sgaliev

Пролетариат: индустриальный и постиндустриальный
(продолжение)

Констатируя плачевное положение дел в нашей стране и состояния пролетариата здесь, Нельзя не отметить, все же, следующее. Хоть страна в целом низверглась в беспрецедентную деградацию, очутившись, по крайней мере, состоянием сознательности трудящихся, как верно замечает в своей книге А.К. Фролов, где-то на уровне шестидесятых-восьмидесятых годов девятнадцатого столетия, тем не менее, следует учесть весьма важное обстоятельство. Отброшенное назад в развитии (особенно духовном), Несамостоятельное, полузависимое, отечество сегодня поневоле пронимается особенностями, идущими из метрополии. И это так, что бы себе не мнили заправляющие тут политики, СМИ. Тем более, граждане.

Мы, между тем, знаем, метропольные страны, Западный капитал уже давно переживают постиндустриальную стадию буржуазного становления. О том, что это такое, не раз говорено выше и в других наших работах. Потому, не повторяясь, заметим лишь два момента.

Во-первых, состояние постиндустриальности, процессы, происходящие тут, — особенно дух, психология, поведение людей, — так либо иначе, но накладываются и на качествах периферии, а также третьего мира, куда мы пока что занесены волей истории. И с этим нельзя не считаться. Многие процессы, происходящие у нас, в том числе состояние дел с производством, трудом, с отношением к действительности, в ценностных ориентациях, предпочтениях, психологии людей и проч., непременно преломляют на себе также постиндустриальный эффект. Господствующий центр отливается на всех остальных сторонах целостной системы, каковой является современное мировое хозяйство, или, как обычно говорят, «взаимозависимый, целостный мир».

второе. С развитием производительных сил, ростом производительности труда сокращается численность людей, относительно занятых в непосредственно производственных процессах (вещепроизводстве). Особенно явственно данное сокращение с обретением производством постиндустриального облика. Здесь, к тому же, сфера вещепроизводства существенно сужается, уступает доминирование человекопроизводству, потреблению, сервису. Тем самым, численность людей как непосредственных производителей материальных благ и даже как ближайших участников вещепроизводства (рабочих) не может не сократиться. Причем, — существенно. Но самое главное во всем этом, что принципиально меняется качество пролетариата, его место и роль в системе производства, общества в целом.

На прежних этапах производства рабочий выступал непосредственным производителем материальных благ и прибавочной стоимости. Другими словами, продукты фабриковались непосредственным трудом, — то ли руками, за станком, за конвейером, верстаком, то ли как еще иначе, — работника (рабочего). Тем временем, с приходом и развертыванием постиндустриализма работник, выходя из непосредственного процесса производства, становясь «рядом с ним» (К. Маркс), перестает быть непосредственным производителем. В основном эту роль перебирают на себя технические средства. На долю работника в связи с этим и другими обстоятельствами выпадает необходимость обслуживания. Так разворачивается сфера сервиса. Соответственно, — «работников сервиса», служащих.

Отсюда следует констатировать: пролетариата в том плане, как основоположники марксизма его понимали и как существовал он в условиях классического капитализма, не остается. Постиндустриально продвинутые страны метропольного капитала пролетариату в классической данности уготовляют участь своеобразных «могикан». Он как непосредственный производитель, — благодаря повсеместной автоматизации, роботизации, информатизации, вообще, с переходом к технологиям третьей и четвертой волн, — почти сводится на нет. Его тянут за собой, дымящие, чадящие, пылящие, зловонные, занимающие огромные территории (причем, часто в центре города) фабрично-заводские гиганты эпохи индустриализма. Вдобавок, элементарный вывоз производства в периферию («на юга») тоже, как бы опустошает метрополии от непосредственных производителей.

Надо сказать, какая-то странность наблюдается сегодня, вроде, прежде не встречавшаяся, по части оценки постиндустриального капитализма. Кое-кто стал смотреть на постиндустриализм, постиндустриальное общество иначе, нежели было принято, устаканилось. Видно, перемена видения — от обнаружения недостатков осмысляемого этапа капиталистического становления.

Пошло поветрие, что постиндустриализм — некая «выдумка мракобесов», вплоть до «американских коммунистов». Здесь производство, промышленность как таковые сводятся на нет, свертываются и проч. Тем самым, совершается деиндустриализация. Общество настигает деструкция («детройтизация»). Люди лишаются работы, средств к существованию, деградируют. С необходимостью складывается порядок, когда сильные мира, сплочаясь в «элиту» «избранников», порабощают народы, превращают массу населения в расчеловеченное, безропотное «стадо». И, тем самым, безудержной эксплуатацией его на минимизированном производстве, а то и обыкновенными спекуляциями, пользуясь своим господствующим положением в мировой экономике и проч., устраивают себе «привольную жизнь». Если сюда еще присовокупить, далеко идущие депопуляторские консеквенции, вытекающие из теории и практики неолиберализма с трансгуманистами, становится очевидным, что постиндустриализм — это прямой путь к уничтожению человека, вообще, неминуемого мирового краха. Стало быть, от складывающегося впечатления, что постиндустриализация «влечет деиндустриализацию общества», нечто от развала производства и проч., — за все данные, вроде бы, «прегрешения», кой-какие авторы не скупятся сыпать на постиндустриализм «горы проклятого пепла».

Вряд ли со всем этим можно согласиться. По крайней мере, трудно признать, что постиндустриализм уничтожает производство. Верно, он серьезно видоизменяет последнее. В частности, выводит труженика из непосредственного («веще»-фабрикующего) процесса. Да, автоматизация, роботизация, информатизация. Да, глобализация. Дистанция между метрополией и периферией стирается. Имеет место децентрация, демократизация власти и управления, а также собственности. Вместе с тем, хоть последняя не перестает оставаться частной, тем не менее, предельно обобществляется. Точно также налицо дальнейшее обобществление труда. И никакого свертывания, тем более разрушения производства по сути не происходит. Оно лишь качественно меняется. То, что Тоффлер называет «цивилизацией фабричных труб», действительно, вытесняется, вывозится в худшем случае, «в места не столь отдаленные». При современных скоростях, прозрачностях, системах коммуникации, возможностях движения финансов и информации мировое экономическое пространство предельно универсализуется, уплотняется. Почти мгновенно становятся доступны любые его точки из какого угодно места. Потому, в принципе, совершенно не важно, где расположено производственное предприятие. Главное — чтобы было удобно, экономично, малозатратно, эффективно, прибыльно собственнику капиталов, транснациональной фирме, метрополии.

Так что, никакого свертывания производства нет. Если оно и переносится с центра в периферию (поближе к ресурсам), то, тем самым, не только не сворачивается, но, напротив, расширяется, «эффективируется». Конечно, «устаревшие», ставшие невыгодными, индустриальные предприятия закрываются, как и должно быть.

Однако, вещепроизводство, на самом деле, сокращается, поскольку вырабатываемые «вещи» (товары) уже некуда девать, не реализовать, да и не выпускать в растущей мере из-за исчерпания рынков, из-за производительных, ресурсных и энергетических ограничений. Даже — в связи с переходом к инклюзивному выпуску товаров под спрос.

В целом же, производство растет. К тому же, еще более обобществляется, универсализуется. Больше, приобретает невиданные прежде формы. Приходят качественно новые фирмы, предприятия, где «человеческому капиталу» принадлежит приоритет, внедрены автоматы, роботы, энерго- и материалосберегающие, гибкие, информационные технологии. Доминирует интеллектуальный труд, сервис и т.п. Все и вся информатизируется. Делается очевидным: сфера потребления (человекопроизводства, человекообразования) тоже выступает этим самым производством и может приносить доходы. Причем, куда большие, нежели непосредственное производство...

На самом деле. С сокращением, точнее, ужатием непосредственного производства, выходом из него труженика, с информатизацией и автоматизацией, — растет и обретает главенствующее положение область человекопроизводства (человекообразования, потребления). Она, кстати, трудоемка в куда большей мере, нежели вещепроизводство. К тому же, вершится далеко не только на производственном предприятии. Активность людей за пределами последних, — воспитание ребенка в семье, общественная деятельность, даже покупка продуктов в маркете, учеба и т.п., — тоже можно и нужно расценивать производящей, производительной.

Таким образом, если количество непосредственных производителей, («синих воротничков»), занятых в вещепроизводстве сегодня неуклонно сокращается, то само число тружеников неимоверно растет, по крайней мере, становится куда больше, нежели на прежних ступенях производства. Просто взамен традиционных рабочих, «синих воротничков» производство заполняется «белыми», «золотыми» и иными, вплоть до прекариев. Социальная база трудящихся чрезвычайно расширяется. И, по сути, ничто не мешает их называть рабочими, пролетариатом. Условия жизни, — труда, средств к существованию, досуга, сознания и отношения к действительности, — всей этой массы народа вполне сопоставимы.

С налаживанием, гуманизацией системы потребления как ведущей стороны современного производства, с другой стороны, с внедрением технологий третьей и четвертой волн, с информатизацией самого вещепроизводства, вообще, с слиянием науки и производства, Экономика обретает способность инновационного (интенсивного) развития посредством «раскрутки» человеческого капитала и научно-технического прогресса. Именно рост в интенсивном направлении становится единственно возможным, поскольку, с другой стороны, экстенсивному расширению экономики, производства в целом больше на планете не остается места. Причем, — по весьма многим параметрам.

Складывается весьма прибыльное направление под названием производство информации (идей, «софта»), для этого организуются разного рода бизнес фирмы, виртуальные производства и проч. по выработке и распространению информации.

С третьей стороны, взамен закрытых или перемещенных предприятий создается принципиально иное производство — высокотехнологичное, основанное на третьей, даже четвертой волне НТП. Новейшие, информационные, тем более, природоподобные технологии, между прочим, почти не нуждаются в прежних производственных гигантах. Вместе с человекопроизводством (образованием человека) они, вообще, меняют облик производства.

Возникают и иные формы капитализирования. Промышленно-финансовый капитал преобразуется в финансово-промышленный. Последний, в свою очередь, разворачивается транснациональным капиталом. В том числе — мировой корпоратократией с соответствующими устремлениями устроить на планете свой, «новый фашистско-кастовый миропорядок»...

Кстати, не в последнюю очередь, из-за означенных перемен, реальная экономика, ведавшая в классическом капитализме преимущественно делами реального производства, в постиндустриализме восполняется и существенно преображается виртуальной экономикой. Складывается финансово-спекулятивная модель экономики (монетаризм).

Пожалуй, самое главное в постиндустриальных подвижках производства, то, что все отчетливее пробивается мысль, что производство — далеко не лучший способ самореализации человека миром и присвоения вещей. Производство не всегда существовало, и человек не всегда капиталистически присваивал себе окружение. Все это возникло на определенном этапе истории. Стало быть, невечному, конечному, — производству предстоит и убраться с лица Земли. «Уход», разумеется, не означает прекращение добычи хлеба насущного, хлебушко этот не будет также «манной с небес» или «рябчиками на тарелочке». Придется добывать, строить, создавать, творить... Но — все это на принципиально иной основе. «Основе», — которая на высшем уровне воссоздает то же самое, как наши предки жили, вписанные в естественные ритмы и процессы матери природы. Мы научимся творить естественно, природоподобно, по-божески, ответствуя зовам бытия, по-могая ему в созидании новых ликов мира. И это творчество может быть не чем иным, как произведением, осваивающим произведением.

Говоря о постиндустриальных переменах с производством, надо понимать, что везде здесь наблюдаются серьезные перекосы. Причем, — как в экономике, так и в политике, культуре вообще. И во многом они — от того, что: постиндустриализм разворачивается на капиталистической основе, не распрощался с «вещным» обогащением, потребительством, индустриально-технократическим сознанием и подходом к решению проблем. Наконец, частной собственностью. Одним словом, — формами и средствами классически-индустриального (империалистического) капитализирования, грабежом.

В этом смысле, трудно не признать, когда новое общество (постиндустриализм) утверждается в капиталистической действительности «кривобоко», — нечто, подмечаемое хулителями постиндустриализма, впрямь, имеет место. По большому счету же, скажем это повторившись, постиндустриализм призван не разрушать производство, но, по возможности, продолжить, превзойти переводом на интенсивные пути движения. Главным образом, — на основе человеческого капитала. Тем более, коль скоро последний реализуется полномерно, ответствуя высокой человечности, подлинной справедливости и историческому будущему. Ведь реальные возможности всего этого в обществе уже вызрели. По сути, постиндустриализму предстоит так развернуть производство, двинуть, — особенно на ступени информационного общества, — когда оно, подойдя вплотную к произведенческому способу бытия человека, буквально светится последним.

Между тем, история, увы, редко продвигается прямыми путями. Крайне редко (если никогда) принципы, идеалы и даже цели человеческие совмещаются с актуальными реалиями. Потому и находимы сегодня иной раз весьма плачевные результаты нашим постиндустриальным свершениям. Вместо развития, исчерпания внутренних резервов производства, мы становимся очевидцами (вернее, творцами) его деградации, ухода в полнейший тупик. Об этом недвусмысленно свидетельствует нарастающий глобально-планетарный кризис. И, тем не менее, на этом фоне многие пытаются и дальше «тащить» производство, пытаясь всяко реанимировать.

Большие надежды «реаниматоры» возлагают при этом на научно-технический прогресс, «человеческий капитал», особенно информатизацию экономики, всех сфер жизни. Однако, в силу извращенной (присваивающей, утилитарной, прихватительской) эксплуатации НТП и информации с информатизацией, равно человеческого капитала, они пожинают не столько успехи осуществления своих попыток, сколько нагнетают мир, причем, в возрастающей степени новыми и новыми бедами, коллизиями, тупиками.

Так, много бед приносит неадекватная реализация информатизации, технологий четвертой волны. Есть и другие беды. Они, Как неоднократно указывалось, от того, что дела строятся на устоявшихся буржуазных (присваивающих, производящих) основаниях. Развивайся постиндустриализм на действительно социалистической основе, — а такая перспектива имеется, как показывает история, — он принес бы весьма ощутимые сдвиги в делах миропереустройства. В том числе — за счет раскрутки означенных моментов (информатизации, НТП и человеческого фактора).

Например, благодаря организации адекватного потребления, человекообразовательной стороны производства, последнее (следовательно, экономика) станут действительно развиваться инновационно, импансивно, по интенсивной линии. Свободное время, предоставляемое постиндустриализмом (вследствие выхода труженика из непосредственного производства), социализм смог бы направить, дабы люди научились по-настоящему формироваться: разворачивать свои творческие способности, потребности, энергию и сознательность.

Беда постиндустриализма, развертывающегося на капиталистической основе, в том и состоит, что, обнаружив первостепенную роль и значимость «человеческого капитала» в делах производства, буржуи не могут подлинно его развернуть, образовать. Это не позволяют господствующие «вещно»-потребительские, буржуазно-собственнические, присваивающие установки, отношения. По этой же причине оказывается невозможным адекватно совладать с НТП, информатизацией. Капиталист не перестает оставаться и в постиндустриализме хапиталюгой. И не важно: мелкий он или крупный, «транснациональный элитарий» или национальный. Отсюда и нежелание, неумение подлинно формировать человека, налаживать нормальное потребление. Точно также — адекватно работать с информацией. Напротив, все это насаждается извращенно, расчеловечивая человека, отворачивая его от бытия.

Если капиталисты как-то и переучиваются в своем отношении к вещам, — вводят действительно ответствующие человечности формы организации труда быта, потребления, — то лишь благодаря напряженной борьбе трудящихся за свои права, демократические свободы, достойную жизнь. Это также и от невозможности дальше «держаться наплаву», коль скоро соответствующие преобразования не будут предприняты.

Итак, когда постиндустриализм вершится наперекосяк, хапиталюжно, тогда, впрямь, настигают проблемы “лишних ртов», деградации человечности, дебилизации мозгов, повсюдных глобальных «потолков». Приходит очень много неурядиц, опасностей. К тому же, глобальных, свидетельствующих о близком и неотвратимом конце белого света... И «опасности», в конечном счете, не оттого, что общество находится на постиндустриальной стадии, а потому, что оно капиталистично. Стало быть, — не в состоянии совладать с означенными бедами, трудностями, избежать настигающие опасности. А еще точнее, данные обстоятельства, — вообще, беспомощность капиталистического мироотношения, даже неотвратимость гибели мира, не рвущего с капитализмом, — коренится в том, что помыслы, устремления, дела, жизнь людей базируются на производящем способе существования человека в мире.

Подлинный (на социалистической основе) же постиндустриализм, тем более, развитая ступень его, информационное общество, имеют мало что общего со всем этим. Больше. Они уже выступают кануном, преддверием мира событийного человеческого бытия.

И современный капиталистический постиндустриализм, так либо иначе, даже задом движется в том же направлении. Правда, на этом пути его подстерегают немало «испытаний». Объективно, самотеком, без проявления доброй воли (готовности и решимости) к свету, к высвобождению из пут собственно капиталюжной ограниченности — вряд ли дела его приведут к успеху. Вряд ли без доброй воли (другими словами, образумления) капитал позволит человечеству выбраться за пределы «накатанной колеи».

Вот, трампизм! В каком-то смысле это движение, — во многом даже бессознательное, смутное, беспорядочное, — не есть ли оно проявлением данной, взазумленной воли? Между тем, как же последняя немощна, скована со всех сторон, в том числе американско-деляческим примитивизмом. Без опоры и приобщения к направляющим идеям и практике объединенного революционно-освободительного движения сегодня любые буржуазно-самонадеянные усилия по преодолению либерально-капиталистических порядков, в конечном итоге, производящего существования человека в мире не состоятельны. Лишь в единстве действий и устремлений левых сил во главе с коммунистами достижима победа, стало быть, спасение.

sgaliev

Пролетариат: индустриальный и постиндустриальный

Возвращаясь, все же, к предмету нашего разговора, к пролетариату, нельзя не констатировать: как бы дела ни складывались, с постиндустриализмом классический пролетариат размывается, затирается, уходит, качественно преображается. Уже журналистов, юристов, медиков, банкиров роботы «едят». А пролетариев, — сборщиков, металлургов, добытчиков, грузчиков, продавцов, наладчиков, всех, одним словом, — и подавно [См. об этом, например: http://newsland.com/user/4298131488/...t-mir/6834510]. В последнее время метрополии нередко пытаются возродить прежний ассортимент вещепроизводства, даже возвращают домой (с «югов») вывезенные предприятия. Все же, восстанавливаемые, возвернутые, они уже высокотехнологизированы, почти, если не полностью, обезлюженные, «съевшие» непосредственного труженика...

Еще одно направление сокращения базы классического пролетариата состоит в том, что вместо него в общественное производство все чаще приходят прекарии [см. об этом: Петр Бизюков. О прекариате // https://www.gazeta.ru/comments/2014/...6013393.shtml], сервисники: работники по обслуживанию, ремонту, служанки, мойщики, шофера-кучера, «чего изволите-с...», креаклы. Их место и роль, главное, психология, уж конечно, далеко не пролетарские. Опять же, — в классически-буржуазном представительстве.

Как нетрудно понять уже из сказанного, в растущей части, рабочий (не только классический) просто обрекается на «ненужность» производству, поскольку его заменяет робот, новейшая техника. Да и производство сворачивается. Причем, не просто в форме предприятий, каких-либо отраслей и проч., но как способ существования, созидание человеком своей жизни. Потому, по целому ряду факторов, впрямь, «съедаем» производством классически-привычный пролетарий. Больше, — не просто как таковой, но даже как человек. Ибо, пролетарий или другой труженик, а то и просто человек, не важно, — он обрекается на участь не просто безработного, но того, что называется, «отвалом производства», «лишним ртом». Он становится «бессмысленной помехой» для самого производства. Так что, не просто на пролетария, на самого человека покушается современное производство, среди прочего, сплошь да рядом и разными путями сея «волю к смерти».

Преобразуясь в означенном плане, само производство как непосредственное вещепроизводство теряет достоинство сферы созидания подлинных богатств, вернее, прибылей, наживы. В этом смысле оно как бы перестает влечь к себе тех, кто ищет возможности капиталистического обогащения. На самом деле. Коль скоро оно вершится безлюдно, необходимые человеку блага создаются технологическими устройствами, создание и присвоение прибавочной стоимости исчезает. Машины не приносят прибавочной стоимости! Следовательно, вверяемое в растущей степени и безраздельно «в руки» робототехники, машин, технологических комплексов, производство не может не утратить привлекательность для капитализирования. А когда здесь будут внедрены природоподобные технологии, вещепроизводство окажется столь же естественным процессом, как естественно матерью природой создается воздух, вода, растения, живое и прочее многообразие вещей нашего окружения, коими мы существуем, опять-таки, обыкновенно, естественно, капитализировать окажется принципиально невозможно.

Кстати, значит ли это, что производство, уже, сфера созидания вещей, еще точней материальных и духовных благ от этого потеряет для человека интерес? Ничуть не бывало! Как раз, именно в этом случае оно приобретет подлинную значимость и достоинство как подлинный источник, условие, в каком-то смысле цель нашей жизни. Ведь мать природа, уже тем, что есть, нас породила, несет в себе, спасает, — тем более, дарует несчислимые блага нашему бытию, — именно этим всем нам бесконечно и неоценимо значима. Причем, во множестве смыслов. В том числе — в таком смысле, который производство обретает, так преобразившись. Ведь оно как таковое уже стало произведением.

Между прочим, поскольку материальное производство оприродняется, вписывается в естественный природный процесс, переставая также выступать источником капиталистического обогащения, вовсе не перестает обогащать человека. Напротив, именно с этого момента оно и будет подлинно обогащать. Только смысл, значение богатства в корне переменится по сравнению с тем, как оно выступало в условиях частнособственнических обществ, особенно капитализма. Производство, переродившееся в произведение, ставшее естественным процессом, вписанным в саму мать-природу, будет обеспечивать, насыщать, богатить существование человека в том же (пусть и неизмеримо малом) смысле, как и мать-природа. Однако, это еще не все богатство, которое человек будет иметь от своей созидательной деятельности, бывшей производством. По сути, подлинным богатством станет нечто совершенно иное, кстати, не поддающееся частнособственнической эксплуатации, нуждающееся в подлинном и всестороннем развертывании сущностных человеческих сил. Вот, оно-то, это развертывание, вернее, реальные возможности развертывания сущностных человеческих сил, возможности свободы, будущего, собственно, и явят это самое подлинное богатство. На этом пути и заместится процесс умножения и накопления вещного богатства, процессом духовно-практического обогащения человека. Таким образом впредь будет вершиться интенсивный рост экономики, культуры, общества, истории, человечности. Так сможет множиться момент событийного бытия человека в мире.

Не будем больше отвлекаться: к предмету наших поисков!

Нетрудно понять, результаты означенных, равно других новоявлений буржуазно-постиндустриального общества, — в частности, дальнейшее обобществление собственности и труда, а также выход работника из непосредственного производства, благодаря НТП, — не могут не отложиться, причем, существенно, на сознании, психологии, духе людей. В том числе осмысляющем. Не случайно, доходит до того, что буржуазные экономисты, социологи делают вывод об исчезновении рабочего класса с постиндустриализмом. Сохраняющиеся здесь «могикане» от классического производства, констатируют ученые головы, довольно вписаны в изменившиеся порядки капитализма. Этим рабочим, как и остальным трудящимся, — с высокими зарплатами, социальной защищенностью, акциями, собственникам недвижимости и движимого, занятым даже известным бизнесом, — уже есть что терять! Они, к тому же, развращенные индустрией потребления, иначе смотрят на мир, на свое место и призвание здесь.

Кстати, не потому ли во многом, в США и других метропольных странах рабочие, можно сказать, «изгнали» всяких там «левых» (социалистов, коммунистов), не оставивших индустриальные мерки мышления и видения вещей, из своих рядов. Дух революции из работников на производстве (включая классически трудящихся рабочих) весьма выветрился. И они сегодня рьяней защищают капитализм, нежели сами капиталисты, будучи куда большими буржуями.

Есть даже мнение, что рабочие (особенно в метрополии) по уровню благосостояния, потребления, ценностным ориентациям, психологии принадлежат так называемому «среднему классу». Вообще, теория классов и классовой борьбы как двигателя общественного прогресса с постиндустриализмом претерпевает массированную ревизию.

Все же, хотя приход постиндустриализма существенно меняет положение вещей в обществе, соответственно, их осмысление, совершающиеся перемены не затрагивают основ капиталистической действительности. Потому, как бы ни виделось и извращалось существо классов и классовой борьбы буржуазными исследователями, основное содержание, смыслы идей, разработанных марксистской общесоциологической теорией, сохраняются. Разумеется, — дополняемые и уточняемые с меняющейся обстановкой, переменами в социальной действительности. Стало быть, ошибочно полагать, что постиндустриализм «съедает рабочий класс». Разговоры об исчезновении рабочего класса в основном строятся на непонимании, точнее, намеренном или неосознанном лжетолковании как сути капитализма (тем более, в постиндустриальной данности), так и классов вообще. Особенно извращается, сводится на нет существо, место и роль рабочего класса в революционно-освободительном движении, в социально-политических делах общественной жизни.

Обоснуем сказанное, равно некоторые другие моменты, связанные с эволюцией пролетариата на примере фактора обобществления труда и изменения положения рабочего в системе производства, особенно вещепроизводства.

Капитализм — общество, основанное на наемном труде. Последний здесь не может быть иным, а главное — он и только он выступает подлинным и реальным источником обогащения капитала, всего общества. Труд же может совершать, стало быть, нести обогащение, лишь человек — никакая лошадь, никакой станок, автомат, робот. И это так, независимо, где и как наемный труд (да и труд вообще) функционирует, включая постиндустриальный капитализм. Кстати, такова роль труда не только при капитализме, но всегда и везде. Вопрос лишь в характере, особенностях его. А также — особенностях самого богатства. Но, в любом случае, последнее без труда не становится достоянием-состоянием человека.

С дальнейшим обобществлением труда и так называемым «углублением разделения труда» в постиндустриализме как обществе опосредствованных производителей намечаются серьезнейшие сдвиги. Труд, обобществляясь, одновременно обобщается. В этом смысле он проникается человечным, социальным содержанием, с одной стороны. А с другой — обобщаясь, он абстрагируется, обретает качество, как бы сказал Маркс, «развитой производительной силы всех индивидов» [см.: т. 46. Ч. 2. — С.214]. Отсюда, в процессе современного предельно обобщенного производства речь следует вести не об отдельном человеке как производителе, труженике, но об обобщенном труженике, который объемлет собой не только людей занятых непосредственным вещепроизводством, но всех, независимо, какое и где место они занимают в общественно-производственном процессе, обретшем универсальный характер. В этом смысле именно такой, предельно обобществленный и обобщенный труд в целом продолжает нести капиталу абсолютную прибавочную стоимость, стало быть прибыль, причем, в классически-капиталистическом варианте.

Вместе с тем, обобществленный и глубоко разделенный труд как бы социально выравнивает людей, их интересы, нужды. Они, за малым исключением, в качестве одномерных функционеров, — операторов, «кнопкодавов», «перекладывателей бумаг», клерков, «крутителей баранки», «гайкокрутов» и проч., исполняют некоторую, четко определенную и фиксированную функцию, которую легко учесть и проконтролировать. На своем месте они, по сути, в одинаковой мере множат производство, богатство. Но создают ли прибавочную стоимость? И здесь, в общем-то и кроется, так сказать, «своеобразие момента».

Она (прибавочная стоимость), конечно, создается, соответственно, присваивается капиталом. Но в существенно опосредствованном плане. Во всяком случае, нельзя сказать, что это абсолютная прибавочная стоимость. Говорят при этом, что она превратилась в относительную. При этом упускается тот момент, что и это не совсем верно, если смотреть на дело с классически-буржуазных позиций. Ведь не в том дело, что производителей стало больше, что труд их интенсифицировался, потому сокращается необходимое рабочее время, ибо за единицу времени работник производит куда больше, нежели прежде, когда создавал абсолютную прибавочную стоимость. А с другой стороны, ведь работник, вообще-то, уже не создает продукты. Это делает техника. Работник лишь обслуживает (сервирует) последнюю: помогает, способствует ее работе. В этом смысле, между прочим, данную вспомогательную работу он может осуществлять и за пределами непосредственного производства (завода, фабрики). Даже покупая продукты для потребления, — разве тем самым мы не помогаем производству последних? Разве учитель, растящий будущих работников, не служит производству? То же самое официант ресторана и т.д.

А с еще одной стороны, ведь сам такой труд человека, как, вообще, взаимоотношения его с работодателем, — они ведь уже не носят рыночный характер, как это имеет место в классическом варианте. Труд, трудовые отношения обществом через различные институты и организации четко обставлены, оговорены, законодательно регламентированы. Это так, — и по части времени работы, и содержания, и техники безопасности, и защиты трудящегося и проч.

Что же выходит? Прибавочная стоимость в ее абсолютной данности как бы перекладывается с плеч непосредственных производителей (как это имеет место в классическом капитализме) на плечи всех точнее, всеобщий труд. Непосредственно уже мало кто производит. Труд опосредствуется, существенно упрощается, сводясь к «кнопкодавству», «перекладыванию бумаг», регистраторству. Клеркуемый, «клеаклируемый», лаборируемый, он превращается в труд оперативный, обслуживающий, контролирующий и проч. Потому то трудно сказать, что данный контролер или оператор, лаборант, учитель, официант, пенсионер, студент, — является создателем прибавочной стоимости. Ибо его вклад в процесс появления продукта крайне минимизирован, опосредствован. К тому же, глубоко упрятан. Собственно, это так и касательно стоимости вообще. Кто может твердо заявить, что некоторый студент Петров или полковник Сидоров, как и слесарь Семенов, оператор Маша, являются создателями стоимости?

Но, тем не менее, именно совместным, объединенным трудом этих самых операторов, контролеров, «перекладывателей бумаг», «гнопкодавов», клерков, полковников ведь производство и существует. Сколь бы мизерным и незаметным ни был вклад каждого отдельного работника в процесс преумножения общественного богатства, он тем не менее, непременно имеет место. И в целом, в общепроизводственном итоговом продукте, конечно же, что-то да значит, приносит ожидаемые барыши. Вот, потому-то во многом прибавочная стоимость, создаваемая отдельным тружеником, из абсолютной, как она имеет место в классическом производстве, перерастает в относительную прибавочную стоимость.

Обычно же, говорят о последней не столь расширительно, как у нас вышло. Во всяком случае, с легкой руки К. Каутского, относительную прибавочную стоимость связывают лишь с временным моментом. С другой стороны, о ней говорят применительно к классическому капитализму, где трудовые взаимоотношения в основном определяются рынком, а также капиталистом и работником (причем, выступающим непосредственным производителем). Однако, с приходом постиндустриализма ситуация существенно меняется. Сам рынок тут оказывается под вопросом. А трудовые взаимоотношения регламентируются в растущей степени обществом. Не только труд, но и собственность здесь обобществлены. Ко всему прочему, господствует финансово-спекулятивная модель экономики, которая как говорится, «в упор не признает» трудовую теорию стоимости, эффективность же работы производственной единицы измеряет понятием «рентабельность». Точно также доходы, прибыль целесообразно расценивать как ренту.

Вот, потому-то многие авторы вполне резонно указывают, что с прибавочной стоимостью, как и стоимостью вообще, происходят серьезные перемены, что прибавочная стоимость (во всяком случае, относительная), если и имеет место, то лишь в качестве некоторой «добавленной стоимости», составляющей ренту.

ССедьмой

sgalievНа какие шиши уволенные учитель и бывший пролетарий будут что-то там покупать, ... если из 100 бывших пролетариев и 100 учителей останется 1 учитель и 1 пролетарий, остальные попрутся на "биржу труда", ввиду фееричного роста производительности в реальном секторе постиндустриальной промышленности? ..)

sgaliev

Пролетариат и народ


Известная ролевая равнозначность и уместность различных видов опосредствованного труда в общественном производстве очевидна из факта его (труда) обобществленности. Отсюда же ясна неправомерность видения, что постиндустриальный рабочий, подобно преобладающему числу индустриальных производителей, включен в процесс непосредственного производства. Иначе говоря, что он (рабочий) есть ближайший производитель материальных («вещественных») благ. Вообще, не следует ограничивать рабочих привязкой к труду (тем более, непосредственному) по фабрикации «вещной» продукции. Чтобы относиться к пролетариям, не обязательно носить «синий воротничок». Точно также — работать на фабрике, производственном предприятии, даже кем бы то ни было. Официант, учитель, врач, инженер, — не меньшие рабочие, к тому же, коль скоро наняты...

Конечно, в постиндустриальном обществе сохраняются поприща, предприятия, виды производств, где человек выступает непосредственным производителем, занятый ручным трудом, работой за станком, тем же «кнопкодавом». Особенно много таких видов работ, соответственно, занятости работников в периферийных странах, в том числе нашей. Однако, мы в целом, ведем речь о рабочем метропольного производства, рабочем, преобладающем здесь. А с другой стороны, данный труженик в постиндустриальных условиях относится к осуществляемому труду, к своему участию в нем, как бы заражаясь общей психологией, в атмосфере господствующих установок, привычек, форм приятия действительности, царящих в обществе, на предприятии. И, что важно, такие сознание, отношение к своему труду, самому себе сегодня перенимаются также трудящимися периферии. Во всяком случае, через средства коммуникации, кино, интернет, культуру и другие формы уплотнившегося мирового общения людей этого рода переживания, нравы завладевают и психологией, настроем людей непосредственных производителей периферии. К тому же, — деклассированных, разъединенных, с примитивным самосознанием в означенном выше смысле.

И, все же, как бы непосредственный производитель сегодня ни переменился в своем отношении к исполняемому труду, не он преобладает в производстве, но именно трудящиеся, как бы сказал Маркс, «стоящие рядом с производством»: управленцы, операторы, регулировщики, клерки, менеджеры и проч., носящие самые разные «воротнички». Больше того. Поскольку труд человека, в том числе рабочего не сведен к просто вещепроизводству, он может выступать в различных проявлениях. Потому, потребленческий труд, т.е. процесс, где человек потребляет (образуется), как мы уже знаем, не в меньшей мере относим к труду, нежели всякий другой трут, в том числе вещесозидающий.

Трудящиеся в такой данности, как, впрочем, и непосредственный вещепроизводитель, уже не лишены «всякой собственности», по горе известному выражению, «Гол, как сокол»... Современный рабочий, как и любой собственник, о чем ниже, вполне может располагать некоторой вещественной собственностью. Потому имущественный ценз для отнесения человека к пролетариату сегодня, по крайней мере, мало срабатывает. Руководствуясь цензовой градацией, современного рабочего, как раз, относили к лжекатегории «средний класс». Это, правда, ничуть не мешает, подвергать таких (имущих) трудящихся капиталистической эксплуатации. Собственность, (вообще, доходы) их сравнительно мизерны, не достаточны обеспечить нормальное человеческое существование, самостоятельную жизнь. Тем более, — по царящим в сознании, буржуазным понятиям, ценностям, мироотношению.

Итак, с утверждением постиндустриального общества все производственные и общественные функции выполняются наемным трудом. И не важно здесь, какие «воротнички» перед нами: «белые», «синие», или вовсе, «золотые». Стало быть, — трудящиеся, где и как бы ни трудились. И они влачат, по сути, одинаковую участь, участь пролетариата. Ибо также эксплуатируются, также служат источником прибылей (не важно, что последние «рентой» называют). Они ограничены (доходами, «рентой») в отправлении и разностороннем развертывании собственных подлинно человеческих возможностей, способностей и потребностей. Располагаемые материальные, социальные и духовные условия не дают все это.

Как указывалось, с научно-техническим прогрессом, повышением производительности труда и по другим причинам численность работающих в том или ином подразделении производства (особенно «вещного») сокращается. Однако, расширяется так называемая сфера сервиса, услуг (торговля, банковское дело, образование, здравоохранение, наука, средства массовой информации, полиция, армия, управление и т.д.). Здесь все производственные и общественные функции выполняются наемным трудом. Другими словами, трудящимися, низведенными до статуса того самого рабочего, который уже высвобожден из непосредственного производства, и по сути, призван обслуживать последнее.

При этом, в общем-то, неважно, кто является собственником средств производства — государство или отдельный капиталист, фирма. Главное, что все виды деятельности отправляются на основе найма (контракта), с вытекающим отсюда дармовым присвоением собственником средств производства части продуктов труда трудящихся, рабочих. Отсюда можно считать, что рабочий класс в постиндустриализме продолжает сохраняться самым многочисленным и эксплуатируемым классом. Его численность не только не сокращается, но, напротив, растет за счет расширения социальной базы. Другими словами, обретением работниками сервиса качеств пролетариата: пролетаризацией остальных участников производства (белых и других «воротничков»). Кроме того, пролетаризуется, даже прекарируется довольно большая и непрерывно растущая часть занятого не на непосредственном производстве населения (как на Западе, так и у нас, в других развивающихся, периферийных странах). Сельскохозяйственный труд, унифицируясь, все более обретает черты производяще-промышляющего.

Это — с одной стороны, а с другой, налицо процесс обобществления, так сказать, «народификации» пролетариата. То есть выравнивания его качеств, работы, условий существования, сознания и отношения к вещам с остальным населением общества, всем народом. Таким образом, вместе с пролетаризацией населения наблюдается известная «деклассизация», депролетаризация, во всяком случае, существенная трансформация пролетариата. Точнее, он расстается, — благодаря улучшению благосостояния, научно-техническому прогрессу, социализации, демократизации общества, расширению гражданских прав и свобод, открывшихся возможностей самоосуществления, образования, повышения уровня жизни и проч., — с некоторыми чертами классического пролетариата и обретает качества, характерные любому представителю других классов, сословий, слоев общества. Он в этом смысле сливается с тем, что называется «народ»: не стоит здесь по своим интересам, нуждам, положению где-то особняком, отличаясь от остальных граждан общества.

Да и называть его по-прежнему «пролетарием» как-то даже не идет. Ибо не много от классического пролетария в нем, куда больше черт от остального народа. Он просто вписан в народ. И вместе с последним, в общем-то, влачит те же тяготы. Тем же живет, испытывает буржуазно-эксплуататорский гнет... Современные пролетарии столь же захвачены потребительским дурманом, сманипулированы, увлечены «вещно»-прихватительской гонкой, распорошены в «атомарную пыль», не менее обуржуазнены, нежели сами буржуи.

Последние хоть изъяны своего дела видят, противоречия. В лице своей власти по возможности пытаются их решать. А потому как-то движут производство, совершенствуют общественные институты, права и демократические свободы граждан. Тем самым, — близят, помимо собственной воли, конец, как самого производства, так и самих себя как класса, собственной власти.

Таким образом, классически-индустриальный пролетариат в постиндустриальном капитализме становится чем-то от полупролетариата, народифицируется. Кстати, нечто подобное и как бы параллельное, наблюдалось в отечественном социалистическом обществе. Здесь именно с постиндустриализацией его, по мере выравнивания условий жизни, стирания различий между рабочим классом и крестьянством, других социальных объединений формируется исторически новая общность людей, советский народ. Появление последнего провозглашается со всех трибун и кафедр страны, становится всемирно признанным фактом. Государственная же власть из диктатуры пролетариата перерастает в общенародную, закрепляясь, соответственно, конституционно. При этом, если в социалистическом обществе означенная трансформация совершается не просто стихийно, но во многом благодаря целенаправленной и разноплановой политике власти, то в капиталистическом обществе пролетариат народифицируется главным образом стихийно. Во всяком случае, данный процесс не выступает предметом специальной политики правительств, управляющей власти. Как бы там ни было, ощутимые трансформации пролетариата в означенном направлении налицо.

Сливаясь с народом, пролетариат обретает общие с последним особенности. Соответственно, нужды, сознание, цели, условия жизни. Он и эксплуатируется-то уже как остальное население. А оно — подобно ему.

Вот, в таком ключе снова становится неверным ограничивать рабочий класс («пролетариат») постиндустриальности тем кругом людей, даже трудящихся, «который добывает средства к жизни исключительно продажей своего труда» (Ф. Энгельс). Такое, ограниченное понимание приемлемо, имеет силу, разве что, как верно замечает Энгельс, к классическому капитализму. Здесь, на самом деле, пролетариат это «класс, счастье и горе, жизнь и смерть, все существование которого зависит от спроса на труд, т.е. от смены хорошего и плохого состояния дел, от колебаний ничем не сдерживаемой конкуренции. Одним словом, пролетариат, или класс пролетариев, есть трудящийся класс XIX века» [Цит.: Леонид Развожжаев. Люстрация кремлевской ОПГ как диктатура народовластия// https://forum-msk.org/material/politic/15595903.html].

С приходом постиндустриализма народифицируется (причем, через пролетаризацию) часть населения, вроде бы, вообще не трудящаяся. В этом смысле — мало участвующая (по крайней мере, в предыдущих обществах) в общественной жизни (в экономических, социально-политических процессах,). Потому обычно ее как-то отсекают от понятия «народ». Речь о пенсионерах, домашних хозяйках, учащейся молодежи, безработных, — в принципе, всех гражданах, не охваченных непосредственно производством, так либо иначе, как как-либо вытесненных за пределы социально-активной жизни.

Между тем, при постиндустриализме условия жизни, доходов, возможностей, потребностей их оказываются аналогичными с людьми наемного труда, пролетариатом. Больше. Они тоже выступают источником, объектом выколачивания прибавочной стоимости, доходов богачей. Следовательно, — эксплуатируются.

Достаточно сказать, что любой человек, скажем, пенсионер, приходя в маркет и покупая там какие-либо товары, тем самым, уже обогащает владельца данного заведения. Во-первых, — тем, что покупая товары для потребления, он обеспечивает реализацию последних, стало быть, оборот, функционирование производства, стимулирует выпуск новых товаров и т.д. Во-вторых, покупая тот либо иной товар, мы отдаем предприятию, его хозяину не просто труд, выраженный известной суммой денег, но труд также добавленный. Ведь в цену приобретаемого товара изначально заложена что называется «добавленная стоимость». И везде, где имеет место купля-продажа, там на простых людях хозяева жизни наживаются, прибирая к рукам труд, не просто выражающий реальную цену продукта, но также труд, предполагаемый добавленной стоимостью.

Выше мы допустили: добавленная стоимость, которой столь активно пользуются в современных обществах, является превращенной формой прибавочной стоимости, когда в обществе господствует финансово-спекулятивная модель экономики? Ведь высчитывать прибавочную стоимость, как это делалось в условиях классического капитала, в постиндустриальной экономике, — где труд человека, выведенный из непосредственного производства, высокотехнизирован, обобществлен и обобщен, свелся к обслуживанию, вроде, производит продукцию не человек, но машина, — довольно непросто...

Ведь, к тому же, эксплуатация граждан, народа капиталом при сложившихся обстоятельствах непосредственно не заметна, не очевидна. Прибавочная стоимость (перееденная в добавленную стоимость, даже ренту) в данном случае не является абсолютной, но относительной (в означенном смысле). Как бы ограничив отъем прибавочной стоимости от отдельного непосредственного работника, хозяева, капиталистическое общество добирает остальную часть ее (прибавочной стоимости), обеспечивающей доход, с остальных граждан, всего населения, народа. И, таким образом, формируется даже куда большая прибыль, нежели когда бы оббиралось небольшое число работников отдельно взятого предприятия, производственной единицы. Все это, повторимся, вполне объяснимо, имея в виду, что постиндустриализм предельно обобщает труд и собственность. А потому, труд каждого отдельного человека выступает какой-то частицей, атомом системы всеобщего общественного труда, охватывающей народ целиком, а также разновидности общественного труда сполна (например, купля-продажа)...

Пролетариат народифицируется и так сказать, в имущественном плане, как собственник. Так либо иначе, сегодня люди, трудящиеся, — как у нас, так и на западе, — являются какими-то собственниками. И порой, немалой собственности. Некоторые имеют свой, пусть небольшой, но все же, бизнес, собственную квартиру, машину, акции, преференции. Немалое число граждан получает доход с имеющегося имущества, либо как-то приспособился выживать, используя, например, свои приусадебные участки.

Конечно, Есть и такие, которые, причем, не обязательно из рабочих, фактически полностью разорились. Но, в целом, людей, подходящих под понятие «пролетариат» в классическом смысле по так называемому имущественному цензу отнюдь не большинство. А кроме того, «они еще и не являются рабочими крупной промышленности» [Там же]. Так что, повторимся, пролетария в классическом смысле у нас совсем немного в процентном отношении в масштабах страны. Того меньше его в метропольных странах.

Не забудем, опять же: у сохранившихся «могикан», как и у остальной массы пролетаризованного народа, сознание, дела достаточно капитализированы, извращены, заточены на потребительство, погоню за прибылями, наварами на буржуазные ценности и устремления. Люди присваивающе, атомизировано, «вещно» относятся к действительности.

И, тем не менее, они не мешают нам держаться сказанного выше о пролетариате. К тому же, понимая последний расширительно, вплоть до тождественности с понятием «народ». Важно и то, что, хотя в нашем видении современный пролетариат предстает в существенно широком плане, с предельно емкой социальной базой, он сохраняет и преемственную связь с пролетариатом классической поры, не переставая быть объектом капиталистической эксплуатации, «главным нервом производства». Этим «главным нервом производства» современный пролетариат, разумеется, не может быть при сохранении его понимания в классической данности, без расширительного видения, доводящего его до понятия «народ».

Вообще, одно то, что народ без изъятия, подобно пролетариям, эксплуатируется, — служит объектом извлечения (пусть, почти незаметно, скрыто) прибавочной стоимости, прибылей, — достаточно, чтобы отнести его к пролетариату. А последний возвысить, понимать расширительно, как часть народа. Стало быть, в постиндустриальных условиях, когда ведут разговоры о пролетариате, рабочем классе, к тому же, о его революционной миссии, Именно народ нужно рассматривать в качестве пролетариата. Снова-таки, поскольку все народные массы, население подвергается пролетаризации, эксплуатации, под пролетариатом и следует понимать народ. Этот вывод правомерно вытекает из всего сказанного выше.

Собственно, означенные трансформации вершатся также под углом зрения еще одного момента, связанного с постиндустриализацией общества, отмеченным выше. Да, речь о дальнейшем обобществлении собственности, происходящим с утверждением постиндустриальности. В плане обобществления собственности нельзя не заметить, сама природа капитализма серьезно видоизменяется по сравнению с его классической данностью. Современный капиталист далеко уже не тот, кем он был прежде. Речь, разумеется, о капиталисте метропольном, не отечественном. Хотя, и тут уже встречаются перемены в психологии и социальных ориентациях отечественных частных собственников.

Постиндустриализм, поскольку здесь человеческому фактору («человеческому капиталу») объективно принадлежит ведущая роль в экономике, заставляет современный (думающий) капитал переучиваться в сторону дальнейшей демократизации, социализации, гуманитаризации системы производства, отношения к эксплуатируемым трудящимся. Капиталистические фирмы заинтересованы улучшать (по крайней мере, по возможности) условия жизни, безопасности, устраивать нужды своих тружеников, повышать их благосостояние. Даже в рамках проводимой в стране политики на многих (не только промышленных) предприятиях устанавливается короткий рабочий день. Наряду с демократизацией общества, Предпринимаются меры по демократизации собственности, соответственно, управления, стимулирования соучастного движения, инициативы снизу в направление совершенствования работы не только на отдельных участках, но даже фирмы в целом. Пробуждается активность работников, преданность нуждам фирмы, рационализация, почины. В частности, это все достигается системой так называемого «народного капитала», превращением через акционирование работников фирмы в собственников,. Большую роль играет и развитая система социальной защиты, институт профсоюзов, а также забота фирмы о здоровье и качестве жизни трудящихся. Уже форд в двадцатые годы данные меры внедрял на своих автозаводах... Да и государство (welfare stat), со своей стороны, осуществляет разного рода антимонопольные, противоэксплуататорские меры. Принимаются социальные законы, прогрессивный налог, дешевые кредиты, низкие ссудные проценты и проч. Они призваны, в частности, устранять чрезмерную дистанцию между богатством и бедностью, заставлять «богатых» делиться. В ряде стран обеспечение граждан осуществляется через систему так называемого «безусловного базового дохода». Так либо иначе, стало быть, обеспечивается защита трудящихся от произвола капитала. Последний и общество в целом социализуются. Потому, опять же, по своему социальному положению, уровню и качеству жизни промышленные (и не только) рабочие живут ничуть не хуже остальных слоев общества, образующих так называемый «средний класс».

А с другой стороны, то обстоятельство, что с приходом постиндустриализма в общественном производстве доминирующее положение приобретает сфера человекопроизводства (образования, развития человека, его потребностей и т.д.), социально-экономическое благосостояние трудящихся дополняется благосостоянием культурным. Не будем сейчас брать во внимание, какими перекосами это, как и социализация капитала, часто отдает, как ненормально в капиталистическом обществе, по крайней мере, пока что происходит процесс подлинного человекообразования. Но то, что в данном направлении идут серьезные подвижки, а рабочий класс, что для нас тут важно, и в культурном отношении не отстает от уровня развитости народа в целом, — факт очевидный.

И, надо думать, со временем, — если общество рассчитывает долго и успешно жить, на прогресс, процветание и подлинное благополучие своих граждан, народа, — оно и в данной области (конечно же, при активном участии революционно-освободительных сил) справится с ненормальностями, превратностями, которых на сегодня больше чем предостаточно. На означенное вызревание, кстати, толкают интересы экономики, самой культуры, производства в целом, коль скоро общество хочет умножать богатства, быть обеспеченным, не деградировать. Уже нужды нормально совладать с технологиями четвертой волны (так называемыми «конвергентными технологиями») этого требуют. Точно также — нужды подлинной информатизации экономики, жизни вообще.

sgaliev

Очень хороший вопрос!
Для ответа на него нам надо будет знать весьма многое. В частности, - , где это увольнение происходит?

Если учитель и бывший пролетарий будут уволены с предприятия начальной или даже современной поры постиндустриальности, да еще и в обществе с переизбытком учительских кадров, им придется либо подождать своей очереди, либо,вообще,переквалифицироваться.
При этом, если они уволены не за "грешки", но по сокращению, система должна им компенсировать это самое увольнение. Профсоюзы с адвокатами - прояснить и по возможности, отстоять их права. Система занятости или какая другая служба - зарегистрировать его как безработного и, соответственно, выплачивать безработицу. А также предоставить возможности для переквалификации или работу...
Возможно, на многое другое уволенный может претендовать, иметь право. Даже требовать, чтобы в обществе утвердилась плановость, и лишние кадры не производились и проч...
Это зависит от общества. страны. Я так расписываю все это (причем, "растекашеся по древу") лишь потому, чтобы еще раз показать, что трудовые отношения в современном обществе далеко не то, что представляет славно известная схема купли-продажи рабочей силы, по известному трафарету из "КАпитала".
Эта система сегодня очень даже социально регламентирована: защищена, обеспечена, упорядочена. И собственник учреждения не может так себе позволить по сущьему велению обойтись со своим работником. Короче, - как ни крути, но социализация (социалистические моменты) имеет место. Потому-то и содержание нашего работника (того же учителя) отнюдь не капризы работодателя. Оно довольно основательно регламентировано. Отсюда, работник получает не столько зарплату, сколько ренту. Во всяком случае, не то, что выражает стоимость (или около того, цену) его рабочей силы, к чему обычно сводится понятие "зарплата".
Если взять общество, где учителя сможет вполне заменить робот, - почему бы и нет? - то в этом случае, общество должно быть настолько развито, чтобы сформировать у своих членов способности самодеятельного созидательного самоопределения. Человек, высвобождающийся из необходимости трудиться на кого-то, начавший трудиться (созидать) самостоятельно, - должен быть на это подготовлен общественно. Это и призвана обеспечить система образования. Между тем, до этого, увы, чрезвычайно далеко. Система образования формирует совершенно не тех людей. Так что, если в современных условиях, вдруг, робот и заменит нашего учителя, а он ни на что другое не готов, не может самодеятельно определиться в жизни, не найдет себя, - тогда для него наступит весьма тяжелое положение.
Все эти вопросы, конечно, не так просты. И на них можно много и долго задерживаться. Но для нас сейчас они, вообще-то, не предмет обсуждения, ибо уводят в сторону. Я пока что просто пытаюсь определиться с тем, как-таки сохранить понятие "пролетариат", поскольку оно весьма трансформируется в современных (постиндустриальных - на Западе) условиях.
При этом, между прочим, возникает немалый вопрос: а стоит ли это понятие сохранять? Во всяком случае, Западные левые не очень-то задерживаются на нем. А многие - весьма разочаровались... Потому-то, одни пошли по Лакановскому пути, другие ксоц. меньшинствам, молодежи, другим "слабым". А третьи - рукой махнули!..
Мне кажется, есть смысл так обставить понятие "пролетариат", чтобы можно было отождествить его с другим понятием, "народ".
Вот, думаю, апеллируя к народу, - неужто левые не станут на крепкий путь? Есть надежда, что станут...

sgaliev

Народ как вершитель истории и революции

Стало быть, нет оснований не ожидать положительных сдвигов на путях очеловечивания и освобождения человека, мира. Ибо, коль скоро общество не справится с задачами подлинного очеловечивания, — тем более, обытийствления своих граждан, народа, жизни вообще, — ему уготовано вырождение, полнейшая деструкция. Грозные «рыки» последней, кстати, сегодня, на четвертом этапе глобально-планетарного кризиса, весьма громко слышны, по свидетельству многих «ушастых»... Вызревшему сполна, до пролетаризации, высвободившемуся из-под груза отчуждения и иллюзорных чар, навеваемых буржуазными порядками, народу в современном революционно-освободительном движении предстоит взять собственную и мира судьбу в руки и утвердить на планете подлинно справедливую, свободную, гуманную действительность, основанную на осваивающе-произведенческом способе человеческого бытия.

Вот почему, понятие народа приобретает особое значение в современных условиях по сравнению с тем, как он выступал и понимался прежде в историческом процессе и в революционных преобразованиях действительности.

Роль народа сегодня неимоверно возросла. Если в прежние эпохи он обычно выступал, так либо иначе, ограниченно проявляя себя и в лице, от имени какого-либо ведущего социально-политического, религиозного движения, то теперь способен выражать свои интересы, волю сполна, как таковой. Другими словами, народ всецело обретает качество субъектности жизни и истории.

Что в предыдущие эпохи народ в историческом процессе и преобразованиях общества обнаруживался ограничено, — его роль здесь была почти неузнаваема, — объяснимы целым рядом обстоятельств. Среди прочего, здесь и протекание исторического процесса как бы «за спиной» людей, непонимание последними ее сути, движущих начал, смысла. Также господствует надо всем религиозное, политическое, «вещное» отчуждение. Причем, как самого человека, так и его деятельности с результатами.

неразвитость самосознания людей, народа, невозможность обнаружить подлинный смысл своего места и роли в общественной жизни, историческом процессе в целом и многое другое формировали, в лучшем случае, превратное понимание жизни, всех социально-исторических явлений. Даже в самые бурные всплески движения народных масс (освободительные войны, революционные движения и проч.), если и представали на исторической сцене осмыслению, то лишь как нечто стихийное, неуправляемое, разрушительное, бессмысленное, — наподобие какого-либо естественного, нежелательного и опасного катаклизма. К тому же, как правило, главенство в течении и исходе данной «стихии» (как «ударной силе») принадлежало тому либо иному, господствующему (не понятно как и для чего) движению, «партии». В свою очередь, эти «партии» тоже неразвиты, живут иллюзорными устремлениями. Потому они, как правило, выступали партиями, движениями какого-то лица, «лидера», наделяемого всевозможными сверхъестественными достоинствами. Последними наделялась и сама историческая реальность, вершащаяся как бы объективно, независимо от субъективной воли и сознания кого бы то ни было. «Лидеру», самое большее, оставалось лишь как-либо мистически «уловить», чего она (история) хочет, куда держит путь. Если это удавалось, «уловитель» предпринимал, что требовалось. Тем самым, он мог считаться «успешным», возносился, почивал на лаврах. И, вот, так складывалась картина, что не народ строит исторический процесс, не он осуществляет преобразование жизни, но прежде всего и главным образом «выдающиеся личности», «вожди», возглавляющие и направляющие ход дел.

Ко всему прочему, когда народы угнетены экономически, политически, духовно, — как это имеет место в протекшей истории (да и сегодня), — так либо иначе, возрождается подобное видение. Народные массы видятся как бы «не при делах»: устранялись и устраняются от решающего участия в политике. Они уподобляются пассивному «материалу», который «умелый мастер лепит» как захочет и проч.

Как бы там ни виделся народ, он в предшествующей истории, на самом деле, пребывал в некоторой «спячке», бездействуя и безмолвствуя. Разве что с приходом бифуркационных перемен в истории, обществе он являл свою активность, осуществлял самостоятельную историческую деятельность. И последняя в конечном итоге решала ход и исход событий. В обычное же, «спокойное» время «большая политика» безоговорочно принадлежала господствующим эксплуататорским классам и их ставленникам. Собственно, эти, тем более, прочимые в «реальные вершители истории», — понимали они до конца что делают, чего хотят своей политикой?.. Не случайно, подлинное понимание исторического процесса, предложенное историческим материализмом, сформировалось на сравнительно позднем этапе общественного развития. Точнее, в пору заката капитализма и кануна социалистического переустройства мира.

Между тем, в немарксистской социологии и истории до сих пор царит, сложившийся и получивший довольно распространенное хождение субъективно-идеалистический взгляд на существо и роль народа в историческом процессе. Доминируя в буржуазной социологии и историографии, он игнорирует в большинстве своем глубинную, подспудную, но повседневную работу масс народа, их субъектность. Отсюда, кстати, в весьма характерно негативном ракурсе осмысливается понятие «масса» (как то, чем выражен народ)...

А ведь именно эта, не бросающаяся в глаза, деятельность масс народа выражает главное и решающее в сложном и противоречивом историческом процессе. Его-то как движущую силу истории, равно суть истории вообще, не замечают, не хотят видеть немарксистские исследователи за пестротой сменяющих друг друга исторических событий, свершений.

Надо, к тому же, добавить, само понятие народа довольно непростое. Оно не есть нечто, раз навсегда данное: исторически меняется, переформатируется даже в одно и то же время в зависимости от перемен в внешней и внутренней политике стран. Все упирается в то, как те либо иные социальные, политические, вообще, культурные силы, движения участвуют в вершащихся событиях: несут ли их устремления и дела подлинный прогресс истории объективно, что они видят, на что нацелены субъективно, что на самом деле кроется за их деятельностью, чему они служат, опять же, объективно. И даже — бытийственно.

Несомненно, Народ — единственный творец, реальный субъект истории. Кстати, против данного положения исторического материализма многие не возражали бы. Однако, что понимать под народом? Что он представляет на том либо ином этапе истории? Что есть народ в современных условиях?.. Ведь понятие «народ» может означать довольно немалое. Так, можно под ним понимать нацию. Можно принимать за народ все население страны. Можно мыслить его и как некоторый круг «избранников», «элиту», высшую касту, или напротив, низшие касты («никчемную чернь», «социальное болото», «быдло») и проч...

Как сказано, «народ» не есть нечто неизменное, он исторически развивается. Его нельзя рассматривать вне связи с исторически сменяющими друг друга эпохами, ступенями, в том числе с общественными формациями. Его состав задают и соответствующие социально-структурные слагаемые общества. Больше того. Смысл и содержание народа может даже меняться в зависимости от конкретного хода исторического развития данного общества, страны. И, конечно же, в классовом обществе «народ» не может не вмещать в себя различные классы, сословия, общности. Тем не менее, как бы ни менялся исторически классовый состав народа, он непременно включает в себя класс трудящихся. И, вообще, народ — это прежде всего и главным образом трудящиеся массы. Причем, ничто не мешает относить к трудящимся и представителей имущих классов, коль скоро они действительно трудятся, не паразитируют на обществе. И не важно при всем этом, являются ли трудящиеся производителями материальных благ или нет. Это уточнение, возможно, не следовало бы делать, имея в виду историю капитализма, предшествующую постиндустриализму. Оговорка данная уместна еще в том смысле, что ведь понятие «материальные блага», равно понятие «производство материальных благ», больше, понятие производства довольно расплывчаты.

Так, само понятие «производство», как оно употребляется многими, весьма ограничивает историческими рамками человеческий труд, трудящихся. Ибо существуют же огромные отрезки истории (например, традиционные общества), где люди никак не производят, в том числе материальные блага, но созидают все это, как мы знаем, совершенно иначе. И понятие «трудящиеся» не следует ограничивать привязкой к материальным благам, а также тем, кого принимают за непосредственных производителей этих благ. Мы об этом выше говорили. К тому же, трудящимся может быть почти кто угодно, коль скоро он, так либо иначе, служит обществу, своему народу, множит общественное богатство, прикладывает ко всему этому свои силы, умения. Последние могут выступать весьма различно, начиная от простых физических действий (ругами, ногами, другими органами тела), кончая волевой, эмоциональной, переживательной активностью, мыслительной деятельностью человека... С другой стороны, эти умения, волю, действия можно выразить за станком, в поле, но можно обнаруживать их также в воспитании детей внутри семьи, добровольными починами людей, активной социальной позицией на общественных началах, просто волонтерством на том либо ином поприще, творящим добро.

Понятие народа, далее, вмещает в себя подавляющее большинство населения, противостоящее силам, сковывающим общественный прогресс и свободу, а также реакционным классам, их антинародной власти, насаждающим анти человечность и безбытийность. В этом смысле можно утверждать, что «народ» объемлет собой всех людей, социальные слои, служащие общественному прогрессу, утверждению бытия. Часто марксистские учебники по философии истории неправомерно исключают из народа буржуазные классы как «не трудящиеся». И лишь в качестве исключения, с оговорками, допускают национальную буржуазию соответствующих стран: «при определенных исторических условиях к народу относятся и некоторые нетрудящиеся классы, например национальная буржуазия, поскольку она участвует в прогрессивном движении общества» [Основы марксистско-ленинской философии // Издание четвертое, переработанное / М.: Изд-во политической литературы, 1979. — С. 274]. Между тем, легко показать, что и эксплуататорские классы могут быть вполне отнесены к трудящимся. А вот, служат ли они социальному прогрессу, утверждению бытия, — это уже другой вопрос. Точно также — другие люди, из числа, так сказать, «нетрудящихся» сообществ (те же пенсионеры, домохозяйки, безработные и т.д.). Кстати, так ли уж «не трудятся» они?..

Идея о решающей роли народных масс в истории заложена уже в важнейшем положении исторического материализма, гласящем, что созидание материальных и иных благ является жизненной основой общества. Главенствующее и определяющее место в этом созидании, как известно, принадлежит производительным силам общества. Их развитие в конечном счете обусловливает все общественные процессы. Между тем, центральным моментом производительных сил выступает субъективный фактор. Другими словами, трудящиеся, народные массы как создатели всех человеческих благ. Хорошо о том, что трудящиеся массы являются главнейшей творческой производительной силой, говорит Л.Н. Толстой, комментируя книгу по истории России [Л.Н. Толстой. Полн. собр. соч., Т. 48. — М., 1952. С. 124].

Иной раз, неприметное, невидимое на поверхности развитие общественных производительных сил, всегда обеспечивающееся творческим опытом трудящегося народа, служило доныне основой поступательного исторического движения человечества. Так подготавливались коренные преобразования способа производства, а затем всего общества. И, если поначалу творчески-преобразовательная работа народа вершится как бы скрыто и сам он далеко не сознавал свою роль в том, что происходит, как ткется полотно истории благодаря его усилиям, то по мере субъектного созревания народа, — что прежде всего выражается в росте его сознательности, — эта созидательная активность становится нарастающе зримой, очевидной. Главное — весьма продуктивной, масштабной, общечеловечной, универсализующейся.

И, уж конечно, полагать, вслед за буржуазными авторами, что народные массы обладают лишь негативной силой, способны лишь разрушать существующие порядки, — совершенно беспочвенно, ложно. Особенно это очевидно на опыте социалистических революций и строительства социализма.

Этот опыт обнаруживает также: огромную роль в активизации созидательного творчества масс народа играют и производственные отношения, совокупность которых, как известно, образует материальный базис общества. Оно и понятно, ведь производственные отношения, так же, как и производительные силы, без трудящихся масс народа ничего не значат. Любая разновидность производственных отношений, впрочем, и другое общественное отношение — это отношение между людьми как субъектами-объектами. И если в протекшей до сегодня истории производственные отношения складывались, в общем-то, как бы «за спиной» людей, — выражали некоторый объективный ход дел, не зависящий от воли и сознания своих носителей и представителей, — то в современных условиях, особенно в социалистической действительности они в растущей мере проникаются сознательностью, субъективным началом. Они, тем самым, функционируют все более осознанным процессом, благоприятно влияющим на движение, развитие производительных сил, всех сфер общества. Сказано ведь: «Социализм — это сознательное творчество миллионных масс народа» (В.И. Ленин).

Разумеется, коль скоро в пору индустриального капитализма народным массам, возглавляемым рабочим классом и его партией, удается совершить социалистическую революцию, они должны, как показывает опыт, разрушить буржуазную государственную машину, властные орудия насилия, поскольку они направлены против народа, лишь наращивают его гнет. По такой же причине ликвидируются эксплуататорские общественные отношения ради спасения от развала созданные народным трудом производительные силы, материальные и духовные ценности. Все это эксплуататорские классы, прежде всего, посредством своей власти хищнически утилизуют. Здесь и безудержная погоня за наживой, разрушающая все, что этому мешает. И никогда не прекращающиеся захватнически-грабительские войны (кстати, раскрученные индустриализмом до мировых). А сколько бед приносят другой атрибут капиталистичности, кризисы! К тому же, — когда каждый следующий все глубже, деструктивней. Именно индустриализм с переходом на империалистическую стадию, как известно, породил, неостановимо разрастающийся общепланетарный кризис. Преодолеть его капиталистическими средствами, принципиально невозможно. Буржуазный мир постоянно сопровождается социальными потрясениями, антагонизмами. Это общество уже в пору индустриализма неизлечимо больно, деградирует в плане человечности, духовности, безбытийности. Условия жизни трудящегося народа здесь становятся невыносимыми. Оно ведь существует изначально отпавши от бытия. Собственно, все это и требует коренное преобразование (с элементом разрушения) данной, сплошь деструктивной реальности, на что (очищение от всего этого) и призвана социалистическая революция.

Однако, главное в социалистических революциях (причем, не только индустриально-капиталистической поры), конечно же, не разрушительная, а созидательная, творческая работа. Здесь, — коль скоро революция-таки победит, отстоит себя, выдержав буржуазный натиск со всех сторон, — создание новых, невиданных ранее форм социалистического государства, налаживание общественных отношений, исключающих социальное неравенство, эксплуатацию человека человеком, делающих человека труда, в конечном счете, всех людей подлинно свободными «ассоциированными индивидами», когда «свобода каждого человека выступает условием свободы всех» (К. Маркс). Данные преобразования, равно многие другие, обеспечиваются, складывающимися с социализмом, общественными производственными отношениями. Прежде всего, — общественной собственностью на средства производства, превращающей все общественное богатство в достояние народа, его созидательный потенциал.

В предшествующие социализму, вообще, постиндустриализму периоды истории народ выступал (причем, сам того не ведая) как бы спонтанно, почти никак не организовано, разрозненно. В этом смысле то, что он есть по сути, объективно, с одной стороны, и реально, в каждом конкретном случае, крайне разнясь, со стороны другой, сквозит неимоверная дистанция. К тому же, народ в основном являлся не столько вершителем исторической драмы, сколько ее исполнителем. Функцию управления-направления, руководства его активностью, равно всеми сторонами общественной жизни осуществляли господствующие классы через свою власть. Худо-бедно, они же направляли экономику, политику, культуру, формировали духовную жизнь, в том числе сознание, идеологию, необходимые обществу. Лишь при социализме эта узкоклассовая (вплоть до элитарности) монополия рушится. И народ забирает свою и историческую судьбу в собственное распоряжение. Он становится непосредственным созидателем экономики, политики, культуры в целом. Именно с такой его активностью, когда народ оказывается прямым и непосредственным вершителем жизни, по сути, начинается этап подлинной истории. Отныне просторы для всех видов и форм творческой деятельности народа не только открываются, но лишь ширятся. «Когда на авансцене истории выступали лишь небольшие кучки дворян, помещиков или верхние слои буржуазии, а широкие народные массы были обречены на «историческую спячку», общество двигалось вперед крайне медленно. И наоборот, когда широкие народные массы пробуждались, что имеет место в переломные, революционные эпохи, история ускоряла свой бег. Это особенно характерно для современной эпохи с ее динамизмом и глубокими революционными преобразованиями во всех областях жизни. Всемирная история свидетельствует: чем большие народные массы приходили в движение, тем глубже были социальные и политические преобразования в обществе. И наоборот, вместе с основательностью, масштабностью исторического действия возрастала численность действующих в истории народных масс. Это один из важнейших законов мировой истории» [Основы марксистско-ленинской философии. — Там же].

Итак, народ был и всегда останется субъектом, движущей силой исторического прогресса. Он и только он есть основа, созидатель и цель общественных богатств, он все создает, он преобразователь и устроитель своей жизни. Так было всегда, и так имеет место сегодня. Причем субъективная роль народа в историческом вершении, в осознанном преобразовании мира, со-бытийного и событийного творчества неуклонно возрастает вместе сростом его сознательности. Если в до сих пор протекшей истории обычно народ как вершитель собственной истории выражал субъектность, так либо иначе, олицетворяясь, концентрируясь в каких-либо своих, пусть и продвинутых, но исторически ограниченных носителях, силах (патрициях, плебсе, феодалах, буржуазии, пролетариате, религиозно-политических движениях, партиях), ведших за собой остальные массы, то в современных условиях, как очевидно, народ, в частности, пролетаризовавшись, созрел до такой степени субъектности, что способен реализовать себя не ограниченно, сполна, на, как бы сказал Гегель, «общечеловеческом, универсальном уровне». Ниже мы несколько дополним эту идею. Отметим пока что, тоже примечательное: народ обретает способность универсального субъекта, с одной стороны, пролетаризовавшись. А с другой — благодаря предельному расширению социальной базы пролетариата, объемлющей собой весь народ.

sgaliev

О назначении диктатуры пролетариата сегодня

Важно понять, вытекающее из всего сказанного: если бы мы сегодня держались понимания пролетариата в классической данности и он на самом деле существовал, — ему бы не удалось возвыситься до выражения интересов и устремлений всего народа из-за исторически-специфической ограниченности, как класса. Точно также, невозможно свести к нему народ. Ибо сильны расхождения в статусе данных социальных общностей, весьма различны их интересы. Вот почему, относиться к современному пролетариату также, как к пролетарию в классическом смысле, не следует. Ибо, классический пролетариат принципиально не способен стать «гегемоном» революционно-освободительного движения наших дней. На это способен лишь объединенный народ, который, вместе с тем, есть также современный пролетариат, существенно отличный от классического. Стало быть, вряд ли удастся осуществлять революционные преобразования, решать насущные задачи современности методами и средствами пролетариата, о котором писали классики. Вряд ли, вообще, с ним можно «сварить революционную кашу» наших дней.

На самом деле. Допустим, классический пролетариат (откуда ни возьмись, хоть с другой планеты) добьется власти в современном обществе. Что он будет делать с ней, как распорядится? Ну, отдаст землю крестьянам, что ли? А ведь она итак у них! Заводы с банками — предоставит рабочим! Да только что они будут с ними делать? Тем более, — итак, считай, данные предприятия в их (как акционеров, участников демократизировавшегося управления, «народного капитала») распоряжении и пользовании. Ведь, по сути, собственность обобществляется, а управление неуклонно демократизуется, становится «прозрачным». На предприятиях, где умные руководители, люди испытывают свою сопричастность работе фирмы, защищенность последней...

Так что, непростой вопрос, «что делать» нашему, победившему пролетариату классически-капиталистической поры. Окажись то самое время, когда ему исторически повезло прибрать к рукам власть, Он бы имел на руках «Очередные задачи советской власти», знал бы о «грозящих катастрофах и как с ними бороться»... По крайней мере, было зачем и для чего преодолевать сопротивление капитала, открытых и скрытых врагов, с крестьянством союзничать, с белым террором и саботажем бороться, разрабатывать план ГОЭЛРО, противостоять контрреволюции и захватчикам «с шестнадцати разных сторон»...

А нынче? Ведь, по сути, особенно в метрополии экономика высокоразвитая. Труд, собственность обобществлены. Уровень благосостояния людей высок, относительно выровнен. Власти даже замахиваются на устройство у себя «государства всеобщего благоденствия». Общественно-политическая система отлажена, социально и демократически раскручена. Общество проявляет заботу о «слабых», соц. Меньшинствах, тратит немалые средства на культуру, духовное развитие людей. Демократические права и свободы гарантируются. Немалое число западных стран открыто причисляет себя к социалистическим, во всяком случае, строит у себя свой «социализм». Конституции буржуазных стран (даже РФ) фиксируют социальную направленность своего строя...

Верно, далеко не все тут идет как надо, далеко не справедливо и гладко протекает. Но ведь для исправления этих «перекосов», «несправедливостей» вряд ли нужна пролетарская революция, вряд ли пролетариату следует захватывать власть как некогда, устанавливать свою диктатуру. Уж тем более, — в том виде, что они (пролетариат с диктатурой) собой являли, скажем, в нашей стране. Самое главное, повторимся, такого пролетариата уже просто нет, как нет и нужды в нем.

Если-таки станется чудо, — и славно известным Толстовским «аэлитянам», посетившим нас, интернационально (вернее, интерпланетно) заблагорассудится переустраивать теперешние земные порядки, — ой как не удастся им возродить Октябрь1917! Никто не позволит наступать на отслужившие свое «грабли». Да и сами они не станут, будь, к тому же, благоразумны. Если удастся захватить власть, — хотя, зачем она им, тоже не лишний вопрос, — они станут делать тоже, что и оттесненные правители. Да, решать те же задачи, проблемы, причем, общегосударственные: общезначимые, народо-хозяйственные, социальные, политические, правовые, культурные, демократические. Больше — общенародные, общечеловеческие, мировые. Их нынче капиталистические государства, худо-бедно, но решают, как внутри страны, так и за пределами. В современных обществах ведь государство все более заполняет свой функционал общенародными, общезначимыми, глобальными работами-заботами.

Можно, все же, надеяться, наши «пришельцы» вершили б дела лучше, честней смещаемых чиновников, будучи крепки пролетарско-интернациональным духом. Кто знает, может, и куда хуже, ибо одного духа (даже означенного) часто не хватает в сегодняшних политических иррационалиях. Но одно верно: ничего бы по серьезному счету нового они не привнесли. Вдобавок, оставаясь все теми же «аэлитянами», экспортирующими в миры иные свои порядки, «устав и права». Навязывай они современному миру диктатуру пролетариата (известную их создателю), обычный набор постреволюционных социалистических законов и преобразований (полная «экспроприация экспроприаторов», безусловное обобществление, национализация собственности, ликвидация любых форм использования чужого труда, равенство в оплате труда, коллективизация села и проч.), — как же мало приверженцев они найдут! Как скоро утратят поддержку с доверием! Быстро бы их смели с властных «вершин»! С таким нашим выводом, между прочим, перекликается очень содержательная публикация Л. Развожжаева [См.: Как удержать власть левым, пришедшим к власти демократическим путём на выборах? // https://forum-msk.org/material/politic/15595903.html].

Собственно, и современный пролетариат, — онародненный условиями жизни вокруг, — разве он поведет политику как-либо существенно иначе, вырвав (реально или опосредствовано) власть у теперешних хозяев? И ему-то, почти насквозь обуржуазненному, вписанному в наличную систему сполна, довольному, сегодня нет особой нужды в прошлых «революционных играх». Нет нужды и в диктатуре пролетариата, известной из прошлого. Такому, ему никакая руководящая партия, — будь трижды коммунистичной, вдобавок, застывшей на реалиях начала XX века, — не поможет. Повторяем, строить жизнь отжившими мерами и путями — бессмысленно, невозможно. К тому же, — кто в этом, скажем так, «мало заинтересован», мало на что, по большому счету, способен.

Напомним еще раз: нету уже, сводятся к минимуму реалии, порождающие классический пролетариат, превращавшие его в главную революционную силу. Соответственно, утрачивают актуальность задачи и цели, вместе с трудностями, которые некогда ему приходилось преодолевать, воплощать, завоевав реальную власть. Поскольку же все это в теперешних условиях малозначимо, недействительно, недействительной, неактуальной становится и идея захвата власти. Причем, — не только в том виде, какой она (и захват) представали классическому пролетариату, но и такими, как даны пролетариату современных передовых стран. Не сказать, что ему она не нужна, но можно вполне обойтись и без того «захвата», который виделся и осуществлялся некогда.

Сегодня, если современный пролетариат, — слившийся с народом, народом-воспреемником классического пролетариата, — победит, то ему открыты, предстают совершенно иные задачи, иные дела, нежели некогда. И победить он может далеко не только в традиционной форме (реальным захватом власти), но также захватом духовным (виртуальным), опосредствованным, в означенном выше смысле.

Конечно, в процессе нормального исцеляюще-спасительного (революционного также) совершенствования общества народно-освободительному движению по ходу дел и в первую голову придется преодолевать явные «перекосы», тупики, куда завела непосредственная власть (по большей части, шизофреничная, как и ее хозяин), осуществляющая производящую волю современного капитала. И здесь, с самого начала предстоит забуржуазненное самосознание народа «выправлять». Для этого, — равно исцелять остальные реалии бытия современного мира, — в принципе, нет особой нужды перебирать непосредственную власть в свои руки. Дело именно так обстоит на сегодня в развитых постиндустриальных обществах. Достаточно в самом общем плане, например: 1) добиться нормальной (потребляюще-осваивающей) информатизации общества; 2) развернуть сполна интеллектуальную деятельность (человеческий фактор); тем самым, высвободить человека из-под пресса отчуждения на, ответствующее бытию, существование; 3) освоить новейшую (особенно четвертой волны) технологию; 4) отвратить сконцентрированными усилиями народа падение в инфернальную пропасть от губительной тяжести глобальных опасностей, порожденных производяще-капиталистической гонкой.

Хотя... Коль скоро капитализм той либо иной страны (особенно метрополии) глубоко увяз в беспролазных тупиках, цепляясь за прошлое и нажитое, совершенно лишился «мозгов» по части вершащегося и настигающих катастроф, тупо плодит лишь разор и гибель своей бездумной активностью, — для его «лечения» оказываются нужны и радикальные меры. Да, вплоть до непосредственного захвата власти народом под руководством революционно-освободительных сил, установления общенародной, антибуржуазной диктатуры.

Пусть при этом нас не смущает слово «диктатура», которое порой многих ввергает в трепет и ужас. Собственно, ничего другого, помимо сильной своевольной власти, слово это не означает. В том числе, когда перед нами диктатура одного человека (диктатора, тирана), диктатура пролетариата, диктатура народа, диктатура буржуазии. Кстати, устанавливаемую в результате означенных «радикальных мер» сегодня, власть, смещающую буржуазию, ничто не мешает называть диктатурой пролетариата. Следует только принять: здесь пролетариат уже выходит за рамки своей ограниченной данности в лице классически-индустриального пролетариата.

Надо заметить, далее, история знает различные формы диктатуры пролетариата. Кроме советской, имевшей место в нашей стране, известна диктатура пролетариата, распространенная в странах народной демократии, а также в странах, избравших некапиталистический путь развития. Даже в рамках нашей страны власть в форме диктатуры пролетариата, особенно с переходом на новую экономическую политику (НЭП), осуществлялась в довольно ослабленной форме и скоро завершилась с решением предстоящих задач, перейдя к диктатуре всего народа в общенародном государстве. В последнее время в левой печати проговаривается уже мысль о диктатуре пролетариата, «растянутой во времени». Так, Л. Развожжаев пишет: «возможно, переход к социализму от буржуазной республики под руководством левых, избранных демократическим способом, тоже можно считать диктатурой пролетариата, только растянутой во времени, а не такой, как предлагают догматики, думающие что в России, обязательно повторится 1917 год и миллионы крестьян и сотни тысяч рабочих пойдут стройными рядами свергать временное правительство Керенского, не желающего отдать крестьянам землю, заводы рабочим и остановить братоубийственную войну» [Там же].

Вопреки сказанному, вполне возможен и оборот дел, как бы воспроизводящий былое. Например, в известных странах слабо развита демократия и не обеспечены права человека. Опять же, трудящиеся угнетены, жестоко эксплуатируются, нет социальной защиты. Царит капиталистически-воровской беспредел, вдобавок, олигархического либо мафиозно-компрадорского характера. Дисбаланс между бедностью народа и богатством какой-то кучки, прибравшей к рукам национальные богатства, — дичайший. Нет просвета в улучшении жизни народа. До реального постиндустриализма далеко. Здесь социалистические революции классического типа вполне уместны и призваны разражаться. Их назначение состоит в преодолении указанных и других «болячек», ибо ими неизлечимо страдает общество, страна. Иначе спасения не найти.

Подготовив и совершив революцию, захватив власть в свои руки, коренным образом преобразовав ее по содержанию, смыслам и целям работы, народ превратит ее в собственную власть, диктатуру. Для преодоления лавины накопившихся «болячек» ему по необходимости придется руководствоваться опытом, идеей социалистического строительства. Ведь лишь он в современных условиях являет альтернативу капитализму. Главное — служит путеводной нитью преодоления буржуазных «болячек», будучи первым отрицанием его отрицательно-отрицательного движения.

Вообще, буржуазное общество, как бы оно ни было развито, демократично, гуманно устроено, тем не менее, чревато многими «недугами», пороками, возможно и не столь очевидными, как в уродливо формирующихся своих частнособственнических (феодализм, рабовладение) собратьях. И без социалистической «профилактики» вряд ли данные «недуги» устранимы само собой. Во всяком случае, если капиталистическое общество функционирует, движется, не держа (даже подсознательно часто) во главе продвижения вперед, социалистические ориентиры, оно обречено барахтаться в «трясине» тщетных потуг и результатов «вытащить себя за собственные волосы». Не «барахтаться» же, держаться означенных ориентиров удастся лишь, когда народ, возглавляемый левыми прогрессивными партиями, организованно, последовательно и умело отстаивает свои социальные и демократические свободы, права на достойную жизнь, толкает капиталистическую власть, систему в целом на действительно гуманные и, ответствующие бытию, общественные преобразования. Последние и наполняют жизнь социалистическими мерами. Больше — ростками постпроизводящести и событийности. Всего лучше в данных условиях, чтобы левые революционно-освободительные силы заполучили, — «мирным» или «немирным» путями, непосредственно или опосредствовано, не важно, — власть в свои руки.

Тогда, движимое курсом мира подлинной человечности, событийного человеческого бытия, — базирующихся на дальнейшей информатизации, освоении конвергентной технологии, инновационном развитии, осваивающем мироотношении, — неустроенное капиталистическое общество не может не наполнять способ своего существования, экономику, правовые и иные отношения элементами социализма (независимо, как бы последний ни виделся). Придется реорганизовать производство, дальше обобществив, нацелив протекание производительных сил и производственных отношений на произведенческих началах. Сохраняющиеся в обществе, частнособственнические нормы жизни и труда, будут реформироваться, насыщаемые общественными и гуманными содержанием, устремлениями. В частности, так, — чтобы они перестали быть присваивающими, эксплуататорскими, индивидуалистическими, отчужденными и отчуждающими. Одновременно, предпримутся шаги, дабы, насыщаясь осваивающим и свободным содержанием, смыслами, труд служил благу всего общества. И, конечно же, был социально защищен, справедливо ценился. Рано или поздно, финансово-спекулятивная модель экономики заменится реальной, самодостаточной, развивающейся благодаря внутренним ресурсам, интенсивной экономикой. Здесь устраняются элементы стихийности, бесконтрольности, корыстно-эгоистических, клановых и прочих злоупотреблений, спекуляций нерадивых «работодателей». Эта реальная экономика станет «заземленной», нравственной, действительно держащей в центре всей своей деятельности человека. Причем, — не отпавшего от бытия, как это имеет место доныне в буржуазных условиях.

И за культурные вопросы предстоит взяться, культурную революцию осуществить, с идеологией, системой ценностей, этикой, мировоззрением разобраться. Больше, властвующий народ также найдет силы отстоять осуществляемые преобразования, порядки и достижения.

Предстоящих дел, несомненно, хватает. Они во многом специфичны. Подчеркнем, характерны, далеко не только для отсталых стран, с неразвитой экономикой, с нерешенными культурными, социальными и демократическими вопросами. И, справедливо, что воплощать их, равно предпринимать другие, неожиданные, меры обновления общества должно посредством подлинно народной пролетарско-властной диктатуры.

Вполне возможен и такой вариант развертывания сценария. Известное общество до сих пор сохраняется на стадии индустриализма (или даже ниже). Собственного пролетариата (причем, промышленного) классической данности тут достаточно. У пролетариата, к тому же, развитое самосознание, имеется руководящая и направляющая его деятельность, партия. Тогда, прилетевшие «Аэлитяне» найдут страну, с вполне благодатной почвой для организации социалистической революции, утверждения классической диктатуры пролетариата и социалистических преобразований. Как знать, — не помешай многочисленные враги из окружения данной страны, — может им повезет в очередной раз?..

Коль скоро «повезет», и пролетариат удержит свою власть, он довольно быстро, по крайней мере, в исторически короткие сроки решит организационно-мобилизационные задачи движения на путях социализма. Между прочим, нашей, изначально очень отсталой, разрушенной затяжной войной, стране для этого понадобилось (причем, в весьма специфических и непростых условиях) довольно малое время. Как тогда пролетарской власти дальше быть? Куда силы с энергией направлять, «за» и «против» чего бороться? По-прежнему ли она останется диктатурой пролетариата?..

Между тем, в нашей специфичной (по ряду признаков, похожей на описанную) стране диктатура пролетариата была конституционно замещена общенародной властью. Так и должно быть: на известном этапе (и достаточно скором) социалистического строительства, да и развитого постиндустриального общества власть как диктатура пролетариата становится не надобной. Ей суждено перерасти в диктатуру всего народа, в общенародную власть. Это, собственно, предполагает и марксистская теория классов и классовой борьбы, учение о социалистической революции. Ведь пролетариат для того и учреждает свою диктатуру, чтобы с ее помощью не только не увековечивать собственное господство, но осуществить социальные преобразования. Они-то, стирая всевозможные различия (материальные, социальные, духовные) между классами, децентрализуя власть, учреждая советское общество, доводя здесь демократию до со-участной демократии, утверждая повсюдно социальную справедливость, равенство и свободу, — приведут к уничтожению деления общества на классы, к общенародному единству всех граждан. Главное — к превращению народа в самодостаточного, высоко сознательного субъекта истории. «Субъекта» (да и народа), в до сих пор протекшей истории выступавшего, выражаясь по Гегелю, «в-себе», а теперь — субъектом-для-себя.

Превращение в «субъекта-для-себя», в дополнение к сказанному, означает, что, ставший таковым, народ призван избавляться от всевозможных узколокальных, региональных, в том числе классовых, расовых, этнических и прочих, частностящих его, характеристик. Он должен стать воплощением и носителем общечеловеческого, универсального. Только тогда в его деятельности будет соприсутствовать бытие. Потому, собственно, совершаемые народом как таким субъектом преобразования, достигаемые успехи, соответственно, решаемые проблемы обретают общечеловеческий, универсально значимый, субстанциальный, всеобщий характер. Народ тогда выступает не от имени и во благо какой-либо отдельной страны, нации, общности, но именно всего человечества. Точно также — каждого человека, кто и где бы он ни был, каким бы статусом ни располагал. Вместе с тем, для-себя-бытийная субъектность народа предполагает такое единение всеобщего (человечества) и отдельного человека (индивида, личности, экзистенции, гражданина и т.п.), когда между этими, вроде бы, крайностями прослеживается полнейшее (диалектически-противоречивое) взаимопроникновение. Это, вообще, универсализация, глобализация субъектности народа достигается также характером решаемых здесь проблем, целей и задач. Как показано ниже, предметы, вокруг которых будут складываться отношения людей, точно также, возникающие в связи с этим устремления, вопросы, непременно глобализуются. Выходит, таким образом, ответствуя глобализующимся предметам, задачам и трудностям, возникающим с развертыванием постиндустриализма, падением производящей практики в бездну тупиков, выраженным общепланетарным системным кризисом, глобализуется, универсализуется субъектность народа, дабы он мог справиться с грандиозностью предстоящих ему задач и забот.

Как очевидно, далее, вызревший до подлинной субъектности, народ не нуждается в обязательных перехватываниях (во всяком случае, непосредственных) власти. Ведь, строго говоря, почти в любой конституции современных стран зафиксировано, что он и есть единственный суверен, сама власть в подлинном смысле. Всевозможные властные структуры, ровно другие институты и учреждения, коими народ осуществляет себя и свою власть, — не более чем просто его властные инструменты. Однако, как часто и долго случалось в истории всех без исключения народов, когда именно эти «инструменты», по законам отчуждения, непременно настигающего частнособственнические общества, обретали господство над народом, над людьми, обрекая на саморазорванную, извращенную жизнь, служение безбытийности, темноте.

Народ же, обретший состояние для-себя-бытия, подлинной субъектности, слава Богу, выбирается из мрака вековечного отчуждения. Стало быть, отныне перехватывать свою власть кому и чему бы то ни было он не позволит. И у самого себя перехватывать ее, разумеется, ему нет надобности, бессмысленно. Однако, наполнить власть, точно также отношение к ней иными (небуржуазными) смыслами, выбрать из рук, по сути, узурпировавших ее, — пользуясь своими экономическими, соответственно, политическими, правовыми и иными преимуществами, — всенепремейнейше следует. Следует не формально, не на словах, но реально стать субъектом своей и истории жизни.

крепыш

Вот же муть голубая! Это столько нужно сидеть и строчить! Лучше бы время на что-нибудь полезное затратили.

Сергей-75

Полезное для кого? Посмотреть на все эти современные "полезные" занятия, стоят здоровые парни и девушки и раздают "полезную" рекламу, а сколько тратится ресурсов на то, что бы обеспечить рыночную экономику? Перепроизводство требует немалых трудовых затрат. Рабочие работают за гроши потому как их продукт попросту негде реализовать. Производство и потребление не синхронизированы между собой. Одни производят что попало, другие вынуждены потреблять что попало, то что им в принципе вообще не полезно. А вы о пользе говорите.

__________________
«свободное развитие каждого является условием свободного развития всех»

крепыш

Это Вы о чём речь ведёте, о всякой мелочёвке?! Так она в экономике погоды не делает! Если речь идёт о тяжёлой промышленности, то здесь давно уже работают строго по заказам и никак иначе! Автомобили, трансформаторы, электровозы, станки, пароходы, самолёты и т.д. и т.п. всё таким образом и производится! Мы не говорим о военных заказах, там то же самое.
Так что у Вас несинхронизировано, какое производство и какое потребление?!