Борьба с бедностью становится одной из ключевых тем в выступлениях членов правительства. Действительно, показатели крайне удручающие, цифры пугают, а понятного рецепта для борьбы с этим злом нет. Но так ли все плохо? Не отрицая само наличие проблемы, можно предположить, что оценка ее масштабов попала «в ловушку статистики».

Увеличение численности бедных – это глобальный процесс, связанный с тектоническими изменениями в самой структуре занятости населения, которые, естественно, не обошли и Россию. Тем не менее правительство оценивает это не просто как проблему, а как угрозу, с которой необходимо бороться. Но как?

«Диверсанты те, кто не платит этим людям»

В последние месяцы большинство макроэкономических показателей свидетельствуют о выходе России из кризиса, но один из них по-прежнему остается в отрицательной зоне. Речь идет о реальных доходах населения, которые падают третий год подряд – с момента обвальной девальвации рубля в конце 2014-го. Единственным утешением в этом плане может быть то, что скорость падения доходов явно замедлилась: например, если за первые пять месяцев прошлого года они снизились на 4,8%, то за тот же период текущего только на 1,8% (данные Росстата).

Три года – достаточный срок для того, чтобы сработал закон перехода количества в качество. Несколько дней назад глава Счетной палаты Татьяна Голикова заявила, что в первом квартале 2017-го количество граждан РФ, находящихся за чертой бедности, составило 15% населения, или 22 млн человек. Это существенно больше, чем показатели 2016 года, когда бедных в России насчитывалось 19,8 млн человек.

Выступление Голиковой – лишь частный случай в целой серии высказываний представителей федеральной власти по проблеме бедности. Очевидно, что она становится для руководства страны критически важной. К примеру, министр экономического развития Максим Орешкин назвал ее «серьезной угрозой для экономического роста» (от его предшественника – Алексея Улюкаева – таких высказываний ожидать было сложно). А глава Минпромторга Дмитрий Мантуров печально констатировал рост спроса на товары с низкими потребительскими свойствами, приведя красноречивые цифры: на рынке молока доля фальсификата оценивается в 20%, а на рынке рыбы – до 50%.

Чтобы хоть как-то сдержать падение реальных доходов, правительство анонсировало ряд мер, направленных на поддержание самой уязвимой группы населения – людей с зарплатами ниже прожиточного минимума (ПМ), который на данный момент составляет 9,7 тысячи рублей. Зарплату на уровне МРОТ (7,5 тысячи рублей) сейчас получают 4,9 млн россиян, но в мае премьер-министр Дмитрий Медведев пообещал, что в ближайшие два года произойдет повышение МРОТ до ПМ. Эта мера несет в себе ряд «подводных камней» и будет весьма затратной (по оценке Минтруда, для повышения зарплат бюджетникам потребуется 25 млрд рублей), но проблему бедности решит лишь частично. Значительная часть трудящихся в РФ получают зарплату, не сильно превышающую ПМ, причем даже в тех отраслях, где, казалось бы, низких зарплат в принципе быть не должно.

«Диверсанты те, кто не платит денег этим людям», – заявил в начале года курирующий «оборонку» вице-премьер Дмитрий Рогозин, комментируя причины брака при сборке двигателей ракет-носителей «Протон-М». Оказалось, что рабочие предприятий, выпускающих эти ракеты, получали по 10–15 тысяч рублей в месяц.

Теперь как на Западе

История с «Протонами» – весьма показательный случай для явления, которое экономисты и социологи труда называют «сверхновой бедностью».

«Это бедность при наличии стабильной легальной работы, – пояснил газете ВЗГЛЯД профессор ВШЭ Дмитрий Евстафьев. – На начальном этапе экономического роста такая бедность порождает дисперсность занятости, то есть стремление к подработкам, в том числе и на коррупционной основе. В бюджетной сфере это неизбежно приводит к серьезным проблемам – и по качеству сервисов, и по социальным отношениям. Одним из признаков усугубления проблем с «дисперсной занятостью» является текучка кадров в образовании и медицине».

«Феномен бедности работающего населения, с которым сегодня сталкивается общество, заключается в том, что большинство больше не может качественно улучшить свое положение и повысить уровень благосостояния, – подтверждает коллега Евстафьева по ВШЭ, доцент Павел Родькин. – Но проблема заключается не только в уровне зарплат, падении реальных доходов населения или росте инфляции, а, прежде всего, в стремительном сокращении социального сектора. Тот же Всемирный банк, который прогнозирует постепенное снижение уровня бедности в России в 2017–2019 годах за счет замедления инфляции и роста доходов, никак не связывает свои данные с показателями развития социальной сферы в виде качественного массового образования, медицины, досуга и прочего».

Все это на удивление напоминает эпоху брежневского «застоя», когда «бесплатное» образование и – в особенности – здравоохранение стали приходить в упадок буквально на глазах, а жизненной философией трудящихся стала небезызвестная формула «вы делаете вид, что нам платите, а мы делаем вид, что работаем». По большому счету, в такой же ситуации оказались и те «сверхновые бедные», которые официально трудоустроены, но при существующих условиях оплаты труда работа стала для них формальностью. С той лишь разницей, что в советские времена за «нетрудовые доходы» можно было получить реальный уголовный срок, а сегодня власти с этим не то чтобы смирились, но хорошо понимают масштаб проблемы.

Знаменитое высказывание вице-премьера Ольги Голодец о том, что государство имеет представление о трудоустройстве лишь 48 млн человек, а остальные «непонятно, где заняты, чем заняты, как заняты», положило начало попыткам вывести самозанятых из тени, но пока что эти усилия мало к чему привели. Уполномоченный по правам предпринимателей при президенте Борис Титов привел такие данные: за первые три месяца двухлетних «налоговых каникул», объявленных для самозанятых, было подано всего 40 уведомлений о получении этого статуса.

Но не стоит думать, что все эти явления характерны исключительно для России. «Российское общество сегодня переживает все те же проблемы в виде тотальной закредитованности, роста безработицы, неравенства и бедности, что и в западном мире», – подчеркивает Павел Родькин. То есть «сверхновая бедность» – явление глобальное, и связано оно, прежде всего, со стремительным увеличением численности так называемого прекариата – людей, не имеющих постоянной занятости. Сам термин ввел в оборот английский экономист Гай Стэндинг, автор книги «Прекариат. Новый опасный класс», которая была издана на многих языках, включая русский.

Одной из главных причин взрывного роста этой группы, как подчеркивает еще один знаменитый западный интеллектуал – американский социолог Рэндалл Коллинз, является новая волна технологического замещения труда, только теперь машины вытесняют не рабочих с фабрик, а средний класс из офисов. Исторически возникновение среднего класса было связано как раз с необходимостью куда-то деть освободившиеся рабочие руки в промышленности, но что делать, например, с бывшими банкирами, на место которых пришли компьютеры, пока не придумали.

Вот почему количество свободных вакансий на российском рынке труда даже во время кризиса остается стабильно высоким (что, кстати, весьма удивляет ту же Голодец): желающих работать за предлагаемые этими вакансиями деньги найти сложно – проще пойти в полулегальные таксисты или строители. И наибольший риск здесь, опять же, в переходе количества в качество: накопление критической массы прекариата или условно занятых может иметь самые тяжелые социальные последствия.

«Вопрос в том, чтобы сверхновая посткризисная бедность не становилась застойной, – говорит Евстафьев. – Это произошло, например, в США и привело к «детройтизации» важных в социальном и цивилизационном смысле пространств. Те же малые города Нечерноземья не менее подвержены «детройтизации», нежели «ржавый пояс» Среднего Запада в США. Итог понятен – визуализированный социальный раскол общества. Для «сверхновых бедных» знаковым вопросом является вопрос борьбы с коррупцией и ограничения роскошествования элиты, хотя эти два компонента как раз не имеют прямого отношения к достатку «сверхновых бедных».

По мнению Евстафьева, в такой ситуации приоритетом для власти должно стать стимулирование занятости по одному – основному месту работы, что, полагает он, является «признаком социального здоровья». Однако этого мало.

«Бороться с бедностью можно только через развитие доступного и высококачественного (не путать с «высокоэффективным») социального сектора», – подчеркивает Родькин. Однако, по его мнению, этого практически невозможно добиться в рамках существующей сегодня неолиберальной политики. «Таким образом, – резюмирует он, – решение проблемы бедности возможно только при изменении социально-экономической модели на социально ориентированную, а это, в свою очередь, грозит идеологическим кризисом российского капитализма, каким он сложился после 1991 года. Ведь бедность является системным условием того социально-общественного устройства, которое было провозглашено как «возвращение в цивилизованный мир». Сегодня Россия пытается всеми силами сохранить общество потребления, теряя при этом главный компенсаторный механизм в виде социального государства, а деградация социального сектора во многом повторяет путь США. Однако модель общества потребления приходит к исчерпанию, порождает социальных уродов, например в виде прекариата, ведет к экономическому и социальному кризису».

Так ли все плохо?

Есть, впрочем, и более прагматичные оценки, в свете которых ситуация выглядит не столь пессимистично. «Основной довод тех, кто отмечает рост бедности, сводится к падению показателя средних реальных доходов населения, – заявил газете ВЗГЛЯД независимый аналитик Александр Полыгалов. – Но здесь есть два нюанса, на которые нужно обратить внимание. Во-первых, надо смотреть не на доход отдельного человека, а на доход домохозяйства, особенно если совместным ведением хозяйства занимается семья из нескольких поколений. Учёт подобных вещей именно по индивидам, а не по домохозяйствам – это родовая травма всей современной экономической статистики, ведь даже на теоретическом уровне экономическим агентом является домохозяйство, а не индивид. Во-вторых, очень сложно учесть все неформальные виды заработка, которые могут никак не отражаться в статистике. Поэтому я бы не стал говорить о том, что когда реальные доходы падают, бедность демонстрирует прямо-таки зашкаливающий рост. Скорее, речь идет о некотором перераспределении совокупного дохода населения в пользу неформальных источников, и его пока не может уловить статистика».

Тем не менее логика этого рассуждения полностью укладывается в описанную выше социологическую модель: неформальные доходы растут потому, что «классического» труда – с полной занятостью – становится все меньше, либо же уровень его оплаты падает так сильно, что человеку волей-неволей приходится искать подработки.

«Некоторые заявления членов правительства элементарно противоречат друг другу, – продолжает Полыгалов. – Например, когда заявляется о существенных успехах в деле снижения темпов инфляции, а потом чуть ли не через запятую говорится о падении реальных доходов, которые представляют собой номинальные доходы с поправкой как раз на инфляцию. Получается одно из двух: или у нас где-то кто-то массово снижает номинальную заработную плату работникам, или те цены, на которые поправляются номинальные доходы, не имеют ничего общего с ценами, используемыми для расчета показателя вроде как снижающейся инфляции».

Тут, кстати, можно вспомнить, что правительство и ЦБ оперируют не только теми показателями инфляции, которые выведены по формулам, но и такой категорией, как «инфляционные ожидания». Последние хоть и находятся сейчас на исторически низком уровне чуть выше 10%, в целом совпадают с результатами независимых опросов, которые свидетельствуют: большинство населения полагает, что реальная инфляция в России по-прежнему выше 10%, а не приближается, как уверяют финансовые власти, к заветным 4%.

Определенные сомнения в связи с данными о растущей бедности вызывают и декларации о росте ВВП (по оценке Максима Орешкина, в этом году он увеличится примерно на 2%). «Реальный ВВП – это, по сути дела, и есть совокупность реальных доходов различных экономических агентов, – напоминает Полыгалов. – И если реальные доходы населения падают, то чьи же доходы растут? Доходы государства, которое ради решения проблемы дефицита бюджета предлагает повысить то один налог, то другой? Или, может быть, на фоне стагнирующих или падающих цен на нефть каким-то невыясненным способом растут реальные доходы экспортеров? Или же у нас резко стала расти прибыль российских компаний? При этом разговоры о беднеющем населении идут на фоне данных о росте продаж легковых автомобилей бюджетных марок вот уже более полугода. Не бывает такого, что ВВП растет, потребление растет, инфляция падает, но при этом растет бедность и сокращаются реальные доходы населения. Что-то в этом списке лишнее: или рост бедности, или все остальное. Иными словами, если бедность у нас все же растет, то тогда давайте, пожалуй, пересмотрим данные по экономическому росту и инфляции».

Татьяна Голикова, глава Счетной палаты России, объявила, что за I квартал 2017 года в России, на фоне победы над инфляцией и роста производства, стало на 2 млн бедняков больше. У нас уже 22 миллиона человек живут на сумму не более 9900 рублей в месяц. И это, отметим, не в Бразилии или на африканском побережье, где хотя бы еда исключительно дешева и снимается по три урожая в год, а в России, самой большой в мире зоне рискованного земледелия.

Это не бедность – это нищета.

Добавим, что о доходах еще примерно 20 миллионов человек власть просто не имеет представления, но на всякий случай готовится обложить их сборами и налогами, чтобы жизнь малиной не казалась.

Борьбы с бедностью в России нет. Не запланирована. Не может президент или премьер прямо сказать: «Ребята, мы понимаем, что происходит, что вам действительно стало трудно жить по таким-то причинам – и для решения проблемы делаем то-то и то-то».

Зато существует большая стратегия экономической безопасности России, где про обнищание населения не сказано ни слова – лишь про «усиление дифференциации населения по уровню доходов». Проще говоря, авторов волнует не бедность, а как бы бедняки не взбунтовались.

Вот и все условия для театра абсурда: наивные россияне дозваниваются до «прямой линии» президента, чтобы решить самые насущные нужды – и одновременно дети российских богачей с «исконно русскими» фамилиями Османов и Авдалян закатывают в Нью-Йорке свадьбу за 10 миллионов долларов с Ксенией Собчак и Леди Гагой в качестве дорогостоящих аксессуаров.

Между тем для решения проблемы нищеты в богатейшей стране достаточно реализовать комплекс очевидных и, что очень грустно для чиновничества, недорогих мер.

1. Ужесточить миграционное законодательство. Ввести визовый режим для граждан Средней Азии. Дело в том, что они занимают в системе нашего ЖКХ должности с весьма неплохой оплатой – другой вопрос, что получают на руки лишь часть. А за 20-25 тысяч в месяц (таковы зарплаты во многих городах Центрального региона и Урала) вполне работали бы и граждане России. Заодно и наркотрафик сократим.

2. Прекратить раздавать гражданство России по принципу «Пять лет успешно прятался от ФМС». Такие граждане нам не нужны, и никакой присягой их не исправишь. А вот представители коренных наций Российской Федерации, свободно владеющие государственным языком, напротив, должны получать гражданство автоматически, а не после унижений.

3. Полностью отказаться от бюджетных преференций для республик Кавказа. Не надо обманывать Россию – один кортеж Кадырова стоит дороже, чем все послевоенное восстановление чеченских аулов. Да и негоже гордым горцам жить за чужой счет.

4. Снизить налоги и реформировать систему государственных закупок. У нас не денег мало – у нас воруют много. Средняя стоимость госзакупки почти вдвое выше рыночной; достаточно навести здесь порядок – и экономия будет исчисляться в триллионах. При этом современные налоги на ведение бизнеса в России – едва ли не самые высокие в мире (считается, что это компенсируется низким налогом на доходы физических лиц).

5. Ввести наконец прогрессивную шкалу НДФЛ. Не может быть такого, чтобы господа Османовы платили в бюджет ту же долю доходов, что и уборщица тетя Клава, тем более что ее труд намного полезнее для общества. Люди с доходами ниже медианных по стране должны быть избавлены от выплаты НДФЛ, с доходами ниже средних – платить нынешние 13%, остальные – существенно больше. Никаких других «налоговых маневров» не нужно.

6. Пора снова национализировать государственные корпорации и монополии, полностью сменив их руководство. Сейчас эти организации имеют наглость игнорировать распоряжения правительства – например, в части выплаты дивидендов, – а, следовательно, работают в интересах частных лиц, так называемых топ-менеджеров.

7. Полностью прекратить строительство нового жилья в Москве и области, воспрепятствовать миграции умов и денег в Центральный регион и мегаполисы. Московская агломерация, Санкт-Петербург, Екатеринбург высасывают все лучшее из «остальной России»: каждый переезд людей из глубинки увеличивает нищету в этой самой глубинке. Никто не покушается на свободу передвижения, но принцип «где родился, там и пригодился» имеет глубочайший экономический смысл.

8. Ввести наконец систему «продуктовых карточек», которую сейчас последовательно сводят к жалким дополнительным выплатам. Изначальная идея выдачи пенсионерам и малоимущим карточек с небольшой ежемесячной суммой, которую можно потратить только на скоропортящиеся российские товары, была очень хороша.

9. Прекратить издевательскую монетарную политику, сдерживающую курс рубля за счет уменьшения объема денежной массы. Собственная валюта стала в России дефицитом – и это позор, некоторые честно и эффективно работающие предприятия находятся на грани бартерных отношений или выплаты зарплат продукцией.

10. Ввести реальные, работающие и, что немаловажно, широко рекламируемые программы переквалификации специалистов. Необходим анализ потребности в тех или иных профессиях (сейчас, например, в остром дефиците грамотные инженеры) и создание условий для их ускоренного освоения всеми желающими. Увеличить число бюджетных мест по нужным стране направлениям в вузах и среднеспециальных училищах за счет популярных среди абитуриентов, но совершенно не нужных в таком количестве управленцев, юристов, бухгалтеров, дизайнеров, журналистов.

11. Активно бороться с алкоголизмом, резко сократить время продаж алкоголя и повысить цены на него. Будут гнать самогон и травиться? Несомненно, но далеко не все. Только так мы сможем дистанцировать принципиальных маргиналов, которые пьют все, что горит, от нормальных людей, которым трудно себя контролировать и справляться с обстоятельствами.

12. Начать бороться с коррупцией, а не с антикоррупционными расследованиями.

Нет сомнений, что и в Кремле, и в Белом доме, и на Старой площади, и даже на Лубянке прекрасно все это понимают. Но для работающих там людей бедности не существует, они полностью дистанцировались от реальной России, а значит, и бороться им, в общем-то, не с чем.

А самое главное, введение перечисленных мер – это прямая дорога к изменению всего уклада, устоявшейся порочной системы отношений элиты и народа. При этом элиты, конечно же, делают все для сохранения нынешнего статус-кво, по-другому они уже не могут, хотя и прекрасно осознают всю суицидальную суть своего поведения. И вот это по-настоящему страшно.

Начну с констатации очевидного: в нашей стране бедность является массовым явлением. Около 20 млн человек живет в нищете (доход меньше прожиточного минимума — 12 тыс. рублей в месяц), треть живет очень бедно (доход меньше 25–30 тыс. рублей в месяц), половина — просто бедно (доход ниже медианной зарплаты — 35 тыс. рублей в месяц). И только 15–20% россиян приближаются к уровню жизни среднего класса Западной Европы, да и то с большой натяжкой. При этом, правда, мы занимаем одно из первых мест в мире по количеству долларовых миллиардеров, да и обслуживающих и охраняющих их бюрократов и силовиков у нас, скажем мягко, немало.

Еще более впечатляющей является картина самооценки уровня жизни россиянами: 10% граждан не хватает денег на еду; 29% на еду хватает, но не хватает на одежду; у 41% деньги есть на еду и одежду, но не хватает на приобретение товаров длительного пользования…

Теперь о главном: о причинах бедности. Об этом идет не угасающая уже второе столетие жесткая полемика. И это касается далеко не только России, а любой общественной системы с рыночной (точнее, капиталистической) экономикой. Позиция правых экономистов неолиберального направления достаточно однозначна: рынок дает каждому возможность реализовать свой потенциал и стать если не миллиардером, то по крайней мере богатым. Если ты беден, главная причина этого — то, что ты ленив и не предприимчив. Но тогда почему вкалывающие на износ (1,5–2 ставки!) высококвалифицированные специалисты — инженеры, учителя, врачи, социальные работники — получают в большинстве регионов России зарплату ниже средней и являются по современным меркам бедными? Потому что они ленивые бездари? Или потому что социально-экономическая система устроена так, что «от трудов праведных не наживешь палат каменных»?

У либералов есть еще одно объяснение: патерналистское государство виновато в неэффективной экономике, и потому все бедные. Все? А почему тогда РФ занимает одно из первых мест по числу долларовых миллиардеров, многие из которых богатеют даже в условиях пандемии?

Предлагаю другое объяснение.

Во-первых, рынок закономерно порождает все более глубокую социальную дифференциацию.

Во-вторых, эта дифференциация усиливается, когда в обществе возникает устойчиво воспроизводимое деление на тех, кто лишен сколь-нибудь значительной собственности («двушка» в хрущевке и бэушный автомобиль не в счет), у кого нет капитала (в том числе так называемого человеческого, для получения которого опять же нужны большие деньги), и тех, у кого собственность и капитал есть. Можно, конечно, до бесконечности тиражировать мыльные оперы о счастливом бедняке, ставшем олигархом, или приводить примеры успешных айтишников, начинавших с нуля, но это будут лишь отдельные примеры, подтверждающие правило: капитализм устойчиво воспроизводит социальное неравенство, и оно стабильно растет.

В-третьих, приход к власти крупных корпораций и финансового капитала создает новый импульс неравенства: перераспределение дохода из реального сектора в сферы посредничества, прежде всего — финансового. В результате оказывается, что финансовый брокер получает доходы бóльшие, чем не то что ученый — больше, чем промышленный капиталист.

Следующий шаг к усилению неравенства и росту бедности — развитие виртуальной и фейковой экономики, что перераспределяет общественное богатство от тех, кто создает средства развития человека и технологий (рабочих, инженеров, врачей, учителей, айтишников реального сектора), к тем, кто создает симулякры благ. Они создают рекламные фейки, вторичные деривативы, приносящие миллионные гонорары клипы (песни, фильмы, игры), культурная ценность которых ниже плинтуса: они создают то, что «пипл хавает». А «пипл» это «хавает» потому, что им манипулируют те, кто создает эти фейки при помощи рекламы, пиара и иных средств подчинения человека интересам капитала и рынка.

В XXI веке рост неравенства интенсифицирует диффузия класса наемных рабочих и формирование протокласса — прекариата (от слова precarious — ненадежный). Это те, кто не имеет постоянного места работы, социальной защиты, занят на временных контрактах и полностью зависит от того или иного хозяина, имея лишь видимость свободы. Если в положении прекария оказывается высокообразованный, волевой, здоровый и энергичный человек, которому к тому же «немножко повезет», то он может подняться наверх. Но большинство попадающих в положение прекариев жителей — это другие люди. Это те, кого рынок и капитал уже выкинул на обочину, потому что они умеют работать, но не умеют конкурировать, видеть в другом человеке «волка», у которого надо вырвать кусок из глотки. Так над бедными навивает угроза нищеты.

А теперь — о том, как со всем этим бороться, как преодолеть бедность.

Начну с главного: окончательно решить эту проблему можно только в условиях перехода к качественно иному обществу. Не побоюсь его прямо назвать — это социализм.

И не надо мне указывать на крах СССР. Это была первая, в чем-то великая, в чем-то трагически неудачная попытка движения к будущему в стране, пережившей две мировые войны и находившейся в условиях непрекращающегося внешнего давления. Да и бедность в СССР была иной: ее было меньше, и все это — 30–40 лет назад. И даже самые бедные имели бесплатное жилье, здравоохранение и образование. Но главное даже не в этом: возврат в СССР невозможен и не нужен. Социализм XXI века должен быть другим.

Впрочем, в ближайшем будущем я не вижу сил, способных повернуть наше развитие на дорогу социализма. Дорога социальных реформ, создающих основы для будущих качественных изменений, по меньшей мере возможна. Более того, отказ от нее чреват уже не созидательной революцией, а разрушающим все бунтом, ведущим не к социализму, а к профашистской диктатуре.

На этой дороге необходимы (как минимум!) следующие реформы: поэтапное, но неуклонное (по мере роста экономики) повышение в 2–3 раза прожиточного минимума (с соответствующей коррекцией минимальной зарплаты, пенсий, пособий и т.п.); переход к реально бесплатным, качественным и общедоступным здравоохранению, образованию и другим базовым общественным благам.

Но главное при этом — развитие современных, высокотехнологичных производств, науки, образования, здравоохранения, культуры — тех сфер, где создается основное общественное богатство современной эпохи: креативный потенциал человека. А для этого, в свою очередь, нужен не радикальный рыночный фундаментализм, стремящийся к коммерциализации даже социальной сферы, а активная промышленная политика, стратегическое планирование, социализация финансов. Это позволит увеличить тот пирог, который мы предлагаем более справедливо делить, ибо несправедливый дележ пирога подрывает стимулы его увеличения.

Нам возражают: в России для этого нет денег. Ой ли? Я уже сказал: главные ресурсы даст экономическое развитие, ибо вложения в технологии, науку, образование, здоровье — это наиболее важные и стратегически выгодные инвестиции XXI века, и это хорошо знают экономисты. А что до ресурсов для начального рывка, то это десятки триллионов рублей в «кубышке» (свыше 13 трлн рублей в Фонде национального благосостояния и 583 млрд долларов — золотовалютные резервы Центрального банка РФ).

Если к этому добавить поступления от введения прогрессивного налога на доходы и наследство долларовых миллионеров, полное использование на цели общественного развития сырьевой и интеллектуальной ренты, сокращение расходов на содержание бюрократического аппарата и силовиков — мы получим более чем достаточно средств для первоначального рывка в развитии, которое повысит общий уровень доходов и, при условии сокращения неравенства, решит проблему бедности в ее сегодняшнем обличии.

И последнее. Если мы даже при сегодняшнем уровне экономического развития введем более справедливую (реформистскую, социал-демократическую, «скандинавскую») систему распределения дохода, то мы получим минимальную зарплату не менее 20–25 (а не 12) тыс. рублей, а половина граждан страны, поучающих сейчас 20–35 тыс. рублей (ниже медианной зарплаты), будет получать 30–50 тыс. Правда, количество долларовых миллиардеров и супермиллионеров резко сократится, да и министры будут получать (как сейчас, скажем, в Норвегии) лишь в 2–3 раза больше, чем учитель, доходы которого, кстати, при этом повысятся как минимум в 1,5 раза.

И это будет только началом, ибо главное даст дальнейший прогресс: более справедливое распределение — это не тормоз, а стимул развития. Оно поощряет качественный творческий труд и производственную инициативу, а не спекуляцию, коррупцию и бюрократический восторг, на приоритет которых указывает сегодня «невидимая рука рынка».