за счет эксплуатации.

Менеджер на заводе, получающий зарплату рабочего – сам рабочий. Ассенизатор, работающий в банке и получающий 10 зарплат рабочего уже не рабочий. При норме эксплуатации, скажем, 300%, если наш ассенизатор получает 4 зарплаты рабочего – он уже в обществе лицо бесполезное. Больше – паразитическое, вредное. При одной зарплате он – лицо максимально полезное. При меньше, чем одна зарплата, вымирает потихоньку.

Это – одна сторона. Не следует путать пролетариат, в каком бы воротничке он ни ходил, и капиталистов и прислугу, в каких бы джинсах они нам ни встретились.

Например, рабочих ВПК США едва ли можно отнести к пролетариату – их труд ничего человечеству не дает, а уничтожает чужого труда массу немереную. И в случае какой бучи на него особенно-то рассчитывать не приходится. Скорее, наоборот.

Вторая сторона – если мы устраним эксплуататоров и их прислугу, то обнаружим, что оставшиеся – пролетариат, но пролетариат разный.

Одни, кто занят удовлетворением текущих потребностей общества, - за тотальное потребительство, другие, кто занят развитием общества – за тотальный аскетизм. И между ними имеются немалые трения. Одни говорят, что прогрессоры – дармоеды. Другие говорят, что регрессоры – потребители. И те, и другие согласны, что дармоедов и потребителей нужно как-то приструнить, но только не меня. Тем самым, в самой бесклассовой структуре пролетарского общества живут эти две недовольные друг другом идеологии одного рабочего класса.

Поэтому, говорить об интересах пролетариата вообще, без учета приведенного противоречия внутри самого пролетариата, значит говорить абстрактно. И пока сам пролетариат не понимает этого своего противоречия, третья сила – буржуи и их прислуга – без труда пообещают – и малость выполнят! – запросы обеих групп.

Мы говорим, что социалистической революцией должна руководить сознательная группа пролетариата, а не бессознательный потребитель.

Если политик, защищающий интересы рабочего класса, этого не понимает, если он сознательно не стоит на позициях прогрессоров, – это не пролетарский политик. Это равносильно тому, чтобы сто лет назад, защищая народ (крестьянство и пролетариат), партия не делала бы, тем не менее, различия между ними, не стояла твердо только на позициях пролетариата.

Выборы в таком пролетарском обществе есть выборы между индивидуальным потребительством и потребностями рода человеческого. Если провести такие выборы сегодня, то мы получим на 99.9% власть потребителя во всех Советах. Завтра мы получим возврат к прошлым порядкам. И только.


Сталин как-то обрисовал процесс изменения мышления человека в зависимости от его бытия. Может, помните его притчу о сапожнике-"индивидуале", ставшем рабочим, но мечтающем вновь завести свое дельце. Как он постепенно опролетаривается, меняет мелко-буржуазную идеологию на идеологию рабочего класса.

В реальности в каждом человеке живет куча идеологий, которыми он руководствуется в конкретных ситуациях. И человек обычно не отдает себе отчета в том, какая идеология для него основная. Избирательные технологии охотно пользуются этой неразборчивостью.

Однако, революционная центрифуга отжимает все случайное и наносное от существенного и главного в человеке. И в этом процессе отъявленный буржуа вдруг может обнаружить в душе преданность делу пролетариата, а самый распролетариатный пролетарий метнется в лагерь буржуазии.

Поэтому идеология пролетариата вообще и пролетариата-прогрессора, в частности, должна разрабатываться и распространяться в обществе в целом. Какова будет жатва – покажут события. Важно, крайне важно, иметь:

а) возможность доказать свою правоту теоретически на любую глубину, которую потребует класс; до детального изложения диалектики и ее истоков в мышлении рабочего класса.

б) ясно сформулированное видение современной ситуации и сформулированные основные и побочные цели, вытекающие из нее; сегодня есть не теория современности, а смутное, интуитивное, представление о ней. Соответственно, смутные, интуитивно-художественные цели.

в) владеть ясной практической программой достижения поставленных целей;

г) иметь готовую организацию, члены которой владеют теорией, практикой и самоотверженно убежденных в их истине.


Власть держится не на вожде. Власть держится на мировоззрении. У Сталина было уникальное мировоззрение. Такое, какого ни у кого не было. После его смерти никто не смог заменить этого мировоззрения. Никто им не овладел в окружении Сталина. Мы сегодня должны возродить это мировоззрение, овладеть им и победить. У нас есть преимущество – опытная проверка истинности сталинизма.

наивный

Ваша ошибка в том, что Вы предлагаете выбор:

- или ущемляются права личности ради общественного блага,
- или ущемляются права общества ради блага личности.

Именно под лозунгами "Всё(даже смерти тружеников) ради "победы коммунизма"(а на самом деле ради эксплуатации трудящегося большинства паразитическим партийным меньшинством) Хрущёв и Ко разваливали СССР.

То есть, именно они и реализовывали "ущемление права личности ради блага общества". Как оказалось, под "обществом" они имели в виду партийную верхушку.

Это одна сторона медали.

Другая сторона медали заключается в том, что сегодняшние либералы действительно в 90-е отказались от курса Хрущева и Ко и повернули на курс "ущемления права общества ради блага личности".

Сегодняшние нео-либералы хотят вернуться по факту(делами) к политике Хрущёва и Ко, но прикрывают это антихрущёвскими тезисами. Даже Сталина приплетают к обоснованию своих намерений.


Нео-либералы сами не поняли того принципа, который воплощал Сталин, не понимают они и того, что делать сегодня для развития общества в целом.

Сталин воплощал на деле принцип - Всестороннее развитие личности без ущемления общественных интересов. И при этом пытался уничтожить паразитические свойства личности.


Выдают нео-либералов их дела.

Когда речь идёт о хитросплетениях логических конструкций Гегеля или Маркса, они демонстрируют завидную дотошность в лингвистическом анализе.

Но как только речь заходит о теории, на основе которой они планируют строить будущее, то вся их дотошность куда-то улетучивается и они уже не обозначают границ паразитизма по отношению общества к личности или личности к обществу, ограничиваются общими неоднозначно понимаемыми фразами, которые легко можно развернуть в любую сторону. Приводимые ими аналогии в обоснование своей позиции также мало конструктивны, так как и они неоднозначно понимаемы.

Конечно, может МИБ и Ко действительно стремятся к построению лучшей жизни для КАЖДОГО представителя общества, а следовательно и для общества в целом.

Но тогда им необходимо быть разборчивыми в выборе средств. Противодействие со стороны паразитического класса будет огромным и прикрываться этот паразитический класс будет благовидными лозунгами и тезисами.

Как отличить одних от других?

Именно выбор средств определит суть каждого, и, следовательно, то, за кем пойдёт народ.

МИБ

Теория — если только она заслуживает подобного названия — это такая вещь, к которой необходимо относиться со всей серьезностью. Если в отношении математики или молекулярной биологии утверждать такое — значит ломиться в открытую дверь, то в области обществоведения мы едва-едва выходим из периода, когда теория играла роль пресловутого «дышла».

Однако что же прикажете делать, если в жизненной реальности упорно не обнаруживается то, что теоретически предсказано, напротив,
наличествует нечто такое, чего в этих условиях теоретически не может быть?

Прежде чем затевать очередную революцию в науке на предмет ее подгонки к жизни, есть все основания вспомнить, что самое эту жизнь нам не дано узревать
непосредственно, проникая неким «трансцендентальным оком» к самой сути «вещей в себе». Это верно для жизни вообще, трижды верно для ее социального среза. Со времен Канта хорошо известно, что наш «непосредственный взгляд» обременен громоздкой призматической системой априорных представлений, дающей перевернутые картинки парадоксов, раздваивающей изображение на противоречивые половинки и плодящей всевозможные аберрации и миражи.

Все это говорится к тому, что уяснение принципиального преимущества
социалистической экономики тесно связано с вопросом о том, что же такое социализм вообще. И вопрос этот далеко не праздный.

Во-первых, в добытой покуда теоретической истине говорится, собственно, о преимуществах общественного строя коммунистической эпохи вообще, из которых не выделен ни экономический аспект, ни социалистическая фаза.

Во-вторых, «…общество, в котором осталась классовая разница между рабочим и крестьянином, не есть ни коммунистическое, ни социалистическое общество. Конечно, при толковании слова социализм в известном смысле, можно назвать его социалистическим…» (Ленин). А поскольку эта разница и по сей день не уничтожена, стало быть, когда читатель, указуя перстом окрест, провозглашает: сие — социализм, то это именно «социализм в известном смысле», и надо еще выяснить, известен ли этот смысл читателю.

Наконец, огромное значение имеет содержащееся в теоретическом завещании Ленина указание, что путь России к социализму есть « i>видоизменение обычного исторического порядка». Поэтому надо понять, как это «видоизменение» соотносится с социализмом вообще и с «социализмом в известном смысле».

Если мы, не разобравшись с этими материями, будем продолжать выяснение преимуществ социалистической экономики, и при этом каждый будет употреблять слово «социализм» в ему лишь «известном смысле», наше выяснение имеет все шансы сравняться по продолжительности с возводимой к Рюрику дискуссией о товарно-денежных отношениях.

Нам нужно выяснить, грубо говоря, какую часть коммунизма составляет социализм. Критерий этого различения — в их общем предмете. Поскольку коммунизм есть уничтожение частной собственности, производственных отношений, нужно выяснить, какую часть этой работы берет на себя социализм.

А значит, нам не разобраться без краткого (по необходимости) уяснения сути производственных отношений.

Тайна производственных отношений — один из «вечных вопросов» истмата, к тому же он строго табуирован жрецами храма общественных наук. Однако принадлежность вопроса к категории «вечных» вовсе не означает, что мы располагаем вечностью для его разрешения.

В тот роковой миг, когда Яхве произнес свое знаменитое проклятие: «В поте лица добывать ты будешь хлеб свой!..», дьявол шепотом добавил: «А главное — в отчужденной общественной форме будешь ты присваивать собственные производительные силы». А коль скоро функциональное назначение производственных отношений, этого порождения врага рода человеческого, состоит в присвоении производительных сил, их классификация определяется классификацией того, что присваивается в их форме.
Маркс не оставил нам полной классификации производительных сил не потому, что за этим стояла какая-то теоретически неразрешимая проблема. Хотя он не располагал и тысячной долей эмпирического материала, добытого к настоящему времени историками, этнографами и социологами, для его мощного интеллекта вопрос был несложен. Тем более не стоит он выеденного яйца сегодня.

Однако все дело в том, что для Маркса этот вопрос был чисто академическим.

Таким он перестает быть, только когда общество вплотную подходит к эпохе преодоления отчуждения, уничтожения производственных отношений, и в силу этого должно конкретно и ясно увидеть свой новый предмет. Что касается общей структуры преодоления отчуждения, на этот счет Маркс оставил недвусмысленные методологические указания.
«Снятие самоотчуждения проходит тот же путь, что и самоотчуждение…

Уничтожение отчуждения исходит всегда из той формы отчуждения, которая является господствующей силой» (1844 г.). Дальнейшее было ясно.

Знал бы Маркс, что для сокрытия истины о производительных силах и производственных отношениях от рода человеческого коварный Искуситель сотворит такую изощренную форму отчуждения человеческого духа, как кафедры политэкономии!

Итак, мы ставим задачу разобраться в конкретике снятия самоотчуждения, особенно при социализме. При этом прекрасно сознаем, что для нас эта задача сегодня имеет скорее академический интерес, нежели практический.

МИБ

Членению уничтожаемых в коммунистическую эпоху форм собственности и производственных отношений на экономические, организационные (правовые) и технологические естественно сопоставить деление самой этой эпохи на три фазы: низшую (социализм), среднюю (развитой социализм) и высшую (коммунизм в собственном смысле слова).

Основное содержание социализма — уничтожение трех экономических форм частной собственности, снятие отчужденных экономических отношений распределения, обмена, производственного потребления. На протяжении этой фазы коммунизма происходит вытеснение незримого эфира стоимостных связей, заполняющего пространство между обособленными производственными единицами-организациями, эфира, в котором осуществляется таинство расширенного воспроизводства, превращение прибавочного труда в производительную силу, но осуществляется таким образом, что человек оказывается безликим производителем господствующей над ним стоимости, рабом «фурий частного интереса». На месте этого идеального эфира постепенно вырастает вполне материальная организация, занятая «общественным счетоводством», чья задача — такое сознательное объединение всех обособленных производственных единиц в целостный хозяйственный механизм, при котором обеспечивается расширенное воспроизводство циркулирующего в его кровеносной системе прибавочного продукта. Экономика исчезает, ее место занимает организация качественно нового типа, социалистический хозяйственный механизм, общие черты которого раскрыты в «Критике Готской программы» и в ленинских работах 1917— 1918 годов.

«В обществе, основанном на началах коллективизма, на общем владении средствами производства, производители не обменивают своих продуктов; столь же мало труд, затраченный на производство продуктов, проявляется здесь как стоимость этих продуктов» (Маркс).

«Социалистическая экономика»! На деле экономика, совокупность экономических отношений есть как раз то, что должно быть уничтожено, снято на первой фазе коммунистического уничтожения частной собственности. Не случайно Маркс не пользовался выражением «социалистическая экономика». Говоря ленинскими словами, общество, в котором еще остаются экономические отношения, тем самым не есть ни коммунистическое, ни социалистическое общество. Конечно, выражение «социалистическая экономика» имеет право на существование: только надо иметь в виду, что оно несет ту же смысловую окраску, что и сочетания «социалистическая спекуляция» или «социалистическая проституция». Не случайно попытки составителей предметного указателя к ленинскому Полному собранию сочинений обнаружить в нем дефиницию «социалистической экономики» были тщетными; в тех немногих местах, где это сочетание встречается, речь всегда идет о «социализме в известном смысле».

По завершении первой фазы будет достигнута классовая однородность: общество превратится в единый класс, организованно «эксплуатирующий» производительную силу технологии; организационные отношения, информационно-управленческие связи выступят на передний план как непосредственно противостоящие слои отчуждения. В ходе их уничтожения в рамках развитогосоциализмаисчезнут такие фигуры, как работник аппарата, статистик, начальник цеха, связист и прочие производители-потребители информации, порабощенные чуждыми организационными законами. На месте этой картины отчужденных информационных связей возникнет искусственно созданная качественно новая технология обработки информации, объединяющая в масштабах всего общества все технологические
процессы в единый технологический комплекс, хозяйственный организм.
Поскольку к этому времени живой труд человека в качестве источника мышечной энергии будет окончательно вытеснен из всех отдельных промышленных технологий — человек окажется полностью вне этого технологического комплекса.

Тем самым будут до конца уничтожены отношения частной собственности, то есть отношения присвоения отдельными лицами или их группами частей или элементов этого комплекса средств производства, однако останутся неснятыми отношения общественной собственности — отношения между людьми по поводу присвоения (то есть совершенствования, использования, воспроизводства) хозяйственного организма в целом. Весьма существенно, что остаются также неснятыми отношения в сфере «обработки людей людьми» («Немецкая идеология») — технологии воспроизводства самого человека.

Таким образом, на второй фазе коммунизма завершается уничтожение частной собственности и разделения труда, отмирает государство, достигается общественное самоуправление и социальная однородность.

На высшей фазе коммунизма происходит преобразование производственно-технологического комплекса в самовоспроизводящуюся, искусственную природу, пользование плодами которой отныне осуществляется в индивидуальной форме, никак не опосредуемой обществом; в результате поэтапного преодоления отчуждения в сфере «обработки людей людьми» последовательно реализуется воспроизводство человека как имеющего определенные способности, ответственного и, наконец, сознательного.

Итак, социализм вносит свой вклад в коммунистическое уничтожение частной собственности, устраняя ее экономические формы. Отталкиваясь от такого предельно абстрактного представления о социализме, мы начинаем путь восхождения от абстрактного к конкретному.

МИБ

Здесь я, по своему обыкновению, немного отойду от той последовательности изложения, которая есть у С.Платонова, чью работу я взял за основу. Нужно остановиться подробнее на вопросе, что именно является непосредственной социально-экономической предпосылкой социализма? Какая именно форма общественной организации? Мы уже знаем, что в России 1917-го такой формы еще не было. В России были условия только для перехода к “социализму в известном смысле”, а не к социализму в собственном смысле.

Иначе говоря, каково должно быть буржуазное общество, чтобы в нем можно было запустить процесс политарного перехода, процесс социалистических преобразований?

Попутно, мы уясним несколько лучше, что скрывается за словами “упразднение экономики”.

Мы уже показали в самых общих чертах, как выглядит общество по завершении первой фазы коммунизма, то есть полный социализм. Мы рассмотрели также собственно коммунистическую форму деятельности по преодолению отчуждения на этой фазе, то есть по отношению к экономике. Но для того, чтобы эти представления не повисали в воздухе, чтобы увидеть социализм «в его реальной динамике», нужно ясно представить себе, как выглядит едва нарождающийся социализм, какова анатомия того общественного организма, в котором уже созданы все необходимые экономические и политические предпосылки, и остается только одно — перейти к «действительному коммунистическому действию», уничтожению частной собственности.

Говоря ленинскими словами, нужно внимательно рассмотреть то состояние общества, которое «есть полнейшая материальная подготовка социализма, есть преддверие его, есть та ступенька исторической лестницы, между которой (ступенькой) и ступенькой, называемой социализмом, никаких промежуточных ступеней нет».

Давая ответ на этот вопрос, Ленин не только охарактеризовал основные черты такой формы общества как всеобщего, но и обнаружил ее в качестве особенного в реальной действительности. «…История… пошла так своеобразно, что родила к 1918 году две разрозненные половинки социализма друг подле друга…
Германия и Россия воплотили в себе в 1918 году всего нагляднее материальное осуществление экономических, производственных, общественно-хозяйственных, с одной стороны, и политических условий социализма, с другой стороны».

Германия к этому времени стала во многих отношениях образцовым воплощением «идеального» государственно-монополистического капитализма:

Цитата:
Здесь мы имеем «последнее слово» совершенной крупнокапиталистической техники и планомерной организации, подчиненной юнкерски-буржуазному империализму. Откиньте подчеркнутые слова, поставьте на место государства военного, юнкерского, буржуазного, империалистического, тоже государство, но государство иного социального типа, иного классового содержания, государство советское, т. е. пролетарское, и вы получите всю ту сумму условий, которая дает социализм

(Ленин В. И. «О «левом» ребячестве и о мелкобуржуазности»).

Начнем с «первой половинки» — государственно-монополистического капитализма (ГМК). Однако это понятие по своей широте и расплывчатости сегодня оставило позади «бытие» вкупе с «сознанием» и превратилось в вывеску на складе разнообразного эмпирического материала, касающегося всевозможных сторон экономической жизни современных стран Запада. А если это так, определять преддверие социализма через ГМК — значит не сказать ничего конкретного и не продвинуться вперед ни на шаг.

Но ГМК для Ленина был предельно конкретным понятием, которое он детально разработал и которое имеет весьма отдаленное отношение к сегодняшней западной экономике.

В политэкономическом катехизисе в качестве дефиниции ГМК фигурируют ленинские слова относительно соединения гигантской силы монополий с гигантской силой государства в один механизм. С таким же успехом, однако, можно превратить в определение коммунизма крылатую ленинскую фразу: «Коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны».

ГМК, по Ленину, — это совокупность осуществляемых диктатурой империалистической олигархии (и тесно связанных с ней милитаристских и бюрократических кругов) чрезвычайных мер контроля над всей хозяйственной жизнью страны, имеющих целью частично или полностью подчинить ее военным нуждам. Ленин в связи с этим постоянно подчеркивал, что ГМК есть специфическое порождение военного времени. Анализ совокупности этих мер контроля Ленин проводит в работе «Грозящая катастрофа и как с ней бороться».

Здесь Владимир Ильич, со свойственной ему предельной конкретностью, почти с инженерной точностью осуществляет препарирование тела ГМК, преследуя вполне определенную цель: представить в результате такого анализа перечень неотложных мероприятий для спасения России от грозящей ей экономической катастрофы.

Т.е., ГМК есть ответ буржуазного общества на обострившийся антагонизм, который буржуазия пытается разрешить внешним образом, за счет других буржуазных сообществ.

Понятие «контроль над экономикой» скрывает за собой широкий, однако вполне определенный спектр различных форм и степеней вмешательства государственной власти в экономическую жизнь страны.

На одном полюсе этого спектра контроль выступает всего лишь как надзор, как участие-наблюдение представителей власти в деятельности правлений банков, синдикатов, предприятий. Самое большее, чего может добиться государство при такой слабой форме контроля — это «действительное взыскание подоходного налога, без утайки имуществ и доходов», это приобретаемая государством
«возможность… получать миллионы и миллиарды на крупные государственные операции, не платя за «услугу» бешеных «комиссионных» господам капиталистам». Важно подчеркнуть, что подобный контроль-надзор сам по себе «ни на йоту отношений собственности не изменяет».

На противоположном полюсе контроль выступает в своей предельной форме — как полная национализация, переход в собственность государства всех банков и монополий. Это означает фактически упразднение частной собственности во имя собственности государственно-монополистической.

Весь спектр между этими крайними полюсами образуют различные формы государственного «регулирования экономической жизни», различные промежуточные ступени движения от чистой экономики к государственной монополии.

Принципиально важен вопрос о классовом характере государственного контроля: «В сущности говоря, весь вопрос о контроле сводится к тому, кто кого контролирует, т. е. какой класс является контролирующим и какой контролируемым». В зависимости от субъекта власти Ленин указывает на два возможных варианта контроля:
«реакционно-бюрократический» и
«революционно-демократический».

Контроль в своей высшей форме, как полная национализация, может быть проведен государством последовательно и до конца только в том случае, если это революционное государство диктатуры пролетариата.

Однако и осуществляемый олигархией реакционно-бюрократический контроль под влиянием жесткой военной необходимости во все большей степени может приближаться к полной государственной монополии:

«Обороноспособность, военная мощь страны с национализацией банков выше, чем страны с банками, остающимися в частных руках».

Степень такого приближения тем больше, чем ближе угроза военного поражения, чем сильнее давление революционного пролетариата данной страны или других стран, чем слабее в политическом отношении национальная буржуазия, чем выше организация и относительная независимость военно-бюрократических кругов.

Завершенный, полный ГМК означает, что олигархия посредством государства «упраздняет» экономику, узурпируя все три экономические формы присвоения (капитал, деньги, право) путем взятия под контроль экономических отношений распределения, обмена, производственного потребления. В частности, государство «отменяет» конкуренцию, превращаясь, по существу, в единственного капиталиста, подчиняя инвестиционную политику нуждам оборонных отраслей: «Только при национализации банков можно добиться того, что государство будет знать, куда и как, откуда и в какое время переливают миллионы и миллиарды. И только контроль за банками, за центром, за главным стержнем и основным механизмом капиталистического оборота позволил бы наладить на деле, а не на словах, контроль за всей хозяйственной жизнью, за производством и распределением важнейших продуктов».

Государство, далее, берет под контроль обращение всех видов денег и ценных бумаг, устанавливает стабильные закупочные цены, получая тем самым «…возможность сначала обозревать все главные денежные операции, без утайки их, затем контролировать их…».

Значительная часть отношений обмена попросту устраняется путем принудительного синдицирования производителей, ранее связанных этими отношениями. Целью такого «обсоюзивания» является «соединение операций по закупке сырья, по сбыту изделий…».

Наконец, кардинальной мерой, обеспечивающей контроль над производственным потреблением, является национализация синдикатов с последующим введением жестких норм на расходование сырья и дефицитных материалов на единицу продукции. Дополнением к этому является «принудительное объединение всего населения в потребительные общества, ибо без такого объединения контроль за потреблением полностью провести нельзя».

В результате всех этих преобразований экономика не снимается, а попросту временно отменяется военно-прусским методом, а на ее месте воздвигается гигантская «контора», которая организационными средствами осуществляет суррогат расширенного воспроизводства в условиях военного положения. Значительным преимуществом этой системы, однако, является возможность руководить производством в масштабах всей страны по единому плану, достигать огромной концентрации ресурсов на главных направлениях.

Но, повторим еще раз, что осуществляется не расширенное воспроизводство, а его суррогат.

Попранные объективные законы, управляющие расширенным воспроизводством стоимости, жестоко мстят, расшатывая до основания здание государственной организации, претендующей на их замену. Месть со стороны распределительных отношений — расстройство инвестиционного цикла, нарастающая дефицитность; плата за игнорирование экономических закономерностей обмена, волюнтаризм ценообразования — черный рынок и неудержимая инфляция; наконец, неконтролируемое ухудшение качества изделий — не что иное, как вендетта со стороны отчужденных отношений производственного потребления. Именно поэтому полная государственная монополия — явление неустойчивое, и как долговременное состояние в условиях необходимости роста производства — невозможное. После окончания войны во всех странах с развитым ГМК он повсеместно демонтируется, и все возвращается на экономические «круги своя».

Позднейшие сдвиги в экономике этих стран, новые роли, которые берет на себя олигархическая верхушка посредством государства — явление совершенно иного, принципиально нового порядка. Это утверждение будет подробно аргументировано позже.