МИБ

26

Здесь я, по своему обыкновению, немного отойду от той последовательности изложения, которая есть у С.Платонова, чью работу я взял за основу. Нужно остановиться подробнее на вопросе, что именно является непосредственной социально-экономической предпосылкой социализма? Какая именно форма общественной организации? Мы уже знаем, что в России 1917-го такой формы еще не было. В России были условия только для перехода к “социализму в известном смысле”, а не к социализму в собственном смысле.

Иначе говоря, каково должно быть буржуазное общество, чтобы в нем можно было запустить процесс политарного перехода, процесс социалистических преобразований?

Попутно, мы уясним несколько лучше, что скрывается за словами “упразднение экономики”.

Мы уже показали в самых общих чертах, как выглядит общество по завершении первой фазы коммунизма, то есть полный социализм. Мы рассмотрели также собственно коммунистическую форму деятельности по преодолению отчуждения на этой фазе, то есть по отношению к экономике. Но для того, чтобы эти представления не повисали в воздухе, чтобы увидеть социализм «в его реальной динамике», нужно ясно представить себе, как выглядит едва нарождающийся социализм, какова анатомия того общественного организма, в котором уже созданы все необходимые экономические и политические предпосылки, и остается только одно — перейти к «действительному коммунистическому действию», уничтожению частной собственности. Говоря ленинскими словами, нужно внимательно рассмотреть то состояние общества, которое
Давая ответ на этот вопрос, Ленин не только охарактеризовал основные черты такой формы общества как всеобщего, но и обнаружил ее в качестве особенного в реальной действительности.
Германия к этому времени стала во многих отношениях образцовым воплощением «идеального» государственно-монополистического капитализма:
Начнем с «первой половинки» — государственно-монополистического капитализма (ГМК). Однако это понятие по своей широте и расплывчатости сегодня оставило позади «бытие» вкупе с «сознанием» и превратилось в вывеску на складе разнообразного эмпирического материала, касающегося всевозможных сторон экономической жизни современных стран Запада. А если это так, определять преддверие социализма через ГМК — значит не сказать ничего конкретного и не продвинуться вперед ни на шаг.

Но ГМК для Ленина был предельно конкретным понятием, которое он детально разработал и которое имеет весьма отдаленное отношение к сегодняшней западной экономике.

В политэкономическом катехизисе в качестве дефиниции ГМК фигурируют ленинские слова относительно соединения гигантской силы монополий с гигантской силой государства в один механизм. С таким же успехом, однако, можно превратить в определение коммунизма крылатую ленинскую фразу: «Коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны».

ГМК, по Ленину, — это совокупность осуществляемых диктатурой империалистической олигархии (и тесно связанных с ней милитаристских и бюрократических кругов) чрезвычайных мер контроля над всей хозяйственной жизнью страны, имеющих целью частично или полностью подчинить ее военным нуждам. Ленин в связи с этим постоянно подчеркивал, что ГМК есть специфическое порождение военного времени. Анализ совокупности этих мер контроля Ленин проводит в работе «Грозящая катастрофа и как с ней бороться». Здесь Владимир Ильич, со свойственной ему предельной конкретностью, почти с инженерной точностью осуществляет препарирование тела ГМК, преследуя вполне определенную цель: представить в результате такого анализа перечень неотложных мероприятий для спасения России от грозящей ей экономической катастрофы.

Т.е., ГМК есть ответ буржуазного общества на обострившийся антагонизм, который буржуазия пытается разрешить внешним образом, за счет других буржуазных сообществ.

Понятие «контроль над экономикой» скрывает за собой широкий, однако вполне определенный спектр различных форм и степеней вмешательства государственной власти в экономическую жизнь страны.

На одном полюсе этого спектра контроль выступает всего лишь как надзор, как участие-наблюдение представителей власти в деятельности правлений банков, синдикатов, предприятий. Самое большее, чего может добиться государство при такой слабой форме контроля — это «действительное взыскание подоходного налога, без утайки имуществ и доходов», это приобретаемая государством «возможность… получать миллионы и миллиарды на крупные государственные операции, не платя за «услугу» бешеных «комиссионных» господам капиталистам». Важно подчеркнуть, что подобный контроль-надзор сам по себе «ни на йоту отношений собственности не изменяет».

На противоположном полюсе контроль выступает в своей предельной форме — как полная национализация, переход в собственность государства всех банков и монополий. Это означает фактически упразднение частной собственности во имя собственности государственно-монополистической.

Весь спектр между этими крайними полюсами образуют различные формы государственного «регулирования экономической жизни», различные промежуточные ступени движения от чистой экономики к государственной монополии.

Принципиально важен вопрос о классовом характере государственного контроля: «В сущности говоря, весь вопрос о контроле сводится к тому, кто кого контролирует, т. е. какой класс является контролирующим и какой контролируемым». В зависимости от субъекта власти Ленин указывает на два возможных варианта контроля:

- «реакционно-бюрократический» и

- «революционно-демократический».

Контроль в своей высшей форме, как полная национализация, может быть проведен государством последовательно и до конца только в том случае, если это революционное государство диктатуры пролетариата.

Однако и осуществляемый олигархией реакционно-бюрократический контроль под влиянием жесткой военной необходимости во все большей степени может приближаться к полной государственной монополии: Степень такого приближения тем больше, чем ближе угроза военного поражения, чем сильнее давление революционного пролетариата данной страны или других стран, чем слабее в политическом отношении национальная буржуазия, чем выше организация и относительная независимость военно-бюрократических кругов.

Завершенный, полный ГМК означает, что олигархия посредством государства «упраздняет» экономику, узурпируя все три экономические формы присвоения (капитал, деньги, право) путем взятия под контроль экономических отношений распределения, обмена, производственного потребления. В частности, государство «отменяет» конкуренцию, превращаясь, по существу, в единственного капиталиста, подчиняя инвестиционную политику нуждам оборонных отраслей:
Государство, далее, берет под контроль обращение всех видов денег и ценных бумаг, устанавливает стабильные закупочные цены, получая тем самым В результате всех этих преобразований экономика не снимается, а попросту временно отменяется военно-прусским методом, а на ее месте воздвигается гигантская «контора», которая организационными средствами осуществляет суррогат расширенного воспроизводства в условиях военного положения. Значительным преимуществом этой системы, однако, является возможность руководить производством в масштабах всей страны по единому плану, достигать огромной концентрации ресурсов на главных направлениях.

Но, повторяем еще раз, что осуществляется не расширенное воспроизводство, а его суррогат. Попранные объективные законы, управляющие расширенным воспроизводством стоимости, жестоко мстят, расшатывая до основания здание государственной организации, претендующей на их замену. Месть со стороны распределительных отношений — расстройство инвестиционного цикла, нарастающая дефицитность; плата за игнорирование экономических закономерностей обмена, волюнтаризм ценообразования — черный рынок и неудержимая инфляция; наконец, неконтролируемое ухудшение качества изделий — не что иное, как вендетта со стороны отчужденных отношений производственного потребления. Именно поэтому полная государственная монополия — явление неустойчивое, и как долговременное состояние в условиях необходимости роста производства — невозможное. После окончания войны во всех странах с развитым ГМК он повсеместно демонтируется, и все возвращается на экономические «круги своя». Позднейшие сдвиги в экономике этих стран, новые роли, которые берет на себя олигархическая верхушка посредством государства — явление совершенно иного, принципиально нового порядка. Это утверждение будет подробно аргументировано позже.

27

В чистом виде государство — это надстроечный институт, в котором воспроизводится власть как форма собственности. Но в таком чистом виде государство существовало только в рамках азиатского способа производства во времена славных мужей типа Шамши-адада, еще не слыхавших слова «закон», не мучившихся проблемами распыления капиталовложений и разбухания регламентирующей документации. Когда мы говорим о государстве применительно к ГМК, перед глазами возникает нечто совершенно иное: разветвленный бюрократический аппарат, который под руководством политической власти издает законы и нормативные акты, осуществляет их выполнение. Неотъемлемой частью этого аппарата является государственная монополия — осуществляющее производство в масштабах всей страны единое «предприятие», в которое принудительным образом была превращена вся экономика.

«Власть» здесь как уклад явным образом господствует над «законом», хотя с точки зрения формационной иерархии должно было бы быть наоборот: так, в классическом античном полисе, пришедшем на смену азиатскому способу производства, закон стоял выше власти, представляя господствующую форму собственности.

Итак, в ГМК доминирующим укладом является «административный». Однако, он осуществляет свое господство не прямым «шамши-ададовским» методом, а превратив в орудие господства уклад «регламентационный». В результате комбинации этих двух укладов возникает аппарат. Чистые экономические формы собственности при этом отсутствуют, их отмененные функции присвоения экономических производительных сил пытаются взять на себя специальные подразделения аппарата, образующие государственную монополию.

Государство диктатуры пролетариата, которое возникло бы из ГМК путем революционной замены субъекта власти, естественно, принадлежало бы с самого начала к такому же типу «государственной монополии». При этом, разумеется, неизбежны значительные перестройки в аппарате, поскольку он должен теперь проводить совершенно иную социальную политику. Однако его природа — как средства осуществления политики вообще — при смене субъекта власти совершенно не меняется: аппарат остается аппаратом, государственная монополия — государственной монополией.
Такое состояние общественного организма, дающее полный набор предпосылок для непосредственного перехода к социализму, такую
естественно назвать государственно-монополистическим социализмом (ГМС). Хотя это название несколько режет слух и попирает каноны кафедральной благопристойности, оно совершенно точно фиксирует два принципиальных отличия от подлинного, полного социализма, а также от развитого социализма.

Сердцевиной полного социализма — завершенной первой фазы коммунистической эпохи — служит та же конструкция из административного и регламентационного укладов. Однако природа каждого из них претерпевает принципиальные изменения. Административный уклад в условиях достигнутой классовой однородности перестает быть диктатурой, органом классового господства, превращается просто в оболочку, которую принимает подлинный, то есть познавший объективную необходимость субъект — коммунистическая партия на первой фазе преодоления отчуждения.

Регламентационный уклад здесь — это уже не чиновничий аппарат, плодящий по случаю и без оного бесчисленные указы, а комплекс специальных «человеко-машинных» средств проектирования регламентирующей документации. И, наконец, предмет нормативов, фиксируемых этой регламентацией — не монополия, отменяющая экономику, а хозяйственный механизм, который снимает и адекватно заменяет ее, осуществляя расширенное воспроизводство организационными методами. Качественно новые экономические производительные силы социализма в оболочке осуществляющего их присвоение хозяйственного механизма становятся силами искусственной природы, принадлежащей государству. Это — чистая государственная собственность, уже не опосредуемая никакой «монополией». Тем самым чистый социализм сбрасывает с себя атрибут «монополистичности». Точно так же далее, уже в рамках фазы развитого социализма, будет сброшен и атрибут «государственности».

Мы искали такую ступень исторической лестницы, которая вплотную подводит нас к социализму. Мы ее нашли. Это государственная монополия, осуществляемая властью диктатуры пролетариата, то есть ГМС.

Еще один шаг — и мы окажемся в исторических рамках первой фазы коммунизма. Так давайте его сделаем.

Итак, мы сказали, что социализм имеет своей предпосылкой ГМК и первая его непосредственная форма, в которую он отливается – ГМС. Теперь нам нужно разобраться с еще одной формой конкретно-всеобщего – всеобщим в теории, погруженным в конкретность практики ее осуществления. Вопрос очень важный. И интересный не только с позиций практики (конкретного), но и с позиций логики (всеобщего).

«Действительное коммунистическое действие», едва обретя точку опоры, потеряло свой предмет — экономическую частную собственность. Ее место — в случае движения к социализму через ступень ГМС — с самого начала занимает собственность государственно-монополистическая. Напомним, что Маркс усматривал глубочайшее различие между уничтожением частной собственности и исходным пунктом этого действия — ее упразднением. Предметом уничтожения, как мы выяснили, должны служить экономические отношения. Исходным же пунктом для него, как оказалось, является государственная монополия — огромная мрачная контора, в которой трудно усмотреть какие-либо признаки упраздненных ею указанных отношений.

Позиции Маркса и Ленина здесь, по-видимому, противоречат друг другу самым явным и очевидным образом. Причем предмет противоречия — не какой-нибудь третьестепенный вопрос, а узловой пункт, который невозможно миновать при построении теории научного коммунизма. А коль скоро эта почтенная дисциплина в данном вопросе корчит из себя девственницу, это означает, что она является старой девой с более чем полувековым стажем, делающим ее шансы родить истину весьма проблематичными. На самом деле за этим скрывается нечто худшее — интеллектуальная трусость, почитающая всякое обсуждение противоречий в позициях классиков крамолой. Но бояться противоречий — не ходить диалектическим путем.

Перед нами противоположность между абстракцией сущности перехода к социализму, раскрытой Марксом уже в цикле работ 1844—1848 годов, и ее конкретным проявлением, которое Ленин теоретически обосновал в годы первой мировой войны. Раскрытие этой противоположности — ключ ко всему колоссальному многообразию реальных путей к социализму. А поскольку противоположность между указанной абстракцией сущности социализма и нашим собственным, российским путем к нему еще более вопиющая — это одновременно и ключ к долгожданному доказательству нашего права коммунистического первородства.

Напомним, что «Капитал» Маркса вовсе не претендует на то, чтобы быть всесторонне развитой теорией реального капитализма. Это узловой, но лишь исходный пункт для такой теории — раскрытие абстракции «капитал вообще». Поэтому представление о социализме, выводимое на этой методологической основе, может быть не чем иным, как подобной же абстракцией «социализма вообще». «Капитал» есть раскрытие на материале конкретного способа производства созданной Марксом теории общественно-экономических формаций — одного из трех главных «измерений», частей исторического материализма. Для вскрытия сути дела — что и требовалось Марксу — это вполне достаточно, однако реальное общество, изображаемое с помощью подобных средств, предстает одномерным. Капитализм выглядит как химически чистый, монохроматический «капитал вообще», прочие уклады начисто отсутствуют, существуют лишь два класса — пролетариат и буржуазия, причем первый составляет абсолютное большинство населения, никаких монополий нет, процветает свободная конкуренция — словом, знакомая картина, которую наши противники безграмотно подсовывают в качестве марксистской истины в последней инстанции.

Чтобы перейти от сущности «действительного коммунистического действия» ко всему множеству его конкретных проявлений, необходимо погрузить «капитал вообще» в комплекс взаимодействующих укладов, образующих реальный общественный организм. Иными словами, необходимо диалектически объединить два измерения исторического материализма — Марксову теорию общественно-экономических формаций с ленинской теорией многоукладности.

крепыш

То, что Маркс был первым в мире коммунистом- это знают все, а то, что он был еще и гуманистом- это для меня просто открытие вселенского масштаба. Это каким нужно быть гуманистом, чтобы своей теорией натравливать одних людей на других, а потом собирать невиданный урожай травли: десятки миллионов убитых, сотни миллионов искалеченных судеб по всему миру. Если мы будем придерживаться таких принципов гуманизма, то мы, люди, просто исчезнем с нашей планеты как вид! Теория Маркса должна быть выброшена на свалку истории, если мы хотим выжить!

МИБ

28

Ленинская теория многоукладности. Трагичность судьбы наследия Ленина.

Да, именно таков подлинный статус ленинского теоретического наследия. Не только уточнение, продолжение, развитие — пусть даже гениальное — тех или иных положений Маркса и Энгельса, а именно принципиально новое измерение исторического материализма, равновеликое всему тому, что сделано предшественниками. Теория многоукладности — это главное ленинское открытие, лежащее в основе всех его выдающихся открытий в области исторического материализма: теории развития капитализма в отсталой аграрной стране, теорий империализма и государственно-монополистического капитализма, теорий социалистической революции и переходного периода. Без понимания этого ленинское наследие распадается на множество статей и брошюр, писанных на злобу дня или популяризирующих то или иное представление марксизма.

Ленинская теория многоукладности означала для него нечто большее, чем просто теоретическое кредо. Владение этой стороной исторического материализма, по Ленину, должно быть неотъемлемой частью практически-политической позиции каждого марксиста, основой стратегии и тактики коммунистической партии в революции.

Именно в этом суть ленинской позиции в его полемике с «экономистами» в 1901—1902 годах по поводу предмета политической агитации среди рабочих. В полном соответствии со своим узким линейно-формационным взглядом экономисты сводили этот предмет к вопросам непосредственного противоборства рабочих с хозяевами своих предприятий. Этой узкоколейной позиции Ленин противопоставляет — в качестве подлинно классового — объемный, комплексный, выражаясь современным языком — системный подход.
Поборники «экономизма» были лишь одной из разновидностей распространенного типа «марксиста вообще», чья фигура всегда была мишенью беспощадной ленинской критики и относительно которой Маркс как-то в сердцах сказал: «Я знаю только одно, что я не марксист».

Для «марксиста вообще» поп, земец, босяк — несуществующие персонажи вроде снежного человека, поскольку соответствующие понятия не обнаруживаются в составе категории «капитал вообще». По той же причине, когда «марксист вообще» натыкается в ленинском наследии на анализ проклятий, которыми реакционные «Московские ведомости» осыпали либерального предводителя орловского дворянства Мишу Стаховича, — для него очевидно, что это не наука. С этой точки зрения Ленин выступает как теоретик только там, где он комментирует, уточняет, конкретизирует, развивает представления о «капитале вообще» применительно к началу XX века и к конкретным условиям России. Такая операция означает проецирование ленинского наследия на главную для Маркса ось теории общественно-экономических формаций. А поскольку, как уже говорилось выше, главный ленинский вклад представляет фактически новое измерение исторического материализма, в этом смысле «ортогональное» первому, при такой проекции это главное исчезает, обращается в нуль, остаются только частности, не дающие никакого представления об исполинской фигуре Ленина-теоретика. Никакого вклада в теорию социализма, помимо все той же худосочной абстракции «социализма вообще», при этом, понятное дело, не обнаруживается (более того, вылезают какие-то сомнительные противоречия…). А поскольку допустить такое святотатство никак невозможно, позиция «марксиста вообще» с необходимостью порождает свою противоположность. На авансцену выступает «ленинист вообще», провозглашающий вкладом в теорию научного социализма решительно все написанное Лениным от первой до последней строчки, включая записку в Наркомпрод о выделении 5 фунтов крупы безлошадному крестьянину имярек.

Между двумя этими, по-видимому, полярными фигурами на самом деле много общего. Внешний антагонизм скрывает за собой интимное теоретическое сожительство: первый усердно снабжает второго развернутыми оглавлениями-классификациями для созидаемых многотомных монографий «по» ленинской теории социализма. Оба противника исправно служат на одной [либерастной] кафедре и находятся в прекрасных отношениях с Проницательным читателем. Наконец, обе позиции оставляют без ответа главный вопрос: в чем именно состоит начертанный Лениным путь в построении реального социализма — сегодня и завтра.

Ранее мы выяснили, насколько фундаментальный характер имеет непонимание Маркса Проницательным читателем. Однако судьба ленинского теоретического наследия, изученного, казалось бы, вдоль и поперек, неизмеримо трагичнее. «Марксист вообще» страдает особым видом хронической слепоты, в результате которой в ленинских текстах он «в упор не видит» их специфического предмета. Ему не дано понять, что за той раздражающей пестротой реальной жизни, которая противостоит тому, что он привык считать единственно строгой марксистской теорией, стоит на деле другое, ленинское фундаментальное измерение той же самой теории.

За то, что ленинская теория социализма остается по сей день для нас закрытой книгой, мы платим поистине страшную цену. В 50-е годы была осознана и провозглашена насущная необходимость для нашего общества осуществить переход от экстенсивного к интенсивному типу развития. И вот спустя три десятилетия приходится признать, что все эти годы «экономика продолжала по инерции развиваться преимущественно на экстенсивной основе». Однако руководители-практики так и не могут добиться от «марксистов вообще» никаких рекомендаций, кроме уже звучавших и 20, и 30 лет назад рецептов «второй свежести» о сочетании централизованного планового начала с расширением инициативы на местах, о еще более настойчивом внедрении НТП и тому подобном.

Авторам (как, вероятно, и читателям) хуже горькой редьки надоели унылые фигуры «марксиста вообще» и Проницательного читателя в частности. Однако от них не так-то просто отделаться, поскольку частица их сидит внутри каждого из нас. Наше изложение подходит к узловому пункту — основам теории реального социализма, которая, наконец, позволит увидеть наше общество в реальной динамике со всеми вытекающими отсюда последствиями. При этом исключительно важно, чтобы с самого начала было ясно, что излагается вовсе не личное изобретение авторов, напротив, не только по духу, но и по букве это именно ленинская теория социализма. Но чем ближе мы к этой цели — тем выше завалы и засеки из одноименных монографий и трудов «по».

29

Где Ленин формулирует теорию социализма?

В поисках теории социализма нет нужды елозить с микроскопом по всем 55 ленинским томам, с дотошностью жандармской охранки выискивать написанное молоком между строк, начетнически натягивать разрозненные цитаты на каркас умозрительных концепций. Ленин сформулировал свою теорию социализма не оставляющим сомнения образом. Работам, в которых это было сделано, он придавал большое значение, постоянно цитировал их, добивался переиздания, перевода на иностранные языки, возвращался к ним вновь и вновь.

Ленинская идея такой теории развертывается подобно трем расширяющимся кругам, вложенным друг в друга — трем концентрам, каждый из которых связан с определенной работой, определенной вехой в теоретической и практической деятельности Владимира Ильича.

Первый круг идей вырастает из исследования государственной монополии как формы, опосредующей социализм и капитализм, ГМК как ступени, непосредственно предшествующей социализму. Центральная работа этого концентра — «Грозящая катастрофа и как с ней бороться» (сентябрь 1917 г.).

На следующем этапе Ленин непосредственно вводит свое ключевое понятие «многоукладности» в мае 1918 года в статье «О «левом» ребячестве и о мелкобуржуазности» (выходила затем отдельной брошюрой). При этом он существенно опирается на идеи первого концентра, ссылаясь на «Грозящую катастрофу…» и приводя обширную цитату из нее.

Наконец, на этой основе в работе «О продовольственном налоге» (май 1921 года) Ленин рассматривает диалектику взаимодействия укладов (на материале переходной экономики) и политику руководящего социалистического уклада применительно ко всем иным. Не удовлетворяясь непосредственной очевидностью связи этого круга идей с предыдущими двумя, Ленин прямо вводит в свою работу десятистраничную цитату из статьи «О «левом» ребячестве…», причем цитирует как раз то место, в котором, в свою очередь, содержится цитата из «Грозящей катастрофы…».

Приурочивая третью работу к злободневной дискуссии о продналоге, Ленин не оставляет сомнения в ее принципиальном теоретическом статусе.
Понятие «многоукладность» — ключ к тайне «социализма в известном смысле». В отличие от полного, подлинного социализма, — это такой общественный организм, в котором хотя уже возник и стал господствующим социалистический уклад, в остальном же его укладный состав и структура могут быть самыми разнообразными. В частности, в количественном отношении могут абсолютно преобладать «патриархальные, полудикие и по-настоящему дикие» уклады, вплоть до родового.

Социалистический уклад есть осуществляемая под руководством партии коммунистов диктатура пролетариата, составляющая необходимую предпосылку, создающая саму возможность для перехода к социалистическому строительству. По Ленину, «диктатура есть власть, опирающаяся непосредственно на насилие, не связанное никакими законами».

Но захватить власть — значит отобрать ее у какого-нибудь другого класса. Революционное ленинское открытие, базирующееся на теории многоукладности, состоит в следующем: если пролетариат созрел для взятия власти, однако она принадлежит не классу капиталистов, а какому угодно иному, пролетариат обязан брать власть без промедления, не дожидаясь, пока она перейдет в руки буржуазии. Этот неизбежный логический вывод из теории многоукладности, который «марксист вообще» вслед за своими зарубежными коллегами привык противопоставлять марксизму как «бланкизм», немедленно приводит к перевороту во взглядах на устройство того общества, в котором возможна пролетарская революция.

МИБ

30

Как же устроен общественный организм, в котором имеется развитый капиталистический уклад, однако власть не принадлежит буржуазии, — иначе говоря, какой именно уклад является в нем господствующим?

Им не может являться «чистая» власть, поскольку как таковая она не создает рамок для существования экономических укладов. Из истории хорошо известно, что примитивные азиатские деспотии не знали иного отношения к торговому укладу, помимо прямого грабежа, который быстро приводил к его полному уничтожению. Это может быть только власть, опирающаяся на закон, то есть та связка административного и регламентационного укладов, о которой говорилось выше. Но поскольку государственная монополия здесь еще отсутствует — перед нами восточная форма собственности. Экономические уклады (право, деньги, капитал) существуют в рамках закона и эксплуатируются внеэкономическим путем, главным образом через налогообложение.

Перед нами весьма архаичная общественная структура, появляющаяся в истории за много тысячелетий до капитализма. Все развитые экономические формы, включая капитал, по выражению Маркса, уже существовали «в порах древних обществ». Различия состоят лишь в большей или меньшей степени развития капиталистического уклада внутри этих «пор» закона. Возможность появления в этих узких архаических рамках революционного пролетариата с развитым классовым самосознанием, то есть подготовленного коммунистической партией к революционной практике на основе революционной теории, создается только благодаря тому, что вне данного общественного организма существуют страны развитого капитализма, откуда может быть импортирована эта практика и заимствована эта теория.

При этом буржуазия в укладе, подчиненном восточной форме собственности, может быть весьма слабой, не имеющей политического опыта, находящейся в двойной зависимости — как от государственной бюрократии, так и от мощного зарубежного капитала. В такой политической обстановке главным противником пролетариата является авторитарная власть монархически-тиранического типа и реализующий ее государственный аппарат, а вовсе не национальная буржуазия, части которой на отдельных этапах борьбы с этой властью могут быть даже попутчиками пролетариата.

Таков вкратце логический путь от теории многоукладности к неизбежному революционному выводу о победе пролетариата первоначально в одной, отдельно взятой стране со средним уровнем развития капитала, выводу, который в линейном мировосприятии «марксиста вообще» падает с неба.

Пролетариат, взявший власть в такой стране, оказывается перед лицом той реальности, что основная масса производительных сил и производственных отношений имеет архаический характер, а те силы, которые были развиты в рамках капиталистического уклада, частично или полностью разрушаются в ходе борьбы за власть. Во весь рост встает безотлагательная задача развития производительных сил в масштабах страны до уровня индустриального, крупного машинного производства, — не столько из уважения к требованиям теории, сколько из-за того, что на границах государства диктатуры пролетариата стоит классовый враг, чья колоссальная военная мощь опирается именно на такие производительные силы.

Цель, на достижение которой логикой борьбы должен направить свои усилия возникший социалистический уклад, есть власть диктатуры пролетариата плюс производительные силы крупнокапиталистического типа в масштабах всей страны — то есть государственная монополия пролетарской власти, ГМС.
Тем самым, требование развития производительных сил в СССР после его возникновения есть требование предсоциализма, требование того состояния общества, в котором упразднение производительных сил еще не только невозможно, но и вредно для пролетариата.

Способы, типы движения государства диктатуры пролетариата от восточной формы собственности к государственно- монополистической могут быть различными. Однако суть дела состоит в том, что это есть не непосредственное движение к социализму, а лишь переходный период, созидающий возможность начать такое движение после достижения ступеньки ГМС. Государство диктатуры пролетариата в условиях переходного периода имеет полное моральное право написать на своем знамени «Социалистическая республика». Надо только не забывать, что
Именно такое состояние общества Ленин называет «социализмом в известном смысле».

Но разве невозможно спрямить путь, то есть перейти от восточной формы собственности напрямую к государственной собственности полного социализма, минуя промежуточную станцию государственной монополии?

Чисто теоретически это спрямление пути является возможным, но для первой страны победившего социализма практически неосуществимым. Трудность здесь двоякого характера. Во-первых, производительные силы, которые предстоит развить в этом случае, должны уже не столько соответствовать уровню развитого капитализма, сколько качественно превосходить этот уровень, образуя материальный базис подлинного социализма. Во-вторых, эти производительные силы должны с самого начала строиться в оболочке хозяйственного механизма, полностью контролируемого регламентационным укладом, то есть таким образом, чтобы ни на одном из этапов не допускать возникновения и выхода из-под контроля отчужденных экономических форм присвоения. Но такая грандиозная задача, во-первых, по плечу только партии, обладающей, помимо колоссального политического опыта, заранее подготовленной теорией социалистического строительства, детализированной по этапам вплоть до завершения первой фазы коммунизма, мало того, обладающей комплексом специальных средств социального проектирования; во-вторых, — в стране, имеющей необходимые ресурсы всех типов, включая мощный научный и культурный потенциал; в-третьих — в условиях исключительно благоприятной международной обстановки на исторически длительный период.

В принципе подобный скачок Ленин считал мыслимым. Говоря о материальном базисе, адекватном подлинному социализму, Ленин пользовался образом «электрификации». Конечно, нужно иметь в виду, что он понимал электрификацию не в узкотехническом смысле (то есть не как совокупность лампочек, динамо-машин и т. п.), а гораздо глубже («…+американская организация трестов и народного образования + прусская организация железных дорог +…»).

В работе «О продовольственном налоге» он писал:
Наличие извне социалистического субъекта, то есть страны, которая, миновав стадию «социализма в известном смысле», уже вступила в подлинно коммунистический тип развития, в корне меняет все дело. Возможность помощи извне значительно обогащает и усложняет спектр реальных форм перехода к подлинному коммунистическому действию. Здесь же мы имеем частный, но весьма важный случай становления первого в истории социалистического государства во враждебном окружении.

Поскольку в самом развитии от восточной формы собственности к государственно-монополистической нет еще ничего специфического для социализма, власть, осуществляющая это движение, совсем не обязательно должна быть диктатурой пролетариата. Это может быть диктатура, монархия или олигархия самого различного состава, решающая задачу развития производительных сил страны по внешнему капиталистическому образцу. Один из первых прецедентов такого развития, например, можно усмотреть в Японии первых десятилетий после революции Мэйдзи. Нетрудно понять, что предельной точкой такого развития будет опять-таки ГМК, с тем лишь важным отличием, что с формационной точки зрения мы приходим к нему с «противоположной стороны», то есть не от капиталистической, а от восточной формы собственности.

Понятно, что если победа диктатуры пролетариата, по Ленину, возможна в двух крайних точках пути, соединяющего восточную форму собственности с государственно-монополистической, то она возможна и в любой другой точке этого пути. Но, с другой стороны, поскольку производительные силы на всем его протяжении имеют экономическую, то есть не специфичную для социализма природу, — власть может быть в любой момент утеряна, не говоря уже о постоянной угрозе внешней контрреволюции.

31

Итак, в случае с Россией 1917-го пролетариат берет власть, прежде всего, для реализации быстрого развития экономики до ГМК. А если власть уже принадлежит буржуазии и осуществлена пролетарская революция? Какие тут возникают проблемы? В чем трудность революции в Англии того же времени?

Однако каким бы парадоксом это ни казалось, но в отсутствие внешнего коммунистического субъекта ничуть не менее трудным оказывается прямо коммунистическое действие, стартующее в условиях развитого домонополистического капитализма. Правда, причины этих трудностей здесь имеют совершенно иной, даже противоположный характер.

Абстрактно, суть каждого отдельного шага по преодолению отчуждения, как мы уже выяснили, состоит во взятии под нормативный контроль (то есть превращении в часть хозяйственного механизма) верхнего слоя отчужденных экономических отношений и регулировании при помощи этого механизма (нормативов) всех нижележащих слоев отчужденных отношений. Но эта экономическая абстракция не вскрывает политической сути дела. За каждым слоем экономических отношений стоит определенная форма частной собственности, а за ней, в свою очередь, конкретный класс, сословие, прослойка собственников. Невинная абстракция «преодоления отчуждения» означает для этой прослойки собственников узурпирование их основной формы деятельности государством, то есть, конкретнее, ограничение прав и возможностей распоряжаться своей собственностью, или, еще конкретнее, частичную экспроприацию. Поэтому «чистая» линия преодоления отчуждения означала бы, что экспроприируемые частные собственники ни в одной точке своего отступления не должны прибегать к внеэкономическим методам сопротивления, а наступающее государство, в свою очередь, нигде не должно сваливаться на путь государственной монополии. Но такое галантное соблюдение классовыми противниками всех правил экономического фехтования, составляющее голубую мечту австромарксистов, мыслимо только при выполнении ряда жестких условий.

Во-первых, это огромный политический опыт и экономическая компетентность правящей партии в сочетании с оснащенностью и владением специальными средствами нормативного социального проектирования. Во-вторых, постепенность, длительность процесса экспроприации, в условиях которой собственникам только и имеет смысл идти на компромиссы и даже на экономическое сотрудничество с государством. И, в-третьих, такие исключительно благоприятные для пролетарской власти внешние условия на всем протяжении этого длительного периода, которые фактически не оставляли бы для частных собственников альтернативы экономическим компромиссам с властью.

Однако, как и в случае с прямым движением к социализму от восточной формы собственности, наличие извне коммунистического субъекта позволяет резко ограничить или даже снять эти требования — то есть превращает этот теоретически мыслимый путь в практически реализуемый.

Все же мы должны понять, что это – мучительный и долгий путь к преодолению господства ГМК. И, как увидим дальше, еще и чреватый войной или, хуже того, элитаризмом. Сегодня Запад пришел этим мучительным путем реформ к пагубному элитаризму. И не надо завидовать шведам или немцам. Достаточно просмотреть работу видного американского социолога Туроу Лесли “Будущее капитализма”.

Скачать можно здесь:

http://www.samomudr.ru/d/Turou%20Lester%20_Budushe…

Очень рекомендую. Многие стереотипы наших либералов, живущих реальностью полувековой давности, пообломаются.

МИБ

32

Я подхожу к завершению своих (вернее, чужих, нравящихся мне) соображений о научном коммунизме. Сегодня же закончим рассмотрение мнимого противоречия между Марксом и Лениным

Наконец-то начинают вырисовываться контуры снятия «неразрешимого» противоречия, которое недиалектический ум «марксиста вообще» усматривает между позициями Маркса и Ленина в вопросе перехода от капитализма к социализму.

Маркс совершенно не случайно указывал, что если социалистическая революция берет старт на этапе домонополистического капитализма, то она имеет шансы на успех только в условиях одновременной победы пролетариата всех развитых капиталистических стран. С другой стороны, теперь ясна позиция Ленина относительно необходимости ступени ГМК в случае победы пролетариата в одной, отдельно взятой стране. Но при этом Ленин специально объяснял, что пролетариату, берущему власть, нет нужды дожидаться, покуда олигархия доведет ГМК до полностью завершенной формы государственной монополии. Опираясь на ее готовые элементы, он должен устанавливать диктатуру и проводить дальнейшую монополизацию, исходя из условий внутренней и внешней классовой борьбы.

Изложенные соображения позволяют увидеть общую схему возможных путей к социализму при условии победы социалистической революции первоначально в одной, отдельно взятой стране. Перед нами предстает колоссальное разнообразие — качественное и количественное — исторических путей. То, по какому из них пойдет революция в данной стране, зависит, во-первых, от уникального комплекса укладов, составляющих ее социальный организм, а во-вторых, от всего сочетания внешних — политических, экономических, военных, — факторов и их динамики.

Мы настолько свыклись, сжились с убожеством навязываемой катехизисом классической триады «капитализм — переходный период — социализм», что ее сопоставление с подлинными взглядами Маркса и Ленина, взятыми в их диалектическом единстве, не может не вызывать щемящее чувство утери невинности. Между тем, удалось сделать лишь несколько первых робких шагов от абстракции «социализма вообще» ко всему богатству конкретного содержания переходной эпохи. Каким же мужеством должен обладать Проницательный читатель, отправляющийся в джунгли с благим намерением углубить теорию эволюции, в то время, как его познания в биологической систематике едва ли позволяют ему даже в ясную погоду отличить пень от волка!

В процессе восхождения от абстрактного к конкретному мы намеренно всячески избегали отождествления получаемых теоретических конструкций с реальной действительностью. Перед каждым теоретиком, покушающимся на квалификацию реального положения дел в народном хозяйстве, должен витать бессмертный образ гегелевской торговки тухлыми яйцами, в совершенстве владеющей искусством абстрактного мышления.

33

Ребята!

Я закрываю эту тему. Я все сказал, что знаю. Хотя из соображений научного пуризма следовало бы еще долго совершенствоваться в искусстве диагностики - бывают ситуации, когда простое умение отличать холеру от поноса не только дает моральное право, но и настоятельно повелевает вмешаться.

Я планирую кинуть еще один пост об элитаризме и эгалитаризме, чтобы связать эту тему с тем, что мы рассматривали в “Актуальность марксизма”.

34

Итак, обещанный пост об элитаризме. Я совершенно не планирую здесь обсуждать связанные с ним вопросы. Просто привожу к сведению, как гипотезу, по-моему, неплохо согласующуюся с реальностью. Приведу доводы в пользу этой гипотезы (благо, они нам теперь немного понятны!):

1. В ряде работ Маркса и Энгельса содержится положение о том, что класс капиталистов, наряду с классом пролетариев, также порабощен отчужденными производственными отношениями, частной собственностью, и нуждается в освобождении от этих оков.
Однако, эта линия не получила в творчестве Маркса и Энгельса дальнейшего развития. Это связано с тем, что финансовая олигархия созрела как класс, способный осознать необходимость уничтожения частной собственности (элитаристическим путем), уже в конце ХIХ столетия, после смерти основоположников марксизма.

2. При жизни Ленина вся совокупность работ Маркса, содержащих основы теории уничтожения частной собственности, оставалась неизвестной. Эти работы – “Экономическо-философские рукописи 1844г.”, “Немецкая идеология”, “Экономические рукописи 1857-61 гг.” и др. были опубликованы частично – в 30-е, а в целом – лишь в 50-е годы. К представлению о роли олигархии Ленин двигался иным, своим путем. Оно естественно вырастало из ленинской теории многоукладности, его теории империализма и гениальной идеи о победе социализма первоначально в одной стране.
Олигархия - конец империализма или элитаризм, как высшая стадия империализма.

3. То, что наши обществоведы именуют современное западное общество “государственно-монополистическим капитализмом” – целиком на их совести. Ленин вкладывал в этот термин вполне определенное содержание. Он называл так совершенно конкретное образование периода 1-й империалистической войны (и отчасти – периода непосредственной, мобилизационной фазы подготовки к ней).

По Ленину, полный, завершенный ГМК – это уже вовсе не капитализм: в нем нет рынка, конкуренции, свободы вкладывания и т.п. Полный, завершенный ГМК – это уже не капитализм и еще не социализм:
А если на месте военно-буржуазного государства возникнет не диктатура пролетариата, а диктатура финансовой элиты?

4. Пролетариат побеждает в классовой борьбе не потому только, что ему “нечего терять…” (рабам тоже было нечего терять), не потому, что он объединен и организован (рабы в Риме тоже были объединены), а потому, что в его борьбе находит разрешение основное противоречие капитализма, борьба производительных сил, имеющих общественный характер, с частной формой их присвоения, т.е. частной собственностью. Государственно-монополистическая собственность диктатуры пролетариата устраняет экономические кризисы.

Но почему корпоративно-элитаристическая собственность не устраняет их?

А она их устраняет. Но только временно, пока в условиях внешней военной угрозы элита существует и правит как целое. Стоит этой внешней принудительной причине отпасть – капиталисты, составляющие большинство этой элиты, возвращаются к своей исконной форме деятельности: конкурентной борьбе каждого против всех. Правящая элита распадается, форма присвоения производительных сил опять становится частной. Как следствие, проблема кризисов вновь встает.

5. Превратиться в элиту, управляющую собственностью класса капиталистов как единым целым, для этого класса означает, строго говоря, ликвидировать самого себя – такова плата за сохранение власти. Добровольно он на это не идет – только под давлением внешней, военной угрозы.

А если эта угроза приобрела бы постоянный характер?

6. Вспомним Маркса:
Аналогично, класс капиталистов может “победить” пролетариат, только уничтожив себя как класс – превратившись в правящую элиту.
Когда в одной из стран возникает государство диктатуры пролетариата – это и служит постоянной (и более грозной, чем военная) угрозой для класса капиталистов других стран, и создает возможность возникновения элитаризма – зеркального отражения коммунизма.

7. Ленин писал в работе “О “левом” ребячестве и о мелкобуржуазности”:
Из этих двух половинок возникли Советский Союз – государство, первым вставшее на путь социалистического уничтожения частной собственности, и фашистская Германия – государство элитаризма.

8. В современных странах Запада, однако, по-прежнему существует развитый капиталистический уклад. Разве это не означает, что перед нами не элитаризм, а все-таки капитализм? Нет, не означает. Развитый капиталистический уклад может существовать даже при социализме:
Формационная природа общества в целом определяется тем, какой уклад господствует над всеми прочими.

Формируется трехслойная общественная структура: элита – господствующий класс, затем “илоты” (около трети всего работоспособного населения) – класс, производящий необходимые средства существования для всего общества, и “прослойка” (около двух третей населения от шахтеров до топ-менеджеров), обеспечиваемая “илотами” и обеспечивающая элите удовлетворение ее потребностей в роскоши и власти.

Задача ставится нами таким образом: найти способ заменить сферу паразитического производства на сферу производства общественного развития. А это сегодня практически 70% рабского труда и 20% труда илотов, обеспечивающих эти 70%. Таким образом, КПД современной мировой экономики – около 10%. Остальной труд общественно-полезным можно назвать с большими натяжками.

35

Ну, кажется, все!

И извините ребята, коль что не так. Подробности (и недоговоренности) можно обрести (и устранить), только продолжая изучение озвученных здесь вопросов и проблем. Что не вмещается в формат форума.

Так что пока – всего доброго. До встреч в других ветках!

крепыш

Теперь понятно почему мы на протяжении 74 лет при советской власти так загнивали и в конце концов сгнили вместе с рыбкиной головкой!!! Спасибо за разьяснение, оно было очень убедительным!