|
Местный
Регистрация: 28.06.2007
Сообщений: 2,154
Репутация: 128
|
Зенон
[Вопрос о диалектике движения не прост. Я приведу часть своего конспекта гегелевской "Истории философии", два маленьких отрывка из обширного анализа апорий Зенона Гегелем. Эти отрывки только немного характеризуют в общих чертах проблему Зенона. Я не надеюсь, что кто-нибудь из участников будет вдумываться в текст, так что и комментировать буду сквозь зубы. Но общее представление о предмете получить можно.
Однако, все же нужно отметить, что элеаты - далеко не психи. Психи, скорее, современные философы. Элеаты, разумеется, не отрицают изменчивости чувственного бытия, его противоречивости. Проблема возникает тогда, когда мы пытаемся овладеть этой противоречивостью в мышлении, в понятиях, в логике. Допущение противоречия, допущение формулы А = не-А, разрушает рассудочное мышление. Но никакого иного мышления во времена Зенона еще не существовало в такой форме, в которой его можно было бы осязать именно мыслью. Платон был первым, кто подошел к проблеме отражения противоречия в отчетливой логике категорий, кто показал нам то, что мы ныне называем бесконечным понятием и его логикой.
Аристотель, ученик Платона, создает логику конечных понятий, приводит достижения предшествующих ему логиков в формальную систему. Человечество почти 2500 лет мучилось вопросом, к чему бы приспособить это аристотелевское детище. Наконец догадалось (не без Декарта и не без Бэкона), что с помощью логики неплохо развиваются науки и производства. А компьютеры - так это логика в чистом, математическом, виде!
Следующий крупный шаг в логике сделан Гегелем - обозначена логика бесконечных понятий. Может быть, через пару тысяч лет (а, может, благодаря ускорению истории, и через пару сотен!) люди сообразят (если раньше они не "сообразят" себе на братскую могилу), что логика Гегеля - это логика эволюции, логика, являющая собой отражение имманентных законов природы.
Нам же здесь необходимо принять к сведению, что несмотря на очевидность движения для чувства, Зенон, как впоследствии и Кант, напоролся на антиномии чистого разума, которые, как оказалось впоследствии, есть объективный непременный атрибут всякого движения, а не ошибка мышления.
Элеаты еще просто экстатически верят в истинность непротиворечивости природы, считают противоречия майей чувственного восприятия. Они уверены, что противоречащее себе саморазрушается и погибает. Наблюдаемые феномены природы существуют в силу их непротиворечивости, ибо самопротиворечивые феномены вымерли, не выдержав эволюционной конкуренции. Отсюда следует, по большому счету, что бытие есть, а небытия нет. А, значит, и всякое становление, всякое прехождение и возникновение - иллюзия чувств. Задача философии - рассеять эту иллюзию, установить факт отсутствия противоречий и связанной с ним диалектики в природе, отнести диалектику в область мышления, где она порождает химеры, затушевывает истину бытия.
Итак, проблема, с которой столкнулся Зенон, заключается в том, что чувственно воспринимаемый мир невозможно описать непротиворечивой, формальной логикой. Имеется явное противоречие между требованием непротиворечивости мышления и наличием противоречивости в наших представлениях, почерпнутых из чувственной достоверности. Зенон полагает, что требования мышления к непротиворечивости выше, чем требования обыденного опыта. И показывает, что факты этого опыта не согласуются с требованиями логики.
Гегель находит ошибку Зенона и исправляет ее. Эта ошибка имеет два аспекта. Внешний аспект, как трактует Гегель, заключается в том, что пустое пространство и чистая длительность - абстракции, на истинность которых уповать рискованно. Существует единый континуум пространство-время, разрываемый мышлением на независимые представления. Пространство и время (точнее, категории, которыми они обозначаются) переходят друг в друга. Мысля их отдельно, мы впадаем в противоречие: стрела в пространстве стоит в некотором месте, но и во времени она стоит в некотором месте. И где истина? В положении стрелы в пространстве? Или во времени? Эти истины, при ближайшем рассмотрении, оказываются несовместимыми.
Более глубоким основанием, внутренним аспектом, разрыва пространства-времени на независимые категории является диалектика дискретности и непрерывности. Но это уже - высший пилотаж, который я объяснять здесь не буду. Размещу, при случае, на "Коммунике".
Итак, кусочек конспекта из Гегеля. - МИБ]
Особенность Зенона составляет диалектика, которая с него, собственно, и начинается; он — мастер элеатской школы, у которого ее чистое мышление становится движением понятия в самом себе, чистой душой науки. Дело в том, что у предшествовавших ему элеатов мы встречаем лишь положение: «ничто не обладает реальностью, его вовсе и не существует, и, следовательно, то, что называется возникновением и уничтожением, отпадает». У Зенона, напротив, мы, хотя тоже видим такое же полагание единого и упразднение того, что ему противоречит, но мы видим, вместе с тем, что он не начинает этим утверждением, а у него разум начинает с того, что, спокойно и оставаясь внутри самого себя, показывает, что полагаемое существующим уничтожается. Парменид утверждал: «Вселенная неизменна, ибо, признав изменение, мы признали бы небытие того, что существует, а лишь бытие существует. В суждении «небытие существует» субъект и предикат противоречат друг другу». Зенон, напротив, говорил: «Предположите существование вашего изменения; в нем, как в изменении, содержится его ничто, или, иначе говоря, оно не существует». При этом нужно заметить, что для первого [для Парменида] изменение означало определенное и завершенное т.е, движение [т.е., Парменид рассматривает начало движения А и его конец В, не вдаваясь в анализ процесса между А и В, не выясняя, как образуется противоречие. - МИБ]. Зенон высказывался и выступал против движения как такового, или, иначе, говоря, против чистого движения [против протекания самого процесса между А и В]. «Чистое бытие не есть движение, оно, наоборот, есть ничто движения». В особенности интересно видеть у Зенона более высокую ступень сознания того, что одно определение подвергается отрицанию, что это отрицание есть само, в свою очередь, определение и что затем в чистом отрицании должны быть отрицаемы оба противоположные определения, а не одно из них [существеннейший момент понимания диалектики! - МИБ]. Это предчувствует Зенон, и так как он предвидел, что бытие есть противоположность ничто, то он отрицал относительно единого то, что должно быть сказано о ничто. Но это же самое должно было бы произойти и с остальными определениями. Эту более высокую диалектику мы находим у Платона в его «Пармениде»; здесь же появляется сознание лишь относительно некоторых определений, а не относительно самих определений единого и бытия. Более высоким сознанием является сознание ничтожности также и бытия, как представляющего собою нечто определенное, противоположное ничто. Это сознание появляется частью у Гераклита, а затем у софистов. Таким образом, не остается никакой истины, ничего в себе сущего, а остается лишь «бытие для другого» или, выражаясь иначе, достоверность единичного сознания и достоверность как опровержение, т. е. отрицательная сторона диалектики.
<...>
Зеноновская диалектика материи еще и поныне не опровергнута, мы доныне еще не пошли дальше ее, и вопрос остается неопределенным. Симплиций в комментарии на Аристотеля излагает ее следующим образом: «Зенон доказывает, что если существует множественное, то оно и велико, и мало; оно настолько велико, что множественное бесконечно по своему количеству» (мы должны выйти за пределы множественности как безразличной границы, выйти в бесконечное, — но то, что бесконечно, не есть уже великое, не есть множественное, а есть отрицание множественного); «оно так мало, что не имеет величины», как атомы. «Здесь он показывает, что того, что не имеет ни величины, ни толщины, ни массы, не существует. Ибо, если бы мы его прибавили к другому, оно не увеличило бы последнего; если именно оно не имеет величины и прибавляется к другому, оно ничего не может присовокупить к величине этого другого, и, таким образом, то, что прибавляется, есть ничто. Точно так же, если его отнимут от другого, последнее вследствие этого не уменьшится; оно, следовательно, есть ничто. Если сущее существует, то каждое сущее необходимо обладает величиной и толщиной, находится вне друг друга, одно отдельно от другого, и относительно того, что находится дальше, верно то же самое, ибо и оно также обладает величиной и в нем есть отличное друг от друга. Но одно и то же сказать нечто однажды и говорить это всегда, ничто из него не будет последним и ничто из него будет другим по отношению к другому. Если, следовательно, существуют многие, то они и малы, и велики; они настолько малы, что, значит, не обладают величиной, настолько велики, что — бесконечны».
Более подробные сведения об этой диалектике сохранил для нас Аристотель.
|
