sgaliev

Еще раз о борьбе за власть


Как нетрудно видеть из сказанного выше, почти весь обозначенный круг вопросов, равно многие другие, вполне доступны осмыслению и решению левым силам еще при господстве капиталистических порядков. Средств для этого, при прочих равных условиях, хватает. Потому, во главу угла современной революционно-освободительной борьбы не обязательно ставить присвоение политической власти. Причем, — в качестве самой первой задачи, к тому же, революционно (бурно, с шумом, разрушительно, захватом, в том числе насильственно) реализуемой. Вообще, в современных условиях власть, скорей, следует добывать нереволюционными, легальными путями. Главное — не столько формально, сколько содержательно, материально, не столько силой, сколько умом, умной политикой, могуществом спасительной истины. Наконец, как бы итожа, не производяще, но непроизводяще, произведенчески. И не столько физическую власть обрести, сколько духовную (в означенном выше, смысле.

В таком ключе может вполне сложиться, что мир окажется качественно преобразованным, исцеленным при, вроде, той же власти. Но... Как это произошло, — даже не заметили.

Встречается ведь подобное нередко (особенно в природе)... А все потому главным образом, что преобразования жизни вершатся не привычно «шумными», разрушительными формами и средствами, но мирными, тихими, даже не понятыми общественностью.

С другой стороны, дела подлинно революционно-освободительные, призванные вершиться (по мере освоения) произведенчески, в отличие от дел, носящих производящий характер, действительно протекают тихо, без трескотни, лишних «телодвижений», влекущих часто большие не только материальные, духовные издержки, но также немалые человеческие потери. Так в основном утверждается любой производящий процесс.

Стало быть, не удивительно, что «тихие», «бесшумные», недеструктивные перемены могут оставаться вне поля слышимости обычного сознания. К тому же, привыкшего под революционными преобразованиями понимать социальные потрясения, деструктивную вооруженную борьбу, насильственные и беззаконные акции воюющих за власть сторон и проч. При этом, даже не важно, оказались ли эти тяжбы результативными, привели ли к коренному обновлению общества, мира.

Вообще, диалектика естественных количественно-качественных, эволюционно-революционных перемен такова, — в этом, как говорят, состоит ее «хитрость», — что, незаметно вершась, она почти всегда обнаруживается результатами как бы «задним числом», когда сам факт качественных изменений, мерного скачка уже позади. А потому, «наблюдателю» произошедшее приходится «догонять», перенастроив свое былое видение...

Хотя, как мы не раз видели в последние годы, когда стали «модными» так называемые «цветные революции», захваты власти, насильственные государственные перевороты, вообще, «стихийные» («шумные») революционные волнения, увенчивающиеся победой, с позволения сказать, «революционеров», делающих ставку на силу, — весьма зачастили в различных уголках планеты. Опыт подобных «революций», вроде, опровергает наши доводы: о нежелательности революций производящим (обычно насильственным) путем, стихийным движением народа «снизу», о возможности иного пути. Так ли это?

Мы полагаем, нет. Ибо при внимательном рассмотрении, наблюдаемые «революции» означенного типа, строго говоря, на революцию не походят. Ни к каким радикальным обновлениям общества эти, преимущественно «цветные революции» не ведут. Напротив, как правило, деструктивны по существу своему. Ибо насаждают реакционные режимы, марионеточные правительства, угодные метрополиям, США. Не это ли наблюдается, вот уже 10 лет на Украине...

Главное же при всем прочем, они лишь кажутся стихийными, результатами выражения действительного протеста народа, его воли. А на деле являют весьма организованный, руководимый из единого центра (причем, извне), манипулятивно направляемый, заранее спланированный, процесс. Здесь поднятые массы — лишь инструмент, «завеса» достижения, по сути, чуждых им, интересов.

Поскольку «революции» данного типа в целом разрушительны для наличного уровня и состояния общества, не затрагивают коренных интересов народа, выступают чем-то от «верхушечного переворота», — они объемлемы, скорей, понятием «контрреволюция». И, вообще, контрреволюции как таковые (в том числе «цветные») не выражая подлинные интересы народа, вершатся «верхушечно», далеко не широкими массами. Для их осуществления вполне достаточно небольшого отряда, общности людей, организованных и управляемых, «знающими свое дело», «мейкерами».

Верно, правда, и данного рода «революции» (производящие по сути) способны привнести в жизнь общества немалый разор, хаос, деструкцию. Потому, даже их в последнее время пытаются устраивать бесшумно, без насилия, «за спиной» широких масс народа. Все же, «бесшумность» и «тишина», коими их закулисно протаскивают, не имеют ничего общего с таковыми от осваивающе-произведенческого (естественного) осуществления социально-преобразовательных акций.

То же нельзя не сказать и о подлинных освободительных движениях, революциях, коль скоро они сегодня вершатся производящими путями. Тем более, — когда революции данные антикапиталистические, социалистические. Масштабы, радикальность и глубина их развертывания, объем вовлекаемых масс, заинтересованных и противоборствующих сторон, социальных, экономических, политических и т.д., — сдвигов не имеют прецедента в истории. Они настолько емки, что накладываются на все и вся в жизни. Отсюда, как понятно, связанные с ними, явления, устремления, последствия весьма разноплановы, разнонаправленно действуют. В том числе бедственно, неся немалые разрушения, поскольку, вдобавок, вершатся стихийно, вооруженно. Современные, весьма тонко и сложно устроенные, общественные системы могут просто не выдержать их стихийный размах, энергию деструктивности. Все это просто не исключить, коль скоро перед нами производяще-преобразующая данность.

Так что, процессы и результаты подобных революций, где бы ни раскручивались, будучи всеохватными, вместе с тем, плачевными, весьма дорого обойдутся народам, странам. Даже всей планете, имея в виду взаимосвязанность и взаимозависимость современного мира, яростное сопротивление либерально-буржуазных сил.

Кстати, не из порой даже подсознательного приятия всего этого, сегодня так боятся слова «революция»? А революционеров уподобляют террористам, разрушителям порядка, нормальной жизни, всячески гонят. Да, не «в моде» нынче революции, особенно у власть предержащих, обслуживающих их структур и движений, в массовом, хорошо буржуазно «проветренном» сознании народа. Ибо не столь важно даже, что «отбирают» их власть (это как-то поначалу не фиксируется, поскольку, как говорится, «сразу не болит»). Важно в первую голову, что «беспокоят», лишают людей «укатанной» жизни, весьма удобных порядков, где, к тому же, они при власти...

Если и признается борьба за власть, вплоть до радикальных преобразований сложившихся устоев, — то лишь «не насильственными» (революцию обычно сводят к насилию) средствами, с сохранением «законности и власти», конституции, путем «постепенных реформ».

Вообще-то, аналогичные такому видению, подходы, дела в революционном обновлении наблюдаются далеко не только в наши дни. Во всяком случае, нередкие защитники наличного, сложившихся порядков, тоже, вроде бы, «не против» революционных перемен, тоже «за» радикальные изменения. Однако, они апеллируют к тому, что, мол, «народ» к этим переменам «не готов». Его надо предварительно подготовить. Потому, «давайте», говорят, — заведомо сознавая неосуществимость предлагаемого, — сначала «образуем», разовьем его сознание, готовность. А потом — и за остальные «преобразования» можно будет взяться.

Так, между прочим, уже рассуждали кой-какие властные чиновники времен Екатерины II. Сама она тоже была, иной раз, не против освобождения крестьян, упразднения крепостничества. Вот, только, полагали (и царица), нужно сначала народ «просветить», подготовить к этим новациям. Иначе ничего не выйдет: лишь страна развалится и т.п.

Нетрудно заметить: перед нами — точно такая же риторика, как у нынешних власть предержащих. У людей, привыкших цепляться за сущее, дорожащих располагаемыми «удобствами», раскладом вещей, страшащихся непредсказуемых перемен, — всегда прочны подобные переживания и настрой. Даже — в среде самих революционеров, левых.

Как известно, противоборствуя и клеймя подобные предостережения с умонастроениями, — а их разделял даже Г.В. Плеханов в преддверии и по ходу Великой Октябрьской революции, — В.И. Ленин с большевиками твердо стояли на том, что поначалу революционных преобразований непременно следует захватить политическую власть. А потом, — преобразовав, опираясь на нее (как диктатуру пролетариата, то есть революционного большинства народа), — властными рычагами осуществлять перестройку здания общества. Причем, начиная с материальных основ.

И, нужно сказать, такие установки в начале XX столетия, в пору Великого Октября были совершенно верны, и никакой альтернативы себе не терпели. При господстве индустриализма, утверждающегося империализмом, человекопроизводство безоговорочно подчинено производству «вещей». Общество в целом, экономические, политические и иные социальные перемены происходят преимущественно стихийно, объективно, как бы «за спиной людей», народа. Во всяком случае, контроль последних за объективным ходом дел довольно ограничен. Роль человеческого фактора, сознания народа в вершении исторических судеб недостаточно развиты. Объективно-Материальные условия, факторы (экономические, властные, политические) здесь безусловно главенствуют, задают тон. В том числе сознанию людей. Поскольку роль субъективного (человечески-деятельного) начала почти мало что значит, над людьми, отчуждая их, повсеместно царят разного рода «объективности», так называемые «надчеловеческие силы», структуры. И людям ничего не остается, как испытывать безусловную зависимость, подчиниться им. Потому-то вопросом первостепенной важности встает необходимость, во всяком случае, принимать непосредственное участие, включиться в функционирование этих имперских «объективностей». Тем самым, — по возможности, завладев, направлять их активность, работу. По-другому на индустриальном этапе капиталистической истории просто невозможно. Нельзя совладать с данными надчеловеческими сущностями, структурами, царящими над людьми, миром империалистически, не завладев, не располагая ими.

Поскольку в описываемых условиях вопрос о власти (как самой значимой надчеловеческой сущности, вместе с тем, ценности) приобретает первостепенное значение, — ибо, располагающему ею, открыт доступ к завладению и управлению не только субъектами, но и объектами стихийно вершащегося процесса, — цель всех политических движений, тем более, рассчитывающих на радикальное (революционное) преобразование наличных порядков, строя, является захват власти. Не случайно, в данных условиях главной и определяющей силой-фактором любой активности фиксируют то, что называется «воля к власти»...

Потому-то теория социалистической революции в качестве ключевого момента объемлет вопрос о власти. Захват последней (кстати, выступающей непосредственно в данности государственной машины), слом и формирование на ее обломках новой власти (диктатуры пролетариата), удержание последней и дальнейшее преобразование в общенародную социалистическую власть, — главнейшая цель и задача социалистических революционно-освободительных сил.

Важно понять: в описываемых условиях без революционного захвата (мирно или нет — другой вопрос) власти, довольствуясь лишь легальными формами деятельности, апеллируя к реформам и проч., антибуржуазные, социальные революции в принципе, обречены на несбыточность. И не в том лишь тут дело, что господствующий класс, держащий и обеспечивающий свою власть, не уступит ее добровольно. Кстати, этого рода момент имеет место всегда, включая современные условия.

Не осуществима антикапиталистическая, социалистическая революция без захвата власти трудящимися, прежде всего, так как без этого невозможно заполучить «рычаги управления» ходом дел в обществе в означенном только что смысле. Путем всякого рода реформ, парламентарной работой, внедрением даже во властно-исполнительские структуры этого тоже никак не добиться. А все потому, что система с самых низов и доверху работает, существует производяще, как огромная, слаженно функционирующая машина.

Реформирование общества, когда помимо производства, реформатору никакой способ человеческого существования в мире не известен, когда само реформирование тоже носит производящий характер, — нацелено на технологическое совершенствование производства по линии наращения, оптимизации и проч., не усматривает пробивающиеся ростки подлинной нови, — в лучшем случае, ничего, помимо производственных порядков, влечь не способно. Другими словами, в данном процессе мы обречены воспроизводить все те же формы жизни, все тот же строй, власть, собственность, распределение богатств, тот же социально-классовый расклад общества. Других реформ, реформ, выводящих последнее за пределы производства, в описываемых условиях просто не могло быть: люди этот «запредельный вывод» себе пока не усматривают. Производство, к тому же, жизнеспособное, располагающее резервами роста, застит им глаза. И ничего лучше капитализма, который, как полагают, можно бесконечно совершенствовать, реформируя, тем самым, продлевая его, для них не существует.

Надо к сказанному заметить, что производящая реформа как таковая, к тому же, в описываемых условиях присваивающе-производящая активность. Она не исцеляет (в означенном выше, осваивающем плане) предмет реформирования, общество. Это характерно произведению. Ей (Производящей реформе), подобно любой другой производящей активности, доступна лишь внешняя, инструментально-манипулятивная переделка предмета. В этом смысле общественные реформы в плоскости производства, как производящие реформы изначально деструктивны. Стало быть, и сам реформизм как таковой — той же природы... Он что-либо еще значит, пока у производства имеются резервы роста.

Точно также, силы, сумевшие-таки прибрать к рукам буржуазную машину власти, намеревающиеся, вроде, развернуть социализм, — коль скоро не усматривают для своей деятельности дальнейшую цель к означенной «запредельности» (причем, принципиально отличную от всего, что может явить капитализм), продолжающие, стало быть, строить, крепя производство, не настроенные на преодоление последнего, не ведающие алетейной истины, — рано или поздно обречены потерять обретенные завоевания. Возводимый ими социализм неуклонно обуржуазнивается, скатывается назад. И, вроде бы, успешные революционные свершения рано или поздно оборачиваются контрреволюционной реставрацией преодоленного вроде бы этапа в становлении общества. Причем, — в наихудшем варианте. Произошедшее с нашей страной, ставшей на путь социализма с Октября-1917, поражавшая мир своими достижениями, тем не менее, не есть ли ярчайший образчик произошедшего!..

Между тем, в современных (постиндустриальных) условиях, где-то проникнутых отдаленным светом произведения и событийности, дела серьезно меняются. Сегодня всякого рода вопросы о диктатурах, тем более, диктатуре пролетариата и проч., даже о классовой борьбе в традиционном смысле, — отдают известной абсурдностью. Во всяком случае, нуждаются в существенной корректировке. Это все недвусмысленно подтверждается, описанными выше, особенностями постиндустриального становления. Постараемся обосновать высказанные соображения и ниже.

Если в протекшей истории серьезные революционные преобразования, как правило, вершились стихийно, потрясно, с немалыми духовными и материальными разрушениями, лишениями, жертвами, то объединенному революционно-освободительному движению наших дней, как замечено, вовсе нет нужды настаивать именно на насилии, «кровопролитиях» и проч. в деятельности по достижению своих целей и идеалов. Последние, повторимся, реализуемы мирно: без всяких там «кровопусканий», разрушений всего мира насилия «до основания» в один момент, «а затем...». Не случайно ведь, победы левых сил в современном мире, например, в той же Латинской Америке, да и Европе, достигались на путях легального (мирного) перехода власти в их руки. Правда, — столь же часто скорого перехвата правыми. Причем, — не без подрывной поддержки-руководства, даже насилия извне. Верно и то, что, как то, так и другое, вершилось производящими (стало быть, заведомо негодными) путями и средствами... Да и «левизна» современных левых, - как же она нуждается в не одной «щепоти соли»...

Тем не менее, скажем это еще раз, несколько уточнившись: сегодня вполне доступно так работать, когда при сохранении законности и власти, путем последовательных алетейных (осваивающе-произведенческих) реформ достижимо весьма многое в освободительном процессе. Надо только, чтобы работа данная велась умело, последовательно, людьми, знающими алетейно: чего хотят, как нужно осваивающе поступать, дабы исцелить страну, народ от настигших недугов, как вывести мир на естественно-спасительный путь из обступивших его тупиков наличного существования. Надо на социалистическую (да и всякую в современных условиях) революцию, перспективу смотреть иначе, как она виделась преобразователями общества в условиях классического капитала. Нужно, короче, насытить революционное движение, работу осваивающе-произведенческим началом. В том числе в означенном выше смысле.

Но, с другой стороны, современным революционно-освободительным силам, конечно же, следует быть диалектичными: действовать всегда с учетом конкретно-исторической обстановки, с учетом реальной расстановки сил, реальных потреб и обстоятельств.

Скажем, в обществе царит запрет на легальную деятельность левых партий. Отсутствует реальная демократия. Элементарные права и свободы попираются. Левые силы преследуются, подвергаются всяческим гонениям. Разве могут тогда они смириться с этим, не переходить на нелегальные формы борьбы, отстаивания своих идеалов и целей, вплоть до насильственного захвата власти?

А что, коль скоро, опять же сложилась революционная ситуация? Объективно власть имущие партии и правительство утратили дееспособность, авторитет, буквально парализованы, бездействуют или осуществляют явно деструктивную, преступную политику. Складывается так все, что власть буквально выпадает из их рук. Как говорится, «валяется под ногами»...

Так ведь было, скажем, у нас, в 1917-м и не раз в прошедшие девяностые. Неужто в аналогичной ситуации левым силам остается пассивно взирать на происходящее и не принять активное участие в революционных свершениях, дабы возглавить стихийное народное движение, взять (буквально подобрать) власть в свои руки? К тому же, когда она сама в них «падает»...

689. На самом деле. Вот, сложились объективные и субъективные предпосылки. Вызрела «революционная ситуация» (В.И. Ленин). Власть буквально зашаталась, падает. Левые силы готовы, знают, что и как делать, как ее подхватить и удержать. А трудящиеся массы активны выше обычного, готовы в своих выступлениях идти решительно и до конца. Почему тогда не воспользоваться этим, не возглавить, опять же, стихийно складывающийся процесс и взять в свои руки, выпадающую из рук буржуазии, власть? А затем - начать ее преобразование. И, вообще, почему бы по мере сил не готовить все это (в частности, выпадение власти) своей предворяющей работой? Тем более, — когда власть заведомо антинародна, антидемократична, действует в ущерб отечеству. Предательская, она ради гонки барышей горсткой олигархов, господствующего класса нещадно эксплуатирует население вплоть до его геноцида, изживания. Почему в таких условиях не ставить на насильственное свержение этой власти? Ведь, в любом случае, коль скоро реальная власть в руках и есть четкое понимание что делать (в том числе с ней), — разве не куда легче воплощать планы и цели, нежели в условиях полного безвластия? Хорошо обо всем этом написано в очень глубоких публикациях М. Долгих [см.: Долгих М. Моя революция // https://forum-msk.org/material/society/14995989.html; Его же: Это будет революция нового типа // https://forum-msk.org/material/society/14998687.html].

Верно, социальная (особенно социалистическая) революция отнюдь не исчерпывается захватом власти, но, как ни крути, с этого должна начинаться. Завоевание власти (независимо, каким путем) очень важно также сегодня, ибо тогда куда проще строить новый мир, без власти в руках этого не добиться.

Понятно также, обретением власти левыми, особенно в непростых условиях, еще не многое достигается. Ведь, власть, как пришла в руки, так и уйти может. Тем более, когда враги со всех сторон «не дремлют», готовы на любые козни. А победившая революция лишена способности самозащиты. Уж сколько примеров на этот счет! Взять только «драчку», события в современной Венесуэле, в других странах Латинской Америки и не только.

Так что, заполучив эту самую машину власти, нужно быть готовым: удержать ее, внутренне преобразить на новое служение. Следует уметь сполна воспользоваться ею ради успехов в осуществлении намеченных задач и целей, в излечении общества от «болячек», в подготовке к новым свершениям. В том числе — непростому прыжку в постпроизводство.

Да, можно и власть захватить как-либо. Но, что, коль скоро общество, — и экономически, и политически, и социально, и, видимо, это самое главное, духовно, волей, — не готово распорядиться ею? Что делать, коль скоро, обретшая власть, сила не ведает, как свалившимся «даром с небес» подобающе распорядиться, во что употребить, куда идти, в чем подлинное движение вперед?.. Спросим и по-другому. Разве ведают современные власть имущие, — политики, руководители правительств, партий, движений, корпораций, ученые, — как выбраться из тех смертельных тупиков и завалов, которые они уготовили себе, производяще относясь к действительности, производяще строя жизнь? Не нужно много ума, дабы усмотреть, — какой бы ни была их власть, как бы ни устраивалась, какую бы политику ни проводила, как бы ни тасовались производительные силы, на какие бы пути, в том числе устойчивого развития, ни уповали, как бы ни решались социальные вопросы, гуманизировали современную экономику, какие бы «толерантные» и мультикультурные политики ни осуществляли, пытались неолиберально консервировать наличные порядки, — это все, не иначе, из басни о музыкантах на стульчаках дядюшки Крылова!..

Но, вот, имей в руках обретшие власть, или даже располагающие ею, управители «Ариаднину нить», знай, что делать, как исцелять, куда и зачем преображать мир, существующий производяще. Даже при господстве условий, явно незрелых для осуществления революционных преобразований, — сколь успешно ладили бы они с очередными задачами, с тем, как и куда идти, что делать!

Между тем, мы заметили: власть в современных условиях можно обрести и не захватывая ее. «Не захватывая» — в том (производяще обычном) понимании, как это до сих пор имело место. Разве захватывает человек как подлинный созидатель власть над природой, когда вместе с ней сотворяет (продуцирует) подлинные произведения? Причем, далеко не только искусства, но также из любого поприща сотворчества с матерью-природой.

Разве властвует над исцеляемым человеком мастер-врач (лекарь)? Властвует ли в саду настоящий садовник, пастух в отаре, священнослужитель над паствой, приходом, настоящий учитель над учениками, такой же руководитель над сослуживцами? Где в дружной, любящей семье мы проявляем власть? Тем более, производящую.

689. Мудрецы, великие учителя, пророки, водители народов, политики, снискивающие уважение, почтение, послушание, направляющие наш ум, сердце и волю, — неужто они властвуют над людьми? Строятся ли в дружном, слаженном коллективе, отношения на основаниях власти? А как быть с тем, что называется подлинной демократией как демократией со-участия? Здесь, как указывалось в другом месте [См.: Алиев Ш.Г. Философские основания образования событийного человеческого бытия // http://filosofia.ru/informacionnyj-m...ie-cheloveka/], общество не нуждается в управлении «сверху вниз», из единого центра, власть децентрализуется, люди реализуют свои интересы и отношения, участие в мире «по горизонтали», прямо и непосредственно?..

И везде тут нет односложного ответа. Везде власть как-то, быть может, присутствует, однако, в совершенно иной форме, нежели принято ее понимать повсюдно до сих пор. Инаковость данная идет от осваивающе-произведенческого духа, Такого же духовно-практического, алетейного отношения человека к другим людям, действительности, самому себе.

Производяще живущий человек просто разучился так со-участно, с бытием (матерью-природой), естественно властвовать над вещами. Властвуя производяще, он навязывает свою волю и цели окружению, подобно тому, как «вещно», манипулятивно, утилизующе-произвольно действует в любом труде. Между тем, как очевидно из приведенных примеров, осваивающе-произведенческая активность, в том числе властная, совершенно иной природы: не навязываемая извне, со-участная, исцеляюще-сберегающая, создающая просторы роста, истовствованию вещей, помогающая им в этом.

Здесь, далее, следовало бы на конкретном примере показать, как, решая вопросы революционного преобразования, так сказать, «продуцируя» сущее по названию «революция», поступают, стоя на осваивающе-произведенческом отношении к действительности, другими словами, созидая произведенчески. Мы прекрасно сознаем архиважность такой демонстрации. Она бы воочию убедила, как и чего можно достигать в жизни, в мире, поступая подлинно мудро, ответствуя зовам природы, опираясь на ее силы, творчески-созидательные способности. Тем не менее, мы не рискуем явить данную демонстрацию. И, прежде всего, потому, что страшимся забрести в дали и специфические области, где без соответствующей (по крайней мере, социально-политической, политологической) подготовки вряд ли можно разобраться, и, вообще, выбраться из крайне зыбких «хлябей». По крайней мере, это касается нас, считай, весьма мало сведущих в означенных вопросах.

И, тем не менее, мы уверены, достаточно любому человеку воспользоваться подходом, выражающим осваивающе-произведенческое мироотношение, изложенное выше (11.), и попытаться раскинуть мозгами, как поступать в отношение сущего «социалистическая революция», ему откроется и предстанет в ином (подлинном) свете довольно многое. Оно существенно восполнит и обновит содержание, смыслы в общеизвестной «теории социалистической революции». Главное — укротит бурный субъективизм (субъективно-властную самонадеянность), которым весьма часто грешат «левые», захваченные революционным порывом, пафосом. Ведь осваивающе-произведенческий подход позволяет видеть и так участвовать в процессах продуцирования нови, когда все это в основном вершит сама мать-природа, происходит естественно, само собой. На человеке-мастере как активном со-участнике данного процесса лежит как бы вторичная роль по-мощника, «энтеллехии», как бы сказал Аристотель. Точнее и предельно сжато, он, будучи изначально социалистически настроен, призван, проникнуться, понять, что и в какой данности революцию нужно вывести (продуцировать) на свет, поскольку она уже пустила ростки из соответствующей действительности, общества. Вникнув, он затем находит, собирает воедино естественные (социально-политические, главным образом) материальные и формальные причины (силы, движения), служащие одействлению найденного сущего (речь о социалистической революции). Далее, предстоит просто организовать эти, умело объединенные им, силы, направлять их работу, помогать, устранять помехи на пути изведенческого процесса. Причем, как понятно, сам мастер, его партия, движение, возглавляемое ею, — это тоже непосредственно участвует в процессе про-изведенческого движения. Наконец, важнейшей заботой организующего и направляющего участия мастера в деле про-из-вед-ения в том, что он призван обеспечить алетейно изводимому на свет сущему (революции) подобающее место в круге вещей, куда он изведен: чтобы оно было принято здесь, стало полноправным и активным со-участником вершащегося вокруг, чтобы, наконец, бытие тоже приняло данное сущее, простерло над ним свой покров.

Описанная, крайне абстрактная и пустая структура-схема, применимая, в силу такой своей данности, к любым вещам, конечно же, должна быть насыщена и заземлена содержательно-жизненной конкретикой. Материальные, формальные и целевые причины-поводы, изводящее сокрыто-сущее в действительность, должны быть предельно уточнены применительно к соответствующей предметности (в нашем случае, историческому пространству-времени, обстановке, состоянию общества, страны, народа, соотношению здесь совокупности всех слагаемых, внутристрановым силам, движениям, качеством дел и проч.). Точно также, должен быть предельно конкретизирован и сам «по-мощник», «мастер», подвигнувшийся на революционное созидание... Так что, как очевидно, и тут далеко не все так просто! «Жареные каштанчики» уже давно оставили «Парижские улицы»... Но, в любом случае, дело революции в свете означенного подхода открывается и выступает вполне себе реальным, естественным делом, не могущим быть сведенным к субъективно-властному произволу каких-либо структур, как бы они ни были сильны и могущественны... Осваивающе-произведенческий революционер - скорей, помощник, со-трудник бытия по созиданию новых ликов мира, удержанию его в открытости бытия.

Потому, вооруженное алетейными, осваивающе-произведенческими устремлениями, идеями, соответственно, действительным знанием что делать, революционно-освободительное движение даже без обретения реальной власти (повсюдно сегодня производящей по сути своей), располагая последней как бы виртуально, духовно, по возможности осваивающе, могло бы весьма многого добиться. Причем, — не только в победе над либерально-буржуазными порядками, но также на поприще преобразования (не лучше ли сказать, «преображения») мира на подлинно-исторических, событийных основаниях. Впрочем, оба момента теснейше связаны.

Вот почему, — надеемся, нам удалось показать, — самое главное в современной революционно-освободительной борьбе не столько завоевание власти (по крайней мере, в обычном смысле), сколько в духовно-практической работе по принципиальному преобразованию производяще-практического способа существования человека в осваивающе-произведенческий. Революция, в том числе социалистическая ведь, как даже учит теория, вовсе не обязательно должна протекать в насильственной, стихийной (к тому же, производящей) форме. Данные формы она, разумеется, может приобретать. Но лучше, целесообразней, нормально, чтобы протекала мирно. В том числе постепенными преобразованиями, коль скоро последние ведут к исцелению, качественному оздоровлению общества, одействляют пробивающиеся в недрах наличности ростки нового, подлинно будущего, нося осваивающий характер.

И осуществлять такие преобразования предстоит по всем фронтам, начиная, прежде всего, с «головы»: с сознания, образования в целом самих людей, народов. Именно здесь, в сознании, производство (по крайней мере, сегодня) коренится, продолжаясь в толщах материальности. Точно также, с сознания должно начаться произведение. С тем, — чтобы затем прорасти в материальность, практический, практически-духовный мир. Кстати, в таком преобразовании, когда следует начинать с человека, нуждается и сам капитал, поскольку еще не утратил трезвое видение дел. Антикапиталистическим, антиглобалистким созидательным силам потому следует и в данном плане вести активную постпроизводяще-преобразовательную работу. Причем, — направляя последнюю в надлежащее русло, умело препятствуя заведомо ненормальным поползновениям, исцеляя и спасая, тем самым, мир.

Повторимся, такая созидательная работа реализуема, во всяком случае, при благоприятных условиях и без власти (в обычном, производящем понимании) в собственных руках. Тем более — в форме того, что называется «диктатура пролетариата».

Волобуев

Родите, родненькие модераторы, пожалуйста, его обратно. И его фейки заберите себе, которые Вы оставили, про уничтожение панфиловцами деревень.

sgaliev

Заговорив о власти, ее заполучении, необходимо приходится повести речь и о субъекте как власти, так и заполучения ее. Таким образом,


О пролетариате и его диктатуре

Не будем разбираться с понятием «диктатура пролетариата». Оно так всеобъемлюще расписано основоположниками, особенно В.И. Лениным, что вряд ли можно сказать еще что-либо, не повторяя «зады». Все же, ниже именно о нем у нас и пойдет речь. Выше не раз констатировалось: диктатура пролетариата сегодня, согласно многим авторам, изжила, вернее, переросла себя. Точно также, «перерос» себя Носитель и субъект данной власти, пролетариат. Так ли это? Если да, то что отсюда вытекает? Как быть с диктатурой пролетариата, какова ее судьба в современных условиях? Неужто следует отказаться от данного понятия?.. Но сначала предстоит разобраться с самим пролетариатом. Соответственно, движущей силой социалистической революции



Пролетариат, индустриальный и постиндустриальный.

Начнем с констатации, что диктатуру пролетариата основоположники научного коммунизма связывали с известным им, классическим пролетариатом, сложившимся в условиях индустриального капитализма. История свидетельствует, он полностью оправдывает, возлагаемые на него надежды как наиболее сознательный, до конца последовательный и революционный класс, стало быть, движущая сила социалистической революции.

Оно и понятно. Среди всех классов и сословий, социальных общностей индустриальной поры пролетариат всего более подготовлен, заинтересован в социалистическом обновлении мира. Сплачивая вокруг себя другие угнетенные классы и общности, он способен завоевать власть, покончить с буржуазным обществом. Самим капитализмом, в борьбе за освобождение он учится, — и практически (экономически, политически, идеологически), и теоретически, — не только добиваться власти, утвердить свою диктатуру, но также удержать, воспользоваться ею для последующих социалистических преобразований, влекущих преодоление классового разделения общества, отмирание государства, следовательно, всяких диктатур. Таким пролетариат не мог не быть в эпоху индустриального капитализма. И основоположникам научного коммунизма больше просто не на кого было делать ставку, разрабатывая теорию социалистической революции.

Факт, что в пору индустриализма, особенно на классически-капиталистическом этапе пролетариат был самым революционным и способным преодолеть буржуазный строй классом, несомненен, подтверждается на практике. Но является ли рабочий класс и с развертыванием постиндустриального общества сегодня все также гегемоном в антикапиталистической борьбе за социализм? Так ли уж верны голоса, отрицающие за ним все это? Если да, то каково существо, место и роль пролетариата в сегодняшних реалиях? В частности, Российских. Представляют ли реалии РФ индустриальное общество? К тому же, классического толка, дабы признавать пролетариат действительно главенствующим в революционно-освободительном процессе. Или перед нами, как в плане общества, так и пролетариата, нечто весьма специфическое? Обстои дела так, — как тогда быть, что делать? На кого положиться в делах социалистического преобразования капитализма? Неужто придется пойти по стопам новых, «евролевых», обративших надеющиеся взоры на маргиналитет, соц. Меньшинства, ЛГПТ движения, «голубизну», вообще, люнпенство?..

О состоянии дел с отечественным рабочим классом и диктатурой пролетариата, а также сложившихся у нас сегодня условиях, о перспективах дальнейшей демократизации общества, борьбы за права и свободы народа, социальную справедливость, — немало говорится в ряде отечественных публикаций. По нашему мнению, всего определенней взгляды на означенные предметы представлены в небольших статьях Л. Развожжаева [См.: Леонид Развожжаев. Люстрация кремлевской ОПГ как диктатура народовластия // https://forum-msk.org/material/politic/15585096.html; его же: Как удержать власть левым, пришедшим к власти демократическим путем на выборах? // https://forum-msk.org/material/politic/15595903.html].

В целом же, недостаток данных и других публикаций один и тот же. Они осмысливают интересующие предметы на производяще-присваивающей основе, с вытекающими отсюда следствиями. Точно также видят строительство социализма и коммунизма, сам последний, — чем-то уже безоговорочным, догматически определившимся.

Проясняя поднятые вопросы, нельзя не признать: экономику Советского Союза накануне его контрреволюционного разгрома можно было отнести не просто к индустриальным, но, скорей, к развитым индустриальным экономикам. Больше, — ступившим на стадию постиндустриализма. Увы, этого не скажешь об экономике современной РФ. По признанию почти всех исследователей, она, с разваленной промышленностью, деградацией производительных сил, — причем, как в плане вещественного фактора, так и человеческого, — пала свыше сотни лет назад по уровню своего развития, состояния человечности. Если признавать буржуазность сложившегося общества, то в той, разве что, разновидности последнего, где оно всего более напоминает этап дикого капитализма, с вытекающими отсюда следствиями, характерными обществу первоначального накопления капитала, с явными элементами феодальной зависимости и, увы, неистребимых компродорства и коррупции. В этом смысле его весьма метко выразил А.И. Фурсов абревиатурой «Кокс» (т.е. компродорский, криминальный, коррупционный строй) [См.: Андрей фурсов. Капитализм, антикапитализм и судьбы мира: жизнь и смерть самой загадочной системы в истории человечества и её антипода // Изборский клуб» №7-8 (93), 2021].

Из этого состояния наше общество, как видно, до сих пор не выбралось. Отсюда, свойственные ему черты грабительства, безудержной наживы, купи-продайства, коррупции, явного или прикрытого слияния богатства и власти, произвола чиновничества на всех уровнях. Налицо феодализация системы власти. Смыкание преступности с политикой и властью пронизывает все звенья экономики сверху донизу. Царит безудержная диктатура «вещного» богатства, лихоимства, мафиозности, сговора, по природе и проявлениям которых как-то даже трудно определить, что перед нами: феодальное или буржуазное общество. Потому, собственно, разговор идет об олигархическом (феодализированном), мафиозном обществе, с беспрецедентно монополизированными полномочиями президента. Власть последнего настолько всеобъемлюща, могущественна, что недоступна иным монархам. Как бы рангом пониже, вплоть до микроуровня эта власть копируется «безудержным разгулом» чиновников на местах.

К тому же, принимаемые властью законы, управление страной в целом выражают вседозволенную диктатуру крупного капитала, олигархической плутократии, людей так называемого «своего круга». Политика лицемерно вершится под прикрытием слащавых буржуазно-либеральных сказок о «благополучии», «благоденствии» общества, народа, всех людей, о предоставлении равных возможностей «раскрутке» каждого человека. Одновременно под прикрытием данных и аналогичных «сказок» (живящихся воровством форм у левизны) вершится безудержная «оптимизация». То есть эксплуатация, сводящая положение трудящихся низов вплоть до уровня бесправных крепостных, рабов с мизерными зарплатами, влачением жизни за чертой бедности.

Вообще же, экономика, страна низведены до состояния стран так называемого «третьего мира». Одним словом, — полуколонии. Она поставлена на обеспечение природным (причем, не только вещественным, но и человеческим) сырьем метрополии. Поскольку промышленность, высоко технологизированные производства сплошь да рядом свернуты, экономика сведена к примитивной продаже наработанного в прошлом, к разбазариванию располагаемыми сырьевыми и человеческими ресурсами. Страна прочно сидит на нефтегазовой «игле», в строго отведенной ей «нише» сырьевой колонии...

Труд, занятых в «бизнесе» (причем, и хозяев, и работников), безоговорочно примитивен. Многочисленный отряд людей, с некогда высококвалифицированной подготовкой, деградируем. Профессионалы просто вытесняются из производства (среди прочего, «гастарбайтерами» из бывших союзных республик) за ненадобностью. Доходит до того, что, когда там-сям возникает нужда (например, в связи с массированным всплеском ВВК из-за так называемой СВО), их уже невозможно найти [См.: Синие воротнички», ау! // https://newsland.com/user/4297816004...ki-au/5869982]. И за в общем-то немудреный труд, скажем, того же экскаваторщика, уже приходится платить до 500 тысяч (хоть и обесцененных, но все же) рублей. Собственно, это не ахти какие «бабки», коль скоро подходить к делу относительно, учитывая обесценение выплачиваемых трудящимся «довольств» и сравнивая с тем, как ценится труд в той же метрополии....

Созидательный труд в стране, как правило, «оплевывается и высмеивается, а наилучшим человеческим качеством провозглашается лишь одно — качество торговца-спекулянта» [Там же]. Труд, не несущий «навары» и как можно большие, — такой труд для всякого быдла, черни, «жизненного мусора», как прямо изволил выразиться хозяин сбербанка страны. Нет никому дела, что культивируемый пришлыми хозяевами, труд все быстрей и неотвратимей истребляет страну, народ. Нужно вернуть ему подобающие меры, значимость, вырвать из захвативших и «удушающих лап», кричат часто, особенно на телешоу. Но как, — кто знает? Кто об этом слышать хочет?..

Власть искусно создает и насаждает посредством средств массовой коммуникации и информационных технологий культ потребительства, дурного индивидуализма, асоциальности, других либеральных ценностей, деградирующих человеческое. Сознание граждан примитивизировано, опустошено до уровня животности. Царящая в отечестве обстановка, система образования формирует людей в грязно-торгашеском духе, западничества, расчеловеченности. «Честь и совесть, свобода и любовь, страна и земля, — все становится объектом купли-продажи. Скрытая пропаганда насилия, проституции, содомии и наркомании захлестнула экраны телевизоров в постоянной непрекращающейся битве за умы и сердца нашего народа, который продолжает вымирать в блеске экранных миражей» [И. Миник. Пролетариат в современной России // work-way.com.].

Деградация культуры, души и духа, разворовывание народных богатств, страны, предательство, демографический коллапс, — в целом происходит под благодушное пение «осанны» власть предержащим. В целях подачи лжи за истину, прикрытия воцарившихся бесчеловечных порядков, своей неблаговидной прихватительской политики господствующая власть в дополнение к общеупотребительным, стала использовать изощренные, специфические для современных российских условий, способы оболванивания трудящихся.

Так, с одной стороны, идет спекулятивное вознесение великих социальных достижений и побед Советского народа в годы социалистического строительства. Утверждающиеся бездушные порядки гнусно драпируются лозунгами, плакатами, советскими кинофильмами, портретами выдающихся отечественных деятелей из недавнего и т.д. Хорошо об этом говорится в приведенной на страницах темы публикации Николая Островского (Краснодар).

Эти гнусные подмены часто усыпляют бдительность трудящихся, создают видимость продолжения прежнего курса, заботы о народном благосостоянии, справедливого строя, отвлекают людей от борьбы за свои права и свободы, за лучшую жизнь, против буржуазии, либерастического растления. Живится ностальгия по советскому прошлому.

С другой стороны, раскручиваются разного рода отвратительнейшие рекламы, «ток-шоу», «прямые линии», пресс-конференции (в том числе в интернет) с видными властными деятелями, чиновниками, главой государства. Все это, особенно прямое общение с первым лицом страны (например, в виде вопросов и ответов, «дней президента», встреч последнего с населением, демонстративных «рукопожатий», восхвалений) «создает у простых людей иллюзию, будто они влияют на внутреннюю и внешнюю политику государства» [Рафик Кулиев. Современный рабочий класс добывает себе средства существования исключительно путем продажи своей рабочей силы // https://forum-msk.org/material/news/15281682.html].

Вместе с тем, в таком патерналистском общении, когда, к тому же, Путину приходится самолично и напрямую решать разнообразные вопросы граждан, вплоть до мельчайших деталей жизни отдельного человека, не просто ли устроить показушник того, как «власть», лично «сам» («самый лучший», «самый добрый», вплоть до «отца родного») президент (на деле ни за что не отвечающий диктатор и т.п.) денно-нощно являет заботу о своем народе, о каждом подопечном... То же, что в подобных ситуациях очевидней всего выражена олигархически-деспотическая природа сложившейся системы власти, мало до кого доходит, мало кого трогает... Мало трогает и доходит до понимания, что деспоты бывают не только добрыми, и вообще, им очень даже несложно сменять милость на гнев, как и наоборот.

Хотя, — как знать, к добру или худу, — можно ли строго утверждать, что В.В. Путину принадлежит безусловная и абсолютно самоличная власть. Если верно, что последняя олигархична, то отрицательный ответ на поставленный вопрос очевиден...

Продажная интеллигенция, СМИ стараются изо всех сил преподносить наличные порядки «в высшей степени демократическими», справедливыми, служащими человеку труда. И они преуспевают в этом. Часто нищие и голодные граждане считают буквально «благодетелями» тех, кто грабил и продолжает их грабить. Как благоговейно, с чувством трепетной преисполненности часто звучит сегодня слово «работодатель»! Или другое: «создатель рабочих мест»...

Оно и понятно! Кто делает жизнь? Кому мы, простые люди, обязаны тем, что имеем? Причем, — не только доходы, но вообще, что-либо значить: ценить себя, быть «годными» для чего-либо. Да, везде и во всем мы обязаны «хозяевам» «создателям» не только рабочих мест, но и жизни нашей! Все из рук «кормильцев», «бизнесменов», нашей «элиты», «небожителей»...

Какой-нибудь скоморох, клоун, артист, богемная шелупонь, — всегда прежде знавшая свое место «при стенке», готовая к исполнению шутейско-проститутских «утех», — нынче погодовершитель, «благодетель», «законодатель нравов». И если б возвышающих человека, осветляющих, — нет же: все растлен, смакование очередной гнуси. Натыкаешься повсюду на, набивших себе руку каналах «зомбоящика», шоу разного рода проходимцев, где вся эта низкопробная свора выпендряется, — просто омерзение пробирает! Вот, и журналюги, прикормленные властью, — типа гниды Соловьева, который, кстати, не работает на государственном телеканале, но продает свои поделки последнему за нехилые башли, а за это еще и воинские звания (уже майор! Никогда и нигде не служимши) получает, — просто борзеют в своей хамски-бесцеремонной и низкопробной вседозволенности...

Приходит чувство, что человеческая мелкотравчатость, тупость, падеж, гадостность, не имеет границ, падать, развращаться можно долго и долго. И эта плесень на человеческом теле (а объявилась она не только у нас) учит всю страну, ставится в образцы, пример для подражания... Никакой альтернативы этому асоциальному обезьянству нет, не на кого глаз положить...

Как-то слышал, что новый председатель комиссии по вопросам культуры в ГД, Е. Ямпольская, вроде, решительно настроилась на слом данной, вытравливающей человечность, духовный свет, пакости. Однако, как видно, ничего ей не удалось, да и вряд ли что она предпринимает. Одно дело ведь слова, а другое — дела! Видать, сама из того же теста. Хотя, по правде говоря, почти всегда с интересом слушал ее выступления, в частности, на тех же Соловьевских ток-шоу. Так что, вполне возможно, ей просто не переломить сложившийся уклад, порядок. На это, между прочим, недавно жаловался по «Россия-24» сам (теперь бывший) министр культуры, В. Медынский...

Одновременно правящий класс своей хитрой политикой создал репрессивную государственную машину, судебно-полицейская система которой устроена так, что ворующие миллиарды, губящие сотни народа, отделываются разве что «домашним арестом», «подпиской о невыезде». Лихоимство богачей, беспредел, беззаконие, уничтожение флоры и фауны, экологические преступления, выпуск недоброкачественной продукции, доходящие до буквального мора народа, — высвобождаются из-под контроля, легализуются, берутся под защиту. В то же время, трудящиеся низы, их дети, сироты ютятся, замерзая в непригодных для жилья халупах, подворотнях, канализационных люках. А треть населения живет за чертой бедности, влача нищенское существование.

За какой-либо мелкий проступок всяким там «нищебродам», «замкадышам» уготованы, разлагающие без остатка человечность, нары. «Новые дворяне», «крутые» же безнаказанно давят «простолюдинов» на дорогах. На предприятиях творится произвол и беззаконие. Попасть в больницу — равносильно краху семейного бюджета. А человеку, лишенному средств — смертельный приговор... «И даже сама смерть стала непосильным бременем. Все это результат <сказок> и обмана буржуазии, результат молчаливого соглашательства «терпеливого» и «всесносящего» народа [См. Миник, указ. Соч.].

Такова предельно кратко действительность нашей страны на сегодня. Худо-бедно, она сложилась, представляя некоторую целостность, определенность. И даже — устойчивую. По крайней мере, падающей, ей за последние годы довелось вынести два неимовернейших испытания от общепланетарной кризисности. От них она не только не развалилась, сдала, но, выдержав, как-то даже «умудрилась» несколько стабилизироваться на фоне остальных стран, подпавших под такой же «пресс». Речь идет об эпидемии ковид-19 и специальной военной операции, куда не мытьем, так катаньем, втянул нашу страну империалистический Запад.

Очень многие ждали, подвергнувшись натиску ковид-эпидемии, отечество, равно другие, в корне преобразятся: двинутся путем подлинной справедливости, самодостаточной экономики, социалистических преобразований и проч. Однако, ожидания не сбылись. Выдержав натиск, совладав так сяк с возникшими трудностями, отечество сохранилось в былом статусе.

И, вот, уже скоро два года с действием второго «натиска». Он куда опасней, нарастающе напряжен, затягивает. Но, как заверяют (например, ряд последних выступлений президента), руководство страны, ЦБ полно решимости справиться с вызовами и предстоящими задачами надежной защиты отечественных интересов во всех областях внутренней и внешней политики. Что верно, у правительства нет программы, никаких обнародованных во всеуслышание планов, стратегических целей. А у ЦБ — одна и та же «шпаргалка», подготовленная еще где-то в Чикаго или «мальчиками» из Сан-Франциско. Вряд ли в этом смысле моменты-направления, оговоренные президентом, скажем, в недавнем послании СФ РФ, следует принимать за таковые.

И тем не менее. Нас убеждают: руководство успешно применяется к усложнившимся реалиям. Напрягая усилия, мобилизуя трудовые и материальные ресурсы, страна удерживается «на плаву» и даже роста, сохраняя прежний политический и экономический курс. Другими словами, правительство полно решимости сладить со всеми навалившимися трудностями теми же средствами, рычагами, коими располагает, ничего радикально не меняя, сохраняя былое направление движения. Нас уверяют, что наша экономика занимает пятое место в мире, поскольку у населения почти самая лучшая «покупательная способность». И проговаривается такая, скажем так, «блажь» самыми первыми лицами во власти. Видать, совсем уже «заценили» свой народ, внаглую предлагая подобную туфту сплошь да рядом!..

Да, приходится напрягаться, уверяют нас, решать архисложные задачи. Преодолеваются бесчисленные «санкции». Особенно непросто дается «импортозамещение» (Кстати, нельзя не заметить, преимущественно сменой импортеров и, вот, уже свыше десяти лет практически оставаясь все там же). Да, возрождается, организуется, налаживается выпуск необходимой военной и гражданской продукции, мобилизуются человеческие и материальные ресурсы по обеспечению фронта, тыла и т.д. И руководство полно решимости справиться с выпадающими проблемами. И это при многочисленных констатациях противоположного. Призывах, рекомендациях, заклинаниях и проч. со стороны весьма многих авторов, специалистов, общественных деятелей, — причем, далеко не только левого толка, —решительно развернуть социально-экономический курс отечества, отказаться от капитализма, перевести экономику на мобилизационные рельсы и радикально усилить позиций государства в хозяйственной жизни страны.

Мы здесь не станем разбираться во всех этих, весьма непростых вопросах, какой курс нужен, кто прав, кто нет, что тут хорошо, а что плохо. В том числе оставим, напрашивающийся навязчиво, вопрос если наше правительство так всесильно и столь уверено в своих силах справится с задачами возвышения экономики и народного благосостояния, то что же делало оно до сих пор, ведя страну по нисходящей? Ведь в «обойме» руководства страной почти те же, бессменные лица!..

Для нашего исследования сейчас важно проконстатировать только одно. А именно: крайне скудно описанная характеристика отечественной действительности в связи с означенными испытаниями, ничуть не изменилась. Разве что народу стало жить куда трудней, напряженность возросла, социальные проблемы обострились, галопируют цены, инфляция, обесценение валюты. Олигархи жиреют, занимая первые места в данном отношении в списке «Форбс». «Заданная более 30 лет назад траектория движения России к пропасти сохранилась» (В.Ю. Катасонов)...

И, тем не менее! Трудящиеся, в принципе, какими были, такими и остались по своему качеству, мироориентации, социально-классовому статусу, уровню сознательности, политической зрелости, активности.

Наша, скажем так, «скупая картина» состояния дел в отечестве в целом, так либо иначе, преломляется на особенностях, специфике рабочего класса здесь. Больше, он предстает куда непригляднее. Контрреволюционными сдвигами «проклятых девяностых» он по большей части оказался буквально деклассирован. А по части сознательности и организованности отброшен вплоть до докапиталистической поры. Так что, уповать сегодня на него, что он совершит революцию, установит свою диктатуру, к тому же, начнет что-то там социалистическое вершить, — даже не смешно!..

Деиндустриализованный, периферированный, деградированный, отечественный рабочий в массе своей просто разложен, обесчеловечен, раздавлен. Собственно, и нет его как класса вообще толком: вспомним сказанное на этот счет в разделе (12.3.). Нет его даже на уровне тред-юнионистского сознания: он не способен на создание собственных профсоюзов. К нему, даже народникам рано идти, ибо уже на индивидуальном уровне человек буквально растлен, деклассирован...

694. Хорошо описывает состояние разложенности отечественного работника А. Фролов в своей книге [см.: Фролов А.К. Новорусский капитализм. Очерки экономики и политики — М.: ФИЛИН 2017. — 550 с.]. Да и другие авторы подмечают эту деградацию, указывая также, что во многом результат является следствием целенаправленной работы господствующей власти, осуществляющих ее политику, средств массовой коммуникации. Далеко потому не случайно, что промышленного, как-либо организованного рабочего власть буквально изгнала из центров. И оставшиеся, «служащие», — кто они, какие на фиг рабочие? Каким же, потреблятством, напрочь сманипулированностью, развращенностью, вплоть до лакейского холуйства перед буржуазностью и властью, отдает сознание их!..

sgaliev

О чем речь, Волобуев?

Какие там панфиловцы? Или маразм задавил?

Или боитесь, что вскорости доберусь до ваших ахиней, которые безоглядно и напропалую гоните?👎


Я ужо мельком успел просмотреть ваши "перлы"...

sgaliev

Продолжим разговор о пролетариате и его диктатуре


Констатируя плачевное положение дел в нашей стране и состояния пролетариата здесь, нельзя не отметить, все же, следующее. Хоть страна в целом низверглась в беспрецедентную деградацию, очутившись, по крайней мере, состоянием сознательности трудящихся, как верно замечает в своей книге А.К. Фролов, где-то на уровне шестидесятых-восьмидесятых годов девятнадцатого столетия, тем не менее, следует учесть весьма важное обстоятельство. Отброшенное назад в развитии (особенно духовном), Несамостоятельное, полузависимое, отечество сегодня поневоле пронимается особенностями, идущими из метрополии. И это так, что бы себе ни мнили, заправляющие тут, политики, СМИ. Тем более, граждане.

Мы, между тем, знаем, метропольные страны, Западный капитал уже давно переживают постиндустриальную стадию буржуазного становления. О том, что это такое, не раз говорено выше и в других наших работах. Потому, не повторяясь, заметим лишь два момента.

Во-первых, состояние постиндустриальности, процессы, происходящие тут, — особенно дух, психология, поведение людей, — так либо иначе, но накладываются и на качествах периферии, а также третьего мира, куда мы пока что занесены волей истории. И с этим нельзя не считаться. Многие процессы, происходящие у нас, в том числе состояние дел с производством, трудом, с отношением к действительности, в ценностных ориентациях, предпочтениях, психологии людей и проч., непременно преломляют на себе также постиндустриальный эффект. Кстати, — и не без тех социально-психологических, информационно-технологических, утилитарных, дигитальных, депопуляторских следствий-трансформаций, коим подвергается сегодня постиндустриализм. Господствующий центр отливается на всех остальных сторонах целостной системы, каковой является современное мировое хозяйство, или, как обычно говорят, «взаимозависимый, целостный мир».

Второе. С развитием производительных сил, ростом производительности труда сокращается численность людей, относительно занятых в непосредственно производственных процессах (вещепроизводстве). Особенно явственно данное сокращение с обретением производством постиндустриального облика, с приходом информатизации и дигитализации. Здесь, к тому же, сфера вещепроизводства существенно сужается, уступает доминирование человекопроизводству, потреблению, сервису. Тем самым, численность людей как непосредственных производителей материальных благ и даже как ближайших участников вещепроизводства (рабочих) не может не сократиться. Причем, — существенно. Но самое главное во всем этом, что принципиально меняется качество пролетариата, его место и роль в системе производства, общества в целом. Под воздействием объективных и субъективных факторов он буквально деклассирован, разложен в означенном выше (12.3.) плане. Именно он составляет массу, представляющую объект депопуляторских усилий.

На прежних этапах производства рабочий, как мы знаем, выступал непосредственным производителем материальных благ и прибавочной стоимости. Другими словами, продукты (товары) фабриковались непосредственным трудом, — то ли руками, за станком, за конвейером, верстаком, то ли как еще иначе, — работника (рабочего). Тем временем, с приходом и развертыванием постиндустриализма работник, выходя из непосредственного процесса производства, становясь «рядом с ним», перестает быть непосредственным производителем («синим воротничком»). В основном эту роль перебирают на себя технические средства. На долю работника, стало быть, выпадает необходимость обслуживания (контроля, регулировки, наладки и проч.). Так разворачивается сфера сервиса. Соответственно, — «работников сервиса» («белых воротничков»), служащих, с принципиально иным местом и ролью нежели у классического пролетариата в системе производства.

Отсюда следует констатировать: пролетариата в том плане, как основоположники марксизма его понимали и как существовал он в условиях классического капитализма, не остается (по крайней мере, в метрополии). Он неимоверно сокращается. Постиндустриально продвинутые страны метропольного капитала пролетариату в классической данности уготовляют участь своеобразных «могикан». Он как непосредственный производитель, — благодаря повсеместной автоматизации, роботизации, информатизации, вообще, с переходом к технологиям третьей и четвертой волн, — почти сводится на нет. Его тянут за собой в небытие, дымящие, чадящие, пылящие, зловонные, занимающие огромные территории (причем, часто в центре города) фабрично-заводские гиганты эпохи индустриализма.

В добавок, элементарный вывоз производства в периферию («на юга») тоже, как бы опустошает метрополии от непосредственных производителей. Правда, их число растет «на югах». Но и эти непосредственные производители, как ни крути, являющие буржуазный постиндустриальны мир с растленным человеком, крайне мало напоминают собой тот самый классический пролетариат, который знавало революционно-освободительное движение конца XIX начала XX столетия. В том числе его теоретики.

Выходит, факт, что рабочих прибывает в странах периферии, не очень-то о многом говорит. По крайней мере, в силу их, скажем так, «заколониализованности» и, как ни крути, периферийности.

Нельзя не заметить, какая-то странность наблюдается сегодня, вроде, прежде не встречавшаяся, по части оценки постиндустриального капитализма. Кое-кто стал смотреть на постиндустриализм, постиндустриальное общество иначе, нежели до недавно было принято, устаканилось. Видно, перемена оценок — от обнаружения недостатков осмысляемого этапа капиталистического становления.

Пошло поветрие, что постиндустриализм — некая «выдумка мракобесов», вплоть до «американских коммунистов». Здесь производство, промышленность как таковые сводятся на нет, свертываются и проч. Тем самым, совершается деиндустриализация. Общество настигает деструкция («детройтизация»). Люди лишаются работы, средств к существованию, деградируют. С необходимостью складывается порядок, когда сильные мира, сплочаясь в «элиту» «избранников», порабощают народы, превращают массу населения в расчеловеченное, безропотное «стадо». Тем самым, безудержной эксплуатацией его на минимизированном производстве, а то и обыкновенными спекуляциями, пользуясь своим господствующим положением в мировой экономике и проч., устраивают себе «привольную жизнь». Если сюда еще присовокупить, далеко идущие депопуляторские консеквенции, вытекающие из теории и практики неолиберализма с трансгуманизмом, становится очевидным, что постиндустриализм — это прямой путь к уничтожению человека, вообще, неминуемого мирового краха. Стало быть, от складывающегося впечатления, что постиндустриализация «влечет деиндустриализацию общества», нечто от развала производства и проч., — за все данные, вроде бы, «прегрешения», кой-какие авторы не скупятся сыпать на постиндустриализм «горы проклятого пепла».

Вряд ли со всеми данными оценками можно согласиться. По крайней мере, трудно признать, что постиндустриализм уничтожает производство. Верно, он серьезно видоизменяет последнее. В частности, выводит труженика из непосредственного («веще»-фабрикующего) процесса. Да, автоматизация, роботизация, информатизация, глобализация. Дистанция между метрополией и периферией стирается. Наблюдается децентрация, демократизация власти и управления, а также собственности. Вместе с тем, хоть последняя не перестает оставаться частной, тем не менее, предельно обобществляется. Точно также налицо дальнейшее обобществление труда (10.2.1.2., 10.2.1.3.). И никакого свертывания, тем более, разрушения производства по сути не происходит. Оно лишь качественно меняется. То, что Тоффлер называет «цивилизацией фабричных труб», действительно, вытесняется, вывозится в худшем случае, «в места не столь отдаленные». При современных скоростях, прозрачностях, системах коммуникации, возможностях движения финансов и информации мировое экономическое пространство предельно универсализуется, уплотняется. Почти мгновенно становятся доступны любые его точки из какого угодно места. Потому, в принципе, совершенно не важно, где расположено производственное предприятие. Главное — чтобы было «оптимально»: удобно, экономично, малозатратно, эффективно, прибыльно собственнику капиталов, транснациональной фирме, метрополии.

Другое дело, конечно, далеко не все, что ей выгодно, выгодно также и обществу, народам, планете в целом. Точно также, процессы информатизации, глобализации, потребления, человекообразования, развития человеческого капитала. Наконец, развитие экономики в целом, строительства общества и мира, — ответствует ли все это зовам бытия, подлинной человечности? Выражает ли интересы истории, будущего? Верно, в мире господствует постиндустриализм. И он объективно социально ориентирован. Тем не менее, реально царит постиндустриализм, буржуазно настроенный, формирующийся на путях капитализации. Никто ведь господство капитала не отменил! Стало быть, жизнь идет своим (капиталистическим) чередом, с характерными ему, коллизиями, противоречиями, «болячками». В том числе глобально-системным кризисом, в последнюю стадию коего сегодня буржуазное общество в форме постиндустриализма впало. Процессы дигитализации, роботизации, симулякризации, трансгуманизации, — вершащиеся антибытийно, бесчеловечно, депопуляторски, — разве все это не свидетельство данного впадения?..

И, конечно же, никакого свертывания производства нет. Если оно и переносится с центра в периферию (поближе к ресурсам), то, тем самым, не только не сворачивается, но, напротив, расширяется, «эффективируется». Разумеется, «устаревшие», ставшие невыгодными, индустриальные предприятия закрываются, как и должно быть...

Все же, вещепроизводство сокращается, поскольку имеет место перепроизводство, переход к спекулятивным моделям экономики. Вырабатываемые «вещи» (товары) уже некуда девать, не реализовать, да и не выпускать в растущей мере из-за исчерпания рынков, из-за производительных, ресурсных и энергетических ограничений. Даже — в связи с переходом к инклюзивному выпуску товаров под спрос.

По большому счету же, производство растет, особенно в сфере услуг, финансов, виртуальной экономики, потребления. К тому же, производство еще более обобществляется, универсализуется. Больше, приобретает невиданные прежде формы. Приходят качественно новые фирмы, предприятия, где «человеческому капиталу» принадлежит приоритет, внедрены автоматы, роботы, энерго- и материалосберегающие, гибкие, цифровые технологии. Развивается «зеленая технология». Доминирует интеллектуальный труд, сервис и т.п. Все и вся информатизируется, оцифровывается.

Что примечательно, становится очевидным: сфера потребления (человекопроизводства, человекообразования) тоже выступает этим самым производством и может приносить доходы. Причем, куда большие, нежели непосредственное производство...

На самом деле. Выше (8., 10.2.1.3.) говорилось, с сокращением, точнее, ужатием непосредственного производства, выходом из него труженика, с информатизацией и автоматизацией, — растет и обретает главенствующее положение область человекопроизводства (человекообразования, потребления). Она, кстати, трудоемка в куда большей мере, нежели вещепроизводство. В добавок, вершится далеко не только на непосредственно производственных предприятиях. Активность людей за пределами последних, — воспитание ребенка в семье, общественная деятельность, даже покупка продуктов в маркете, учеба и т.п., — все это тоже можно и нужно расценивать производящей, производительной деятельностью.

И, в общем-то, если количество непосредственных производителей, («синих воротничков»), занятых в вещепроизводстве сегодня неуклонно сокращается, то само число тружеников очень даже растет, по крайней мере, становится куда больше, нежели на прежних ступенях производства. Просто взамен традиционных рабочих, «синих воротничков» производство заполняется «белыми», «золотыми» и иными, вплоть до прекариев, люмпенов. Социальная база трудящихся чрезвычайно расширяется.

И, по сути, ничто не мешает их называть рабочими, пролетариатом. Условия жизни, — труда, средств к существованию, досуга, сознания и отношения к действительности, — всей этой массы народа, — причем, в метрополии и периферии, — вполне сопоставимы. Даже по уровню расчеловеченности.

Объективно, — двигайся постиндустриализм на социалистических путях, с налаживанием, гуманизацией системы потребления как ведущей стороны современного производства, с другой стороны, с внедрением технологий третьей и четвертой волн, с подлинной информатизацией самого вещепроизводства, вообще, с слиянием науки и производства, — экономика обретает способность инновационного (интенсивного) развития посредством «раскрутки» человеческого капитала и научно-технического прогресса. Рост в интенсивном направлении становится единственно возможным, поскольку, по большому счету, экстенсивному расширению экономики, производства в целом дальше на планете не остается места. Причем, — по весьма многим параметрам.

Но именно поэтому, поскольку, к тому же, постиндустриализм вершится на капиталистической основе, экономика не может идти в рост в подлинно интенсивном плане. Потому, он подменяется движением фиктивным: спекулятивным, монетаристским, эксплуатацией потребительства, деланием денег из денег, раскруткой виртуальной экономики, «мыльными пузырями», дигитализацией в частно-корпоративных интересах и проч.). В том числе — за счет растления, дебилизации массы народа (инновация наизнанку).

Промышленно-финансовый капитал преобразуется в финансово-промышленный. Последний, в свою очередь, разворачивается транснациональными корпорациями. В том числе — мировой корпоратократией с соответствующими устремлениями устроить на планете «новый фашистско-кастовый миропорядок», по сути, изживающий человека...

На втором этапе постиндустриального движения складывается весьма прибыльное направление под названием производство информации (идей, «софта», IT технологии), для этого организуются разного рода бизнес фирмы, виртуальные производства, цифровые платформы и проч. по выработке и распространению информации, информационного воздействия. Опять же, из-за того, что перед нами постиндустриализм, капиталистически формирующийся, здесь невозможно подлинно информационное творчество. Речь может идти о производстве и движении информации коммуникативного достоинства, с вытекающими отсюда негативными следствиями, о которых выше (7.7., 7.8., 8.) шла речь.

С третьей стороны, взамен закрытых или перемещенных предприятий создается принципиально иное производство — высокотехнологичное, основанное на третьей, даже четвертой волне НТП. Новейшие, информационно-цифровые, тем более, природоподобные генно-инженерные технологии, между прочим, почти не нуждаются в прежних производственных гигантах. Вместе с человекопроизводством (образованием человека) они призваны в корне изменить облик производства и мира по линии их обытийствления.

Однако, сохраняющийся на капиталистической основе, постиндустриализм не способен развернуть производство на таком качественно высоком уровне. Стало быть, — одействить возможности, коими чреваты, соответственно, экономика и остальные сферы жизни. Для них требуется всесторонне развитый, осваивающий мир, человек. Его-то, как раз, буржуазно формирующийся, постиндустриализм никак не даст...

Таким образом, говоря о постиндустриальных особенностях современного производства, надо понимать, везде здесь наблюдаются серьезные перекосы. Они в экономике, в политике, культуре вообще. И во многом они от того, что: постиндустриализм разворачивается на капиталистической основе, не распрощался с «вещным» обогащением, потребительством, индустриально-технократическим сознанием и подходом к решению проблем. Наконец, частной собственностью. Одним словом, — формами и средствами классически-индустриального (империалистического) капитализирования, грабежом.

В этом смысле трудно не признать: поскольку постиндустриальное общество утверждается в капиталистической действительности «кривобоко», — нечто, подмечаемое его хулителями, впрямь, усматриваемо. По большому счету же, скажем это повторившись, постиндустриализм призван не разрушать производство, но, по возможности, продолжить, превзойти переводом на интенсивные пути движения. Главным образом, — на основе человеческого капитала. Тем более, коль скоро последний реализуется полномерно, ответствуя высокой человечности, подлинной справедливости и историческому будущему. Ведь реальные возможности всего этого в обществе уже вызрели.

Пожалуй, самое главное в постиндустриальных подвижках производства, то, что все отчетливее пробивается мысль, что производство — далеко не лучший способ самореализации человека миром. Точно также, жить присваивающе пора прекратить. Производство не всегда существовало, и человек не всегда присваивал (тем более, капиталистически) себе окружение. Все это возникло на определенном этапе истории. Стало быть, невечному, конечному, — производству (равно присвоению) предстоит убраться с лица Земли. «Уход», разумеется, не означает прекращение добычи хлеба насущного. «Хлебушко» этот не будет также «манной с небес» или «рябчиками на тарелочке». Придется добывать, строить, создавать, творить... Но — все это на принципиально иной основе. «Основе», — которая на высшем уровне воссоздает то же самое, как наши предки жили, вписанные в естественные ритмы и процессы матери природы.

Мы научимся творить естественно, природоподобно, по-божески, ответствуя зовам бытия, по-могая ему в созидании новых ликов мира. И это творчество может быть не чем иным, как произведением, осваивающим произведением.

По сути, постиндустриализму предстоит так развернуть производство, двинуть, — особенно на ступени информационного общества, — когда оно, подойдя вплотную к произведенческому способу бытия человека, буквально светится последним.

Между тем, история, увы, редко продвигается прямыми путями. Крайне редко (если никогда) принципы, идеалы и даже цели человеческие совмещаются с актуальными реалиями. Потому и находимы сегодня, иной раз, весьма плачевные результаты наших постиндустриальных свершений. Вместо развития, положительного исчерпания внутренних резервов производства, мы становимся очевидцами (вернее, творцами) его деградации, впадения в полнейший тупик. Об этом недвусмысленно свидетельствует нарастающий глобально-планетарный кризис. И, тем не менее, на этом фоне многие стремятся и дальше «тащить» производство, пыжась всяко реанимировать.

Большие надежды «реаниматоры» возлагают при этом на научно-технический прогресс, «человеческий капитал», особенно информатизацию экономики, всех сфер жизни. Тут в помощь им и генная инженерия, трансгуманизм, интернет, облачные технологии, продвинутый искусственный интеллект и проч. Однако, в силу извращенной (присваивающей, утилитарной, прихватительской) эксплуатации НТП и информации с дигитализацией, равно симулякризацией и аватаризацией человеческого фактора, они пожинают не столько успехи осуществления своих попыток, сколько нагнетают мир, причем, в возрастающей степени новыми и новыми бедами, коллизиями, тупиками.

Так, много бед приносит неадекватная реализация информационно-цифровых технологий, равно технологий четвертой волны. Есть и другие беды, идущие от все новых и новых глобальных проблем. Они, повторим уже в который раз, от того, что дела строятся на устоявшихся буржуазных (присваивающе-производящих) основаниях. Развивайся постиндустриализм на действительно социалистической основе, — а такая перспектива имеется, как показывает история, — он принес бы весьма ощутимые сдвиги в делах миропереустройства. В том числе — за счет раскрутки означенных моментов: подлинной информатизации, НТП и человеческого фактора.

Например, только благодаря организации адекватного потребления, человекообразовательной стороны производства, последнее (следовательно, экономика) станут действительно развиваться инновационно, импансивно, по интенсивной линии. Свободное время, предоставляемое постиндустриализмом (вследствие выхода труженика из непосредственного производства), социализм смог бы направить, дабы люди научились по-настоящему формироваться: разворачивать свои творчески-созидательные способности, потребности, энергию и сознательность.

Беда постиндустриализма, развертывающегося на капиталистической основе, дополняя сказанное, в том, что, обнаружив первостепенную роль и значимость «человеческого капитала» в делах производства, буржуи не способны подлинно его развернуть, образовать. Господствующие «вещно»-потребительские, буржуазно-собственнические, присваивающие установки, отношения это просто не позволяют. По данной же причине, оказывается невозможным адекватно совладать с НТП (особенно четвертым этапом его), информатизацией, открывающимися возможностями развития человека. Капиталист не перестает оставаться и в постиндустриализме хапиталюгой. И не важно: мелкий он или крупный, «транснациональный элитарий» или национальный. Отсюда и нежелание, неумение подлинно формировать человека, налаживать нормальное потребление. Точно также — адекватно работать с информацией, новейшими технологиями. Напротив, все это насаждается извращенно, расчеловечивая человека, отвращая его от бытия, превращая в злополучный штифтик.

Если капиталисты как-то и переучиваются в своем отношении к вещам, — вводят действительно ответствующие человечности формы организации труда, быта, потребления, — то лишь благодаря напряженной борьбе трудящихся за свои права, демократические свободы, достойную жизнь. Это также и от невозможности дальше «держаться наплаву», коль скоро соответствующие преобразования не будут предприняты.

Что верно, если «предприятия» и налицо, то, опять же, наперекосяк... Ведь, коль скоро буржуй по-настоящему станет служить человеку, создаст настоящие условия для подлинно человеческого развертывания человека, — какой же тогда он буржуй? Что от буржуазности в нем останется? Куда денется сама капиталистическая система жизни?..

Итак, когда постиндустриализм вершится наперекосяк, хапиталюжно, тогда, впрямь, настигают проблемы “лишних ртов», деградации человечности, дебилизации мозгов, повсюдных непреодолимых «потолков». Приходит очень много неурядиц, опасностей. К тому же, — глобальных, свидетельствующих о близком и неотвратимом конце белого света... И, важно понять: «опасности», в конечном счете, не от того, что общество находится на постиндустриальной стадии, а потому, что оно капиталистично. Стало быть, — не в состоянии совладать с означенными бедами, трудностями, избежать настигающий крах. А еще точнее, данные обстоятельства, — вообще, беспомощность капиталистического мироотношения, даже неотвратимость гибели мира, не рвущего с капитализмом, — коренится в том, что помыслы, устремления, дела, жизнь людей базируются на производящем способе существования человека в мире.

Подлинный (на социалистической основе) же постиндустриализм, тем более, развитая ступень его, информационное общество, имеют мало что общего со всем этим. Больше. Они уже выступают кануном, преддверием мира событийного человеческого бытия.

И современный капиталистический постиндустриализм, так либо иначе, даже задом, движется (коль скоро не желает просто исчезнуть, пытается удержаться в бытии) в том же направлении. Правда, на этом пути его подстерегают немало «испытаний». Объективно, «самотеком», без проявления доброй воли (готовности и решимости) к свету, к преодолению пут собственно капиталюжной ограниченности — вряд ли дела его приведут к успеху. Вряд ли без доброй воли (другими словами, образумления) капитал позволит человечеству выбраться за пределы «накатанной колеи».

Вот, антиглобалистские, национальные, антилиберально-консервативно настроенные, антивоенные, бунтующие (трампизм в США, выступления народных масс в Европе, «желтые жилеты», АНД в Германии и др.) движения, — Во многом даже бессознательные, смутные, беспорядочные, стихийные, — не есть ли они проявлением данной, «вразумленной» воли? Между тем, как же последняя немощна, скована со всех сторон, в том числе американско-деляческим, мелкобуржуазным, анархическим, бесклассово-люмпенским примитивизмом. Без опоры и приобщения к направляющим идеям и практике объединенного революционно-освободительного движения сегодня любые самонадеянные усилия (сводящиеся к буржуазности) по преодолению либерально-капиталистических порядков, в конечном итоге, производящего существования человека в мире не состоятельны. Лишь в единстве действий и устремлений левых сил во главе с настоящими коммунистами достижима победа, стало быть, спасение.

Возвращаясь, все же, к предмету нашего разговора, к пролетариату, нельзя не констатировать: как бы дела ни складывались, с постиндустриализмом классический пролетариат размывается, затирается, уходит, качественно преображается. Уже журналистов, юристов, медиков, банкиров роботы «едят». А пролетариев, — сборщиков, металлургов, добытчиков, грузчиков, продавцов, наладчиков, всех, одним словом, — и подавно [См. об этом, например: http://newsland.com/user/4298131488/...t-mir/6834510; К 2030 году исчезнет треть всех рабочих мест // https://aftershock.news/?q=node/1187767; Калашников Максим. Что ждет людей в эпоху роботизации? // http://forum-msk.org/material/economic/12844532.html и др.].

В последнее время метрополии нередко пытаются возродить прежний ассортимент вещепроизводства, даже возвращают домой (с «югов») вывезенные предприятия. Все же, восстанавливаемые, возвернутые, они уже высоко технологизированы, почти, если не полностью, обезлюженные, избавляющиеся от непосредственного труженика...

Еще одно направление сокращения базы классического пролетариата состоит в том, что вместо него в общественное производство все чаще приходят прекарии [см. об этом: Петр Бизюков. О прекариате // https://www.gazeta.ru/comments/2014/...013393.shtml.], «временщики», сервисники: работники по обслуживанию, ремонту, служанки, мойщики, шофера-кучера, «чего изволите-с...», креаклы. Больше. «Пролетаризуются» и журналисты, работники банков, чиновники (внизу), учителя, программисты. Их место и роль, главное, психология, уж конечно, далеко не пролетарские. Опять же, — в классически-буржуазном представительстве.

Как нетрудно понять уже из сказанного, в растущей части, рабочий (не только классический, новоявленный тоже) буквально обрекается на «ненужность» производству, мутантируется, поскольку его заменяет робот, новейшая техника. Или он просто встраивается в последнюю гореизвестным штифтиком. Да и производство сворачивается. Причем, не только в форме предприятий, каких-либо отраслей и проч., но как способ существования, творчества человеком своей жизни. Потому, по целому ряду факторов, впрямь, «съедаем» производством классически-привычный пролетарий. Больше, — не только как таковой, но даже как человек. Ибо, пролетарий или другой труженик, не важно кто, —обрекается на участь не просто безработного, но того, что называется, «отвалом производства», «лишним ртом», «бессмысленной помехой» («издержкой»)для самого производства. В ряде мест выше мы видели, не просто на пролетария, на самого человека покушается современное производство. Среди прочего, сплошь да рядом и разными путями сея «волю к смерти».

Терпя превращения в означенном плане, производство как непосредственное вещепроизводство теряет достоинство сферы созидания подлинных богатств, вернее, прибылей, наживы. В этом смысле оно как бы перестает влечь к себе тех, кто ищет возможности капиталистического обогащения. На самом деле. Коль скоро оно вершится безлюдно, необходимые человеку блага создаются технологическими устройствами, к тому же, изобильно, создание и присвоение прибавочной стоимости исчезает. Машины не приносят прибавочной стоимости! Следовательно, вверяемое в растущей степени и безраздельно «в руки» робототехники, машин, технологических комплексов, производство (как бы оприродняясь, естествуясь) не может не утратить привлекательность для капитализирования. А когда здесь будут внедрены природоподобные технологии, вещепроизводство окажется столь же естественным процессом, как естественно, матерью природой создается воздух, вода, растения, живое и прочее многообразие вещей нашего окружения, коими мы существуем, опять-таки, обыкновенно, естественно, капитализировать (, вообще, присваивать) окажется принципиально невозможно, бессмысленно.

Кстати, значит ли это, что производство, уже, сфера созидания вещей, еще точней материальных и духовных благ от этого потеряет для человека интерес? Ничуть не бывало! Как раз, именно в этом случае оно приобретет подлинную значимость и достоинство как подлинный источник, условие, в каком-то смысле цель нашей жизни. Ведь мать природа, уже тем, что есть, нас породила, несет в себе, спасает, — тем более, дарует несчислимые блага нашему бытию, — именно этим всем нам бесконечно и неоценимо значима, самоцельна. Причем, во множестве смыслов. В том числе —таком, который производство (даже за спиной людей, незаметно) обретает, так преобразившись. Ведь оно как таковое уже есть произведением.

Между прочим, поскольку материальное производство оприродняется, вписывается в естественный природный процесс, переставая также выступать источником капиталистического обогащения, оно вовсе не перестает обогащать человека. Напротив, именно с этого момента оно и будет подлинно обогащать. Только смысл, значение богатства в корне переменится по сравнению с тем, как оно выступало в условиях частнособственнических обществ, особенно капитализма. Производство, переродившееся в произведение, ставшее естественным процессом, вписанным в саму мать-природу, будет обеспечивать, насыщать, богатить существование человека в том же (пусть и неизмеримо малом) смысле, как и мать-природа.

Однако, это еще не все богатство, которое человек будет иметь от своей созидательной деятельности, бывшей производством. По сути, подлинным богатством станет нечто совершенно иное, кстати, не поддающееся частнособственнической эксплуатации, нуждающееся в подлинном и всестороннем развертывании сущностных человеческих сил. Вот, оно-то, это развертывание, вернее, реальные возможности развертывания сущностных человеческих сил, возможности свободы, будущего, собственно, и явят это самое подлинное богатство. На этом пути и заместится процесс умножения и накопления вещного богатства, процессом духовно-практического обогащения человека. Таким образом впредь будет вершиться интенсивный рост экономики, культуры, общества, истории, человечности. Так сможет множиться момент событийного бытия человека в мире.

Не будем больше отвлекаться: к предмету наших поисков!

Нетрудно понять, результаты означенных, равно других новоявлений буржуазно-постиндустриального общества, — в частности, дальнейшее обобществление собственности и труда, а также выход работника из непосредственного производства, благодаря НТП, — не могут не отложиться, причем, существенно, на сознании, психологии, духе людей. В том числе осмысляющем. Не случайно, доходит до того, что буржуазные экономисты, социологи делают вывод об исчезновении рабочего класса с постиндустриализмом. Сохраняющиеся здесь «могикане» от классического производства, констатируют ученые головы, довольно вписаны в изменившиеся порядки капитализма. Этим рабочим, как и остальным трудящимся, — с высокими зарплатами, социальной защищенностью, акциями, собственникам недвижимости и движимого, занятым даже известным бизнесом, — уже есть что терять! Они, к тому же, развращенные индустрией потребления и манипулирования, иначе смотрят на мир, на свое место и призвание здесь.

Кстати, не потому ли во многом, в США и других метропольных странах рабочие, можно сказать, «изгнали» всяких там «левых» (социалистов, коммунистов), не оставивших индустриальные мерки мышления и видения вещей, из своих рядов. Дух революции из работников на производстве (включая классически трудящихся рабочих) весьма выветрился. И они сегодня рьяней защищают капитализм, нежели сами капиталисты, будучи куда большими буржуями. И, вообще, погрязшими в потреблятской аполитичности.

Выше говорилось, что рабочие (особенно в метрополии) по уровню благосостояния, потребления, ценностным ориентациям, психологии принадлежат так называемому «среднему классу». Вообще, теория классов и классовой борьбы как двигателя общественного прогресса с постиндустриализмом претерпевает массированную ревизию.

Все же, хотя приход постиндустриализма существенно меняет положение вещей в обществе, соответственно, их осмысление, совершающиеся перемены не затрагивают основ капиталистической действительности. Потому, как бы реалии постиндустриализма ни корректировали существо классов и классовой борьбы, как бы ни виделось и извращалось все это буржуазными исследователями, основное содержание, смыслы идей, разработанных марксистской общесоциологической теорией по данным вопросам, сохраняются. Разумеется, — дополняемые и уточняемые с меняющейся обстановкой, переменами в социальной действительности. Стало быть, ошибочно полагать, что постиндустриализм «съедает рабочий класс». Разговоры об исчезновении рабочего класса в основном строятся на непонимании, точнее, намеренном или неосознанном лжетолковании как сути капитализма (тем более, в постиндустриальной данности), так и классов вообще. Особенно извращается, сводится на нет существо, место и роль рабочего класса в революционно-освободительном движении, в социально-политических делах общественной жизни. Не принимается в расчет, что, подобно всему диалектическому, как и само революционно-освободительное движение, жизнь, вообще, место и роль рабочего класса здесь меняется, точно также, его качество.

державник

Прочитал с интересом,с тем что согласен выделил,много спорных моментов,не всегда понятно,чья это мысль,автора или того кого он критикует. Однако в основном полезная статья.

Волобуев,учитесь писать нормальные статьи, у этого форумчанина sgaliev,его будут читать,ибо читается легко,понятно и доступно,а не ваши опусы для мазохистов.

Почему обработал окончание статьи,статья большая,требует времени на её обработку для критических замечаний.Однако я прочёл с удовольствием.

__________________
Россия — священная наша держава, Россия — любимая наша страна.

sgaliev

Спасиббо, дорогой Державник, хза оценку!

Благодарю, ибо некоторые, - видать, весьма "тонкошкурые", - за публикации мои на эту тему уже на виселицу меня было потянули!...
Собственно, оно и прятно! Поскольку эти, тянущие, чувствуют, видать, "жареное!"...

sgaliev

Закончим разговор о пролетариате. При этом будем иметь в виду, что разговор, строго говоря, не закончен. Следующее в дальнейших сообщениях будет конкретизировать разговор с тем, чтобы (позволю несколькозабежать вперед) отождествить понятия "современный пролетариат" и "народ".

Итак, продолжим!


Обоснуем предельно общо и коротко сказанное, равно некоторые другие моменты, связанные с эволюцией пролетариата на примере фактора обобществления труда и изменения положения рабочего в системе производства, особенно вещепроизводства. Нам в этой связи придется даже кое-что повторить, уточняя, из написанного в разделе 10.2.1.3.

Капитализм — общество, основанное на наемном труде. Последний здесь не может быть иным, а главное — он и только он выступает подлинным и реальным источником обогащения капитала, всего общества. Труд же может совершать, стало быть, нести обогащение, лишь человек — никакая лошадь, никакой станок, автомат, робот. И это так, независимо, где и как наемный труд (да и труд вообще) функционирует, включая постиндустриальный капитализм.

Кстати, такова роль труда не только при капитализме, но всегда и везде. Вопрос лишь в характере, особенностях его. А также —особенностях самого богатства. Но, в любом случае, последнее без труда не становится достоянием-состоянием человека.

С дальнейшим обобществлением труда и так называемым «углублением разделения труда» в постиндустриализме как обществе опосредствованных производителей капитала намечаются серьезнейшие сдвиги. Труд, обобществляясь, одновременно обобщается. Хоть и происходит данный процесс, тем не менее, в урезанной, ограниченной форме, о чем говорилось выше

Как бы там ни было, обобщаясь, труд проникается человечным, социальным содержанием, с одной стороны. А с другой — обобщаясь, он абстрагируется, обретает качество, как бы сказал Маркс, «развитой производительной силы всех индивидов» [см.: Маркс К. Экономические рукописи 1857-1859 гг. // Т. 46. Ч. 2. — С.214].

Помимо сказанного выше в означенном разделе, отсюда вытекает, что в процессе современного, предельно обобщенного производства речь следует вести не об отдельном человеке как производителе, труженике, но об обобщенном труженике. Как таковой он объемлет не только людей занятых непосредственным вещепроизводством, но всех, независимо, какое и где место они занимают в общественно-производственном процессе, обретшем универсальный характер.

В этом смысле именно такой, предельно обобществленный и обобщенный труд в целом продолжает нести капиталу абсолютную прибавочную стоимость. Стало быть, прибыль, причем, в классически-капиталистическом варианте. То есть, не просто непосредственный производитель несет последнюю, но все трудящиеся, объединенные в нечто целое, обобщенный (обобществленный) труд.

Вместе с тем, обобществленный и глубоко разделенный труд как бы социально информационно-технически выравнивает людей, их интересы, нужды. Они, за малым исключением, в качестве одномерных функционеров, — «операторов», «кнопкодавов», «перекладывателей бумаг», клерков, «крутителей баранки», «гайкокрутов», продавцов книг, покупателей, домохозяек, студентов и проч., исполняют некоторую, четко определенную и фиксированную функцию, которую легко учесть и проконтролировать. На своем месте они, по сути, в одинаковой мере, однотипно (малоквалифицированно, функционально) множат производство, богатство.

Но создают ли прибавочную стоимость? И здесь, в общем-то и кроется, так сказать, «своеобразие момента».

Она (прибавочная стоимость), конечно, создается, соответственно, присваивается капиталом. Но в существенно опосредствованном плане. Во всяком случае, нельзя сказать, что перед нами абсолютная прибавочная стоимость. Говорят, она превратилась в относительную. Но, следует видеть, что это не совсем верно, если смотреть на дело с классически-буржуазных позиций. Ведь не в том дело, что производителей стало больше, что труд их интенсифицировался, потому сокращается необходимое рабочее время, ибо за единицу времени работник производит куда больше, нежели прежде, когда создавал абсолютную прибавочную стоимость.

А с другой стороны, ведь работник, вообще-то, уже не создает продукты (как было, когда он выступал непосредственным производителем). Это, главным образом, делает техника. Работник лишь обслуживает (сервирует) последнюю: помогает, способствует ее работе, реализует результаты, потребляет, ускоряет процесс, создает возможности и проч.

Между прочим, весьма многое из данных вспомогательных дел он может осуществлять и за пределами непосредственного производства (завода, фабрики). Даже покупая продукты для потребления, растя детей, будучи домохозяйкой, держателем акций, — разве тем самым мы не помогаем производству? Разве учитель, готовящий будущих работников, не служит производству? То же самое официант ресторана, посетители последнего, политмейкер, журналист и т.д. Все они здесь производители, работники, весьма мало чем отличны друг от друга как функционеры производства («пролетарии»).

А с еще одной стороны, ведь сам такой труд человека, как, вообще, взаимоотношения его с работодателем, — они ведь уже не носят рыночный характер, что имеет место в классическом варианте. Труд, трудовые отношения обществом через различные институты и организации четко обставлены, оговорены, законодательно регламентированы. Это так, — и по части времени работы, и содержания, и техники безопасности, и социальной защиты, и информированности трудящегося... И не важно, идет ли речь о том, кого продолжают называть «рабочий» или о любом другом участнике все общего труда.

Что же выходит? Прибавочная стоимость в ее абсолютной данности как бы докладывается, «протягивается» с плеч непосредственных производителей (как это имеет место в классическом капитализме) на плечи всех, точнее, на всеобщий труд. Непосредственно уже мало кто производит. Труд, все более опосредствуясь, существенно упрощается, сводясь к «кнопкодавству», «перекладыванию бумаг», регистраторству. Клеркуемый, «креаклируемый», лаборируемый, — он превращается в труд функционально-оперативный, обслуживающий, контролирующий, поддерживающий, потребляющий и проч. Потому-то непросто сказать, что данный контролер или оператор, лаборант, учитель, официант, пенсионер, студент, — является (или нет) создателем прибавочной стоимости. Ибо его вклад в процесс появления продукта крайне минимизирован, незаметен, обезличен. Во всяком случае, глубоко упрятан. Собственно, это так и касательно стоимости вообще. Кто может твердо заявить, что некоторый студент Петров или мичман Сидоров, равно слесарь Семенов, оператор Маша, являются создателями стоимости?..

Но, тем не менее, именно совместным, объединенным трудом этих самых операторов, контролеров, «перекладывателей бумаг», «гнопкодавов», клерков, «офисного плонктона», потребителей ведь производство и существует. Сколь бы мизерным и незаметным ни был вклад каждого отдельного работника в процесс преумножения общественного богатства, он, тем не менее, непременно имеет место. И в целом, в общепроизводственном итоговом продукте, конечно же, что-то да значит, приносит ожидаемые барыши. Вот, потому-то во многом прибавочная стоимость, создаваемая отдельным тружеником, из абсолютной, как она имеет место в классическом производстве, перерастает в относительную прибавочную стоимость. Но верно и то, что создателем стоимости выступает не только тот, кого обычно относят к «рабочим». Каждый человек-труженик, все население, народ, как-то трудясь, в этом повинны.

Обычно же, говорят о стоимости, прибавочной стоимости не столь расширительно, как у нас вышло. Во всяком случае, с легкой руки К. Каутского, относительную прибавочную стоимость связывают с временным моментом. С другой стороны, о ней говорят применительно к классическому капитализму, где трудовые взаимоотношения в основном определяются рынком, а также капиталистом и наемным работником (причем, выступающим непосредственным производителем).

Однако, с приходом постиндустриализма ситуация существенно меняется. Сам рынок тут оказывается под вопросом, превращаясь, скажем, в монополию различных транснациональных финансовых, а сегодня финансово-цифровых структур. Трудовые же взаимоотношения регламентируются в растущей степени обществом. Так как не только труд, но и собственность здесь обобществлены, насколько позволительно при господстве капиталистических порядков, — а главное, труд, в силу обобщенности (обобществленности), абстрагированности от непосредственных своих носителей, как бы приравнивает последних друг к другу, — они по характеру и качеству исполняемых функций становятся одинаковыми. Люди выполняют какие-то примитивные, строго фиксированные операции, также эксплуатируемы, примерно равно обеспечены, защищены. Условия их содержания тоже не разнятся особо. Вообще, не просто проследить, где они исполняют необходимый труд, а где прибавочный. Вклад каждого отдельного труженика в прибыль тоже не заметен...

Ко всему прочему, господствует финансово-спекулятивная модель экономики, которая как говорится, «в упор не признает» трудовую теорию стоимости. Эффективность работы производственной единицы (вплоть до экономики в целом) измеряет понятием «рентабельность». В этом смысле на первый план выходит так называемый «ВВП». Точно также доходы, прибыль целесообразно расценивать как ренту, результат рентабельности, которая, опять же, не исключает элемент спекулятивности, «ловкости рук» («бизнеса»)...

Не забудем и тот момент, что производство «вещей» все более обретает естественный характер в означенном выше смысле.

Вот, потому-то многие авторы вполне резонно указывают, что с прибавочной стоимостью, как и стоимостью вообще, происходят серьезные перемены, что прибавочная стоимость (во всяком случае, относительная), если и имеет место, то лишь в качестве некоторой «добавленной стоимости», составляющей ренту, спекулятивную выгоду, прибыль и т.д. А понятие стоимости, основанной на труде, превращается в фикцию.

Отсюда делают далеко идущие выводы относительно исчезновения (даже «фиктивности»)понятия «рабочий класс», вообще, марксистской теории классов и классовой борьбы. По крайней мере, в современных условиях.

Между тем, мы видели, социальная база рабочего класса неизмеримо расширяется, и как таковой современный рабочий мало чем отличается от любого другого трудящегося. Он все более народняется, онароднивается, народится, становится народом, а народ (трудящиеся), в свою очередь, пролетаризуется. Об этом и пойдет речь в нижеследующем.

sgaliev

Пролетариат и народ.

Известная ролевая равнозначность и уместность различных видов опосредствованного труда в постиндустриальном общественном производстве очевидна из факта его (труда) обобществленности. Отсюда же ясна неправомерность видения, что постиндустриальный рабочий, подобно преобладающему числу индустриальных производителей, включен в процесс непосредственного производства. Иначе говоря, что он (рабочий) есть ближайший производитель материальных («вещественных») благ. Вообще, не следует ограничивать рабочих привязкой к труду (тем более, непосредственному) по фабрикации «вещной» продукции. Чтобы относиться к пролетариям, не обязательно носить «синий воротничок». Точно также — работать на фабрике, производственном предприятии, даже кем бы то ни было. Официант, учитель, врач, инженер, репортер, портье, — не меньшие рабочие, к тому же, коль скоро наняты...

Конечно, в постиндустриальном обществе сохраняются поприща, предприятия, виды производств, где человек выступает непосредственным производителем, занятый ручным трудом, работой за станком, тем же «кнопкодавом». Особенно много таких видов работ, соответственно, занятости работников в периферийных странах, в том числе нашей. Однако, мы в целом, ведем речь о рабочем метропольного производства, рабочем, преобладающем здесь. А с другой стороны, данный труженик в постиндустриальных условиях относится к осуществляемому труду, к своему участию в нем, как бы заражаясь общей психологией, в атмосфере господствующих установок, привычек, форм приятия действительности, царящих в обществе, на предприятии. И, что важно, такие сознание, отношение к своему труду, самому себе сегодня перенимаются также трудящимися периферии. Во всяком случае, через средства коммуникации, кино, интернет, культуру и другие формы уплотнившегося мирового общения людей этого рода переживания, нравы завладевают и психологией, настроем людей непосредственных производителей периферии. К тому же, — деклассированных, разъединенных, с примитивным самосознанием в означенном выше смысле.

И, все же, как бы непосредственный производитель сегодня ни переменился в своем отношении к исполняемому труду, сколько б его ни стало, — не он преобладает в производстве. Но именно трудящиеся, как бы сказал Маркс, «стоящие рядом с производством»: управленцы, операторы, регулировщики, клерки, менеджеры, креаклы, и проч., носящие самые разные «воротнички». Больше того. Поскольку труд человека, в том числе рабочего не сведен к просто вещепроизводству, он может выступать в различных модификациях. Потому, потребленческий труд, т.е. процесс, где человек потребляет (образуется, причем, внутри и за непосредственным производством), как мы уже знаем, не в меньшей мере относим к труду, создающему товары и эксплуатируемому, нежели всякий другой трут, включая вещепроизводство.

Трудящиеся в такой данности, как, впрочем, и непосредственный вещепроизводитель, уже не лишены «всякой собственности», по горе известному выражению, «гол, как сокол»... Современный рабочий, подобно любому собственнику, о чем ниже, вполне может владеть некоторой вещественной собственностью. Потому имущественный ценз для отнесения человека к пролетариату сегодня, по крайней мере, мало срабатывает.

Руководствуясь цензовой градацией, современного рабочего, как раз, относили к лжекатегории «средний класс». Это, правда, ничуть не мешает, подвергать таких (имущих) трудящихся капиталистической эксплуатации. Собственность, (вообще, доходы) их сравнительно мизерны, не достаточны обеспечить нормальное человеческое существование, самостоятельную жизнь. Тем более, — по царящим в сознании, буржуазным понятиям, ценностям, мироотношению.

Итак, с утверждением постиндустриального общества все производственные и общественные функции выполняются наемным трудом, являющимся весьма различно. И не важно здесь, какие «воротнички» перед нами: «белые», «синие», или вовсе, «золотые». Важно, что они— трудящиеся, где и как бы ни трудились. И они влачат, по сути, одинаковую участь, участь пролетариата. Ибо также эксплуатируемы, также служат источником прибылей (не важно, что последние «рентой» называют). Они ограничены (доходами, «рентой») в отправлении и разностороннем развертывании собственных подлинно человеческих возможностей, способностей и потребностей. Располагаемые материальные, социальные и духовные условия не дают все это.

Как указывалось, с научно-техническим прогрессом, повышением производительности труда и по другим причинам численность работающих в том или ином подразделении производства (особенно «вещного») сокращается. Однако, расширяется так называемая сфера сервиса, услуг (торговля, банковское дело, образование, здравоохранение, наука, средства массовой информации, полиция, армия, управление и т.д.). Здесь все производственные и общественные функции, службы выполняются наемным трудом. Другими словами, трудящимися, низведенными до статуса того самого рабочего, который уже высвобожден из непосредственного производства, и по сути, призван обслуживать последнее.

При этом, в общем-то, неважно, кто является собственником средств производства — государство или отдельный капиталист, фирма. Главное, что все виды деятельности отправляются на основе найма (контракта), с вытекающим отсюда и оговоренным (вплоть до общественного уровня) дармовым присвоением собственником средств производства львиной части результатов труда трудящихся. И, в принципе, неважно, как они называются: рабочими, служащими, клерками, лаборантами, операторами и т.п. Суть работы, в общем-то, не поднимает их над уровнем того, что обычно относят к функциям работника (рабочего, пролетария).

Отсюда можно считать, что рабочий класс в постиндустриализме продолжает сохраняться самым многочисленным и эксплуатируемым классом. Его численность не только не сокращается, но, напротив, растет за счет расширения социальной базы. Другими словами, обретением работниками сервиса качеств пролетариата: пролетаризацией остальных участников производства (белых и других «воротничков»).

Кроме того, как сказано выше, пролетаризуется, даже прекарируется довольно большая и непрерывно растущая часть занятого не на непосредственном производстве населения (как на Западе, так и у нас, в других развивающихся, периферийных странах). Сельскохозяйственный труд, унифицируясь, все более обретает черты производяще-промышляющего. Да и сфера потребления, вроде, далекая от непосредственного производства (дом, учеба, досуг и проч.), — это тоже выступает социальной базой для пролетаризации людей.

Это с одной стороны. А с другой — сам статус (и по труду, и по социально-политическому положению) труженика довольно преображается, выходя за пределы, вернее, расширяя, понятие «пролетарий» в классической данности. Другими словами, налицо процесс обобществления, так сказать, «народификации» пролетариата. То есть выравнивания его качеств, работы, условий существования, сознания и отношения к вещам с остальным трудовым населением общества, всем народом. Таким образом, вместе с пролетаризацией населения наблюдается известная «деклассизация», депролетаризация, во всяком случае, существенная трансформация пролетариата. Точнее, он расстается, — благодаря улучшению благосостояния, научно-техническому прогрессу, социализации, демократизации общества, расширению гражданских прав и свобод, открывшихся возможностей самоосуществления, образования, повышения уровня жизни и проч., — с некоторыми чертами классического пролетариата и обретает качества, характерные любому представителю других классов, сословий, слоев общества. Он в этом смысле сливается с тем, что называется «народ». Не стоит здесь по своим интересам, нуждам, положению где-то особняком, отличаясь от остальных граждан общества.

Да и называть его по-прежнему «пролетарием» как-то даже не идет. Ибо не много от классического пролетария в нем, куда больше черт от остального народа. Он просто вписан в народ. И вместе с последним, в общем-то, влачит те же тяготы. Тем же живет, испытывает буржуазно-эксплуататорский гнет... Современные пролетарии столь же захвачены потребительским дурманом, сманипулированы, увлечены «вещно»-прихватительской гонкой, распорошены в «атомарную пыль», не менее обуржуазнены, социально дезактивированы, нежели сами буржуи.

Последние хоть изъяны своего дела видят, противоречия. В лице своей власти по возможности пытаются их решать. А потому как-то движут производство, совершенствуют общественные институты, права и демократические свободы граждан. Тем самым, — близят, помимо собственной воли, конец, как самого производства, так и самих себя как класса, собственной власти. Вряд ли встретишь подобную активность у тех, кого он эксплуатирует, у неподготовленного народа...

Таким образом, классически-индустриальный пролетариат в постиндустриальном капитализме становится чем-то от полупролетариата, народифицируется. Кстати, нечто подобное и как бы параллельное, наблюдалось в отечественном социалистическом обществе. Здесь именно с постиндустриализацией его, по мере выравнивания условий жизни, стирания различий между рабочим классом и крестьянством, других социальных объединений формируется исторически новая общность людей, советский народ. Появление последнего провозглашается со всех трибун и кафедр страны, становится всемирно признанным фактом. Государственная же власть из диктатуры пролетариата перерастает в общенародную, закрепляясь, соответственно, конституционно.

При этом, если в социалистическом обществе означенная трансформация совершается не просто стихийно, но во многом благодаря целенаправленной и разноплановой политике власти, то в капиталистическом обществе пролетариат народифицируется главным образом стихийно. Во всяком случае, данный процесс не выступает предметом специальной политики правительств, управляющей власти. Как бы там ни было, ощутимые трансформации пролетариата в означенном направлении налицо.

Сливаясь с народом, пролетариат обретает общие с последним особенности. Соответственно, нужды, сознание, цели, условия жизни. Он и эксплуатируется-то уже как остальное население. А оно — подобно ему.

Вот, в таком ключе снова становится неверным ограничивать рабочий класс («пролетариат») постиндустриальности тем кругом людей, даже трудящихся, «который добывает средства к жизни исключительно продажей своего труда» (Ф. Энгельс). Такое, ограниченное понимание приемлемо, имеет силу, разве что, как верно замечает Энгельс, к классическому капитализму. Здесь, на самом деле: «Пролетариат это класс, счастье и горе, жизнь и смерть, все существование которого зависит от спроса на труд, т.е. от смены хорошего и плохого состояния дел, от колебаний ничем не сдерживаемой конкуренции. Одним словом, пролетариат, или класс пролетариев, есть трудящийся класс XIX века» [Цит.: Леонид Развожжаев. Люстрация кремлевской ОПГ как диктатура народовластия// https://forum-msk.org/material/politic/15595903.html].

Не мешает еще раз указать, с приходом постиндустриализма народифицируется (причем, через пролетаризацию) часть населения, вроде, вообще не трудящаяся. В этом смысле — действительно (по крайней мере, в предыдущих социумах), мало участвующая в общественной жизни: в экономических, социально-политических процессах. Потому обычно ее как-то отсекают от понятия «народ». Речь о пенсионерах, домашних хозяйках, учащейся молодежи, безработных, — в принципе, всех гражданах, не охваченных непосредственно производством, так либо иначе, вытесненных за пределы социально-активной жизни.

Между тем, при постиндустриализме условия жизни, — доходов, возможностей, потребностей, активности, — их оказываются аналогичными с людьми наемного труда, пролетариатом. Они тоже выступают источником, объектом выколачивания прибавочной стоимости, доходов богачей. Следовательно, — эксплуатируются, не могут не пролетаризоваться, народифицироваться.

Повторяем уже в который раз, любой человек, скажем, пенсионер, приходя в маркет и покупая там какие-либо товары, тем самым, уже обогащает владельца данного заведения. Во-первых, — тем, что покупая товары для потребления, он обеспечивает реализацию последних, стало быть, оборот, функционирование производства, стимулирует выпуск новых товаров и т.д. Во-вторых, покупая тот либо иной товар, мы отдаем предприятию (хозяину последнего) не просто труд, выраженный известной суммой денег, но труд также добавленный. Ведь в цену приобретаемого товара изначально заложена что называется «добавленная стоимость». И везде, где имеет место купля-продажа, там на простых людях хозяева жизни наживаются, прибирая к рукам труд, не просто выражающий реальную цену продукта, но также труд, предполагаемый добавленной стоимостью.

То же самое, как мы видели выше, можно сказать о любой другой неоплачиваемой, но общественно-значимой активности современного человека. Везде и всюду она, так либо иначе, множит общественное богатство. И, вершась в производяще-капиталистических реалиях, эксплуатируема...

Выше мы допустили: добавленная стоимость, которой столь активно пользуются сегодня, является превращенной формой прибавочной стоимости, когда в обществе господствует финансово-спекулятивная модель экономики. Ведь высчитывать прибавочную стоимость, как это делалось в условиях классического капитала, в постиндустриальной экономике, — где труд человека, выведенный из непосредственного производства, высоко технизирован, обобществлен и обобщен, свелся к обслуживанию, вроде, производит продукцию не человек, но машина, — довольно непросто...

К тому же, эксплуатация граждан, народа капиталом при сложившихся обстоятельствах непосредственно не заметна, не очевидна. Прибавочная стоимость (перееденная в добавленную стоимость, даже ренту) в данном случае не является абсолютной, но относительной (в означенном смысле). Как бы ограничив отъем прибавочной стоимости от отдельного непосредственного работника, хозяева, капиталистическое общество добирает остальную часть ее (прибавочной стоимости), обеспечивающей доход, с остальных граждан, всего населения, народа. И, таким образом, формируется даже куда большая прибыль, нежели когда бы оббиралось небольшое число работников отдельно взятого предприятия, производственной единицы. Все это, повторимся, вполне объяснимо, имея в виду, что постиндустриализм предельно обобщает труд и собственность. А потому, труд каждого отдельного человека выступает какой-то частицей, атомом системы всеобщего общественного труда, охватывающей народ целиком, а также разновидности общественного труда сполна (например, купля-продажа)...

Пролетариат народифицируется и так сказать, в имущественном плане, как собственник. Так либо иначе, сегодня люди, трудящиеся, — как у нас, так и на западе, — являются какими-то собственниками. И порой, немалой собственности. Некоторые имеют свой, пусть небольшой, но все же, бизнес, собственную квартиру, машину, акции, преференции. Немалое число граждан получает доход с имеющегося имущества, либо как-то «приспособились выживать», используя, например, свои приусадебные участки.

Конечно, есть и такие, которые, причем, не обязательно из рабочих, фактически полностью разорились. Но, в целом, людей, подходящих под понятие «пролетариат» в классическом смысле по так называемому имущественному цензу отнюдь не большинство. А кроме того, «они еще и не являются рабочими крупной промышленности» [Там же]. Так что, повторимся, пролетария в классическом смысле у нас совсем немного в процентном отношении в масштабах страны. Того меньше его в метропольных странах.

Не забудем, опять же: у сохранившихся «могикан», как и у остальной массы пролетаризованного народа, сознание, дела достаточно капитализированы, извращены, заточены на потребительство, погоню за прибылями, наварами на буржуазные ценности и устремления. Люди присваивающе, атомизированно, «вещно» относятся к действительности. Самое страшное — симулякрированы, аватаризованы, «леммингированы».

И, тем не менее, они не мешают нам держаться сказанного чуть выше о пролетариате. К тому же, понимая последний расширительно, вплоть до тождественности с понятием «народ». Тогда такого пролетариата в современных обществах очень даже достаточно.

И, что чрезвычайно важно, хотя в нашем видении современный пролетариат предстает в существенно широком плане, с предельно емкой народифицированной социальной базой, он сохраняет и преемственную связь с пролетариатом классической поры, не переставая быть объектом капиталистической эксплуатации, «главным нервом производства». Этим «главным нервом производства» современный онародившийся пролетариат, разумеется, не может быть при сохранении его понимания в классической данности, без расширительного видения, доводящего его до понятия «народ». Ведь последний никак не может быть втискиваем в узкие рамки понятия «пролетариат» в его классической данности. Главное — пролетаризованный народ, народ как современный пролетариат не перестает оставаться движущей силой ожидаемых и предстоящих социально-политических преобразований капитализма в социализм.

Таким образом, одно то, что народ без изъятия, подобно пролетариям, эксплуатируется, — служит объектом извлечения (пусть, почти незаметно, скрыто) прибавочной стоимости, прибылей, — достаточно, чтобы отнести его к пролетариату. А последний возвысить, понимать расширительно, как, если не весь народ, то главное здесь. Вот почему, в постиндустриальных условиях, когда ведут разговоры о пролетариате, рабочем классе, к тому же, о его революционной миссии, именно народ нужно рассматривать в качестве пролетариата. Снова-таки, поскольку все народные массы, население подвергается пролетаризации, эксплуатации, а наличные порядки им невтерпеж, под пролетариатом следует понимать народ. Этот вывод правомерно вытекает из всего сказанного выше, как и тот, что именно пролетаризованный народ и народ как современный пролетариат остается движущей силой преобразования современного общества в социализм.

Собственно, означенные трансформации вершатся также под углом зрения еще одного момента, связанного с постиндустриализацией общества. Да! Речь о дальнейшем обобществлении собственности, происходящим с утверждением постиндустриальности. В этом плане нельзя не заметить, сама природа капитализма серьезно видоизменяется по сравнению с его классической данностью. Современный капиталист далеко не тот, кем он был прежде. Речь, разумеется, о капиталисте метропольном, не отечественном. Хотя, и тут уже встречаются перемены в психологии и социальных ориентациях отечественных частных собственников.

Постиндустриализм, поскольку здесь человеческому фактору («человеческому капиталу») объективно принадлежит ведущая роль в экономике, заставляет современный (думающий) капитал переучиваться в сторону дальнейшей демократизации, социализации, гуманитаризации системы производства, отношения к эксплуатируемым трудящимся. Капиталистические фирмы заинтересованы улучшать (по крайней мере, по возможности) условия жизни, безопасности, устраивать нужды своих тружеников, повышать их благосостояние. Даже в рамках проводимой в стране политики на многих (не только промышленных) предприятиях устанавливается короткий рабочий день. Наряду с демократизацией общества, предпринимаются меры по демократизации собственности, соответственно, управления, стимулирования соучастного движения, инициативы снизу в направление совершенствования работы не только на отдельных участках, но даже фирмы в целом. Пробуждается активность работников, преданность нуждам фирмы, рационализация, почины. В частности, это все достигается системой так называемого «народного капитала», превращением через акционирование работников фирмы в собственников. Большую роль играет и развитая система социальной защиты, профсоюзы, а также забота фирмы о здоровье и качестве жизни трудящихся.

Уже форд в двадцатые годы данные меры внедрял на своих автозаводах... Да и государство (welfare stat), со своей стороны, осуществляет разного рода антимонопольные, противоэксплуататорские меры.

Принимаются социальные законы, прогрессивный налог, дешевые кредиты, низкие ссудные проценты и проч. Они призваны, в частности, устранять чрезмерную дистанцию между богатством и бедностью, заставлять «богатых» делиться.

В ряде стран обеспечение граждан осуществляется через систему так называемого «безусловного базового дохода». Так либо иначе, проводится защита трудящихся от произвола капитала. Последний и общество в целом социализуются. Потому, опять же, по своему социальному положению, уровню и качеству жизни промышленные (и не только) рабочие живут ничуть не хуже остальных слоев общества, образующих так называемый «средний класс».

А с другой стороны, то обстоятельство, что с приходом постиндустриализма в общественном производстве доминирующее положение приобретает сфера человекопроизводства (образования, развития человека, его потребностей и т.д.), социально-экономическое благосостояние трудящихся дополняется благосостоянием культурным. Не будем сейчас брать во внимание, какими перекосами это, как и социализация капитала, часто отдает, как ненормально в капиталистическом обществе, по крайней мере, пока что происходит процесс подлинного человекообразования. Но то, что в данном направлении идут серьезные подвижки, — а рабочий класс, что для нас тут важно, и в культурном отношении не отстает от уровня развитости народа в целом, — факт очевидный.

И, надо думать, со временем, — если общество рассчитывает долго и успешно жить, на прогресс, процветание и подлинное благополучие своих граждан, народа, — оно и в данной области (конечно же, при активном участии революционно-освободительных сил) справится с ненормальностями, превратностями, которых на сегодня больше чем предостаточно.

На означенное вызревание, кстати, толкают интересы экономики, самой культуры, производства в целом, коль скоро общество хочет умножать богатства, быть обеспеченным, не деградировать. Уже нужды нормально совладать с технологиями четвертой волны (так называемыми «конвергентными технологиями») этого требуют. Точно также — нужды подлинной информатизации, дигитализации экономики, жизни вообще.

sgaliev

Народ как вершитель истории и революции.


Стало быть, нет оснований не ожидать положительных сдвигов на путях очеловечивания и освобождения человека, мира. Ибо, коль скоро общество не справится с задачами подлинного очеловечивания, — тем более, обытийствления своих граждан, народа, жизни вообще, — ему уготовано вырождение, полнейшая деструкция. Грозные «рыки» последней, кстати, сегодня, на четвертом этапе глобально-планетарного кризиса, весьма громко слышны, по свидетельству многих «ушастых»... Вызревшему сполна, до пролетаризации, высвободившемуся из-под груза отчуждения и иллюзорных чар, навеваемых буржуазными порядками, народу в современном революционно-освободительном движении предстоит взять собственную и мира судьбу в руки и утвердить на планете подлинно справедливую, свободную, гуманную действительность, основанную на осваивающе-произведенческом способе человеческого бытия.

Вот почему, понятие народа приобретает особое значение в современных условиях по сравнению с тем, как он выступал и понимался прежде в историческом процессе и в революционных преобразованиях действительности.

Роль народа сегодня неимоверно возросла. Если в прежние эпохи он обычно выступал, так либо иначе, ограниченно проявляя себя и в лице, от имени какого-либо ведущего социально-политического, религиозного движения, то теперь способен выражать свои интересы, волю сполна, как таковой. Другими словами, народ всецело обретает качество субъектности жизни и истории.

Что в предыдущие эпохи народ в историческом процессе и преобразованиях общества обнаруживался ограничено, — его роль здесь была почти неузнаваема, — объяснимо целым рядом обстоятельств. Среди прочего, здесь и протекание исторического процесса как бы «за спиной» людей, непонимание последними ее сути, движущих начал, смысла. Также господствует надо всем религиозное, политическое, «вещное» отчуждение. Причем, как самого человека, так и его деятельности с результатами.

неразвитость самосознания людей, народа, невозможность обнаружить подлинный смысл своего места и роли в общественной жизни, историческом процессе в целом и многое другое не могли не формировать, в лучшем случае, превратное понимание жизни, всех социально-исторических явлений. Даже в самые бурные всплески движения народных масс (освободительные войны, революционные движения и проч.), если и представали на исторической сцене осмыслению, то лишь как нечто стихийное, неуправляемое, разрушительное, бессмысленное, — наподобие какого-либо естественного, нежелательного и опасного катаклизма. К тому же, как правило, главенство в течении и исходе данной «стихии» (как «ударной силе») принадлежало тому либо иному, господствующему (не понятно как и для чего) движению, «партии». В свою очередь, эти «партии» тоже неразвиты, живут иллюзорными устремлениями. Потому они, как правило, выступали партиями, движениями какого-то лица, «лидера», наделяемого всевозможными сверхъестественными достоинствами. Последними наделялась и сама историческая реальность, вершащаяся как бы объективно, независимо от субъективной воли и сознания кого бы то ни было. «Лидеру», самое большее, оставалось лишь как-либо мистически «уловить», чего она (история) хочет, куда держит путь. Если это удавалось, «уловитель» предпринимал, что требовалось. Тем самым, он мог считаться «успешным», возносился, почивал на лаврах. И, вот, так складывалась картина, что не народ строит исторический процесс, не он осуществляет преобразование жизни, но прежде всего и главным образом «выдающиеся личности», «вожди», возглавляющие и направляющие ход дел.

Ко всему прочему, когда народы угнетены экономически, политически, духовно, — как это имеет место в протекшей истории (да и сегодня), — так либо иначе, возрождается подобное видение. Народные массы видятся как бы «не при делах»: устраняются от решающего участия в политике. Они уподобляются пассивному «материалу», который «умелый мастер лепит» как захочет и проч.

Как бы там ни виделся народ, он в предшествующей истории, на самом деле, пребывал в некоторой «спячке», бездействуя и безмолвствуя. Разве что с приходом бифуркационных перемен в истории, обществе он обнаруживался, являл свою самостоятельную историческую деятельность. И последняя, в конечном итоге, решала ход и исход событий. В обычное же, «спокойное» время «большая политика» безоговорочно принадлежала господствующим эксплуататорским классам и их ставленникам. Собственно, эти, тем более, прочимые в «реальные вершители истории», — сознавали они до конца что делают, чего хотят своей политикой?..

Не случайно, подлинное понимание исторического процесса, предложенное историческим материализмом, сформировалось на сравнительно позднем этапе общественного развития. Точнее, в пору заката капитализма и кануна социалистического переустройства мира.

Между тем, в немарксистской социологии и истории до сих пор царит, сложившийся и получивший довольно распространенное хождение субъективно-идеалистический взгляд на существо и роль народа в историческом процессе. Доминируя в буржуазной социологии и историографии, он игнорирует в большинстве своем глубинную, подспудную, но повседневную работу масс народа, их субъектность. Отсюда, кстати, в весьма характерно негативном ракурсе осмысливается понятие «масса» (как то, чем выражен народ)...

А ведь именно эта, не бросающаяся в глаза, деятельность масс народа выражает главное и решающее в сложном и противоречивом историческом процессе. Его-то как движущую силу истории, равно суть истории вообще, не замечают, не хотят видеть немарксистские исследователи за пестротой сменяющих друг друга исторических событий, свершений.

Надо, к тому же, добавить, само понятие народа довольно непростое. Оно не есть нечто, раз навсегда данное: исторически меняется, переформатируется даже в одно и то же время в зависимости от перемен в внешней и внутренней политике стран. Все упирается в то, как те либо иные социальные, политические, вообще, культурные силы, движения участвуют в вершащихся событиях: несут ли их устремления и дела подлинный прогресс истории объективно, что они видят, на что нацелены субъективно, что на самом деле кроется за их деятельностью, чему они служат, опять же, объективно. И даже — бытийственно.

Несомненно, Народ — единственный творец, реальный субъект истории. Кстати, против данного положения исторического материализма многие не возражали бы. Однако, что понимать под народом? Что он представляет на том либо ином этапе истории? Что есть народ в современных условиях?.. Ведь понятие «народ» может означать довольно немалое. Так, можно под ним понимать нацию. Можно принимать за народ все население страны. Можно мыслить его и как некоторый круг «избранников», «элиту», высшую касту, или напротив, низшие касты («никчемную чернь», «социальное болото», «быдло») и проч...

Как сказано, «народ» не есть нечто неизменное, он исторически развивается. Его нельзя рассматривать и оценивать вне связи с исторически сменяющими друг друга эпохами, ступенями, в том числе с общественными формациями. Его состав задают и соответствующие социально-структурные слагаемые общества. Больше того. Смысл и содержание народа может даже меняться в зависимости от конкретного хода исторического развития данного общества, страны. И, конечно же, в классовом обществе «народ» не может не вмещать в себя различные классы, сословия, общности.

Тем не менее, как бы ни менялся исторически классовый состав народа, он непременно включает в себя трудящиеся классы. И, вообще, народ — это прежде всего и главным образом трудящиеся массы. Причем, ничто не мешает относить к трудящимся и представителей имущих классов, коль скоро они действительно трудятся, не паразитируют на обществе. И не важно при всем этом, являются ли трудящиеся производителями материальных благ или нет. Это уточнение, возможно, не следовало бы делать, имея в виду историю капитализма, предшествующую постиндустриализму. Оговорка данная уместна еще в том смысле, что ведь понятие «материальные блага», равно понятие «производство материальных благ», больше, понятие производства, равно труда, довольно расплывчаты.

Так, само понятие «производство», как оно употребляется многими, весьма ограничивает историческими рамками человеческий труд, трудящихся. Ибо существуют же огромные отрезки истории (например, традиционные общества), где люди никак не производят, в том числе материальные блага, но созидают все это, как мы знаем, совершенно иначе. А весьма многие, особенно из высших сословий, никак не относят себя к трудящимся, ибо, считают, «труд» — удел «низших», рабов и проч. «наказанных»...

Вообще, «труд», несмотря на, вроде бы, простоту и понятность свою, может быть истолкован весьма различно. По нашим представлениям его, понятие «трудящийся» не следует ограничивать привязкой к рутине, физическому напряжению, созданию (фабрикацией ли, созиданием, продуцированием) чувственно-данных предметов («материальных благ»), а также тем, кого принимают за непосредственных производителей этих благ. Мы об этом выше говорили. К тому же, трудящимся может быть почти кто угодно, коль скоро он, так либо иначе, служит благу общества, своего народа, множит общественное богатство, прикладывает ко всему этому свои силы, умения. Последние могут выступать весьма различно, начиная от простых физических действий (руками, ногами, другими органами тела), кончая волевой, эмоциональной, переживательной активностью, мыслительной деятельностью... С другой стороны, эти умения, воля, действия выражаемы за станком, в поле. Но обнаруживаемы они также в воспитании детей внутри семьи, добровольными починами людей, активной социальной позицией на общественных началах, просто волонтерством на том либо ином поприще, творящим добро.

Включая трудящихся, понятие народа, далее, вмещает в себя подавляющее большинство населения, противостоящее силам, сковывающим общественный прогресс и свободу, а также реакционным классам, их антинародной власти, насаждающим античеловечность и безбытийность. В этом смысле правомерно полагать, «народ» объемлет собой всех людей, социальные слои, служащие общественному прогрессу, утверждению бытия.

Часто марксистские учебники по философии истории неправомерно исключают из народа буржуазные классы как «не трудящиеся». И лишь в качестве исключения, с оговорками, допускают национальную буржуазию соответствующих стран: «при определенных исторических условиях к народу относятся и некоторые нетрудящиеся классы, например национальная буржуазия, поскольку она участвует в прогрессивном движении общества» [Основы марксистско-ленинской философии // Издание четвертое, переработанное / М.: Изд-во политической литературы, 1979. — С. 274]. Между тем, держась означенного чуть выше понимания труда и трудящегося, очевидно: и эксплуататорские классы вполне относимы к трудящимся. А вот, служат ли они социальному прогрессу, утверждению бытия, — это уже другой вопрос. Точно также — другие люди, из числа, так сказать, «нетрудящихся» сообществ (те же пенсионеры, домохозяйки, безработные и т.д.). Кстати, так ли уж «не трудятся» они, отталкиваясь от предложенного нами подхода? Так ли не выполняют общественно-полезную работу?..

Идея о решающей роли народных масс в истории заложена уже в важнейшем положении исторического материализма, гласящем, что созидание материальных и иных благ является жизненной основой общества. Главенствующее и определяющее место в этом созидании, как известно, принадлежит производительным силам общества. Их развитие в конечном счете обусловливает все общественные процессы. Между тем, центральным моментом производительных сил выступает субъективный фактор. Другими словами, трудящиеся, народные массы как создатели всех человеческих благ. Хорошо о том, что трудящиеся массы являются главнейшей творческой производительной силой, говорит Л.Н. Толстой, комментируя книгу по истории России [Л.Н. Толстой. Полн. собр. соч., Т. 48. — М., 1952. С. 124].

Иной раз, неприметное, невидимое на поверхности развитие общественных производительных сил, обеспечивающееся творческим опытом трудящегося народа, служит основой поступательного исторического движения человечества. Так доныне подготавливались коренные преобразования способа производства, а затем всего общества. И, если поначалу творчески-преобразовательная работа народа вершится как бы скрыто и сам он далеко не сознавал свою роль в том, что происходит, как «ткется полотно» истории, благодаря его усилиям, то по мере субъектного созревания народа, — что прежде всего выражается в росте его сознательности, — эта созидательная активность становится нарастающе зримой, очевидной. Главное — весьма продуктивной, масштабной, общечеловечной, универсализующейся.

И, уж конечно, полагать, вслед за буржуазными авторами, что народные массы обладают лишь негативной силой, способны разрушать существующие порядки, — совершенно беспочвенно, ложно. Особенно это очевидно на опыте социалистических революций и строительства социализма.

Этот опыт обнаруживает также: огромную роль в активизации созидательного творчества масс народа играют и производственные отношения, совокупность которых, как известно, образует материальный базис общества. Оно и понятно, ведь производственные отношения, так же, как и производительные силы, без трудящихся масс народа ничего не значат. Любая разновидность производственных отношений, впрочем, и другое общественное отношение — это отношение между людьми как субъектами-объектами. И если в протекшей до сегодня истории производственные отношения складывались, в общем-то, как бы «за спиной» людей, — выражали некоторый объективный ход дел, не зависящий от воли и сознания своих носителей и представителей, — то в современных условиях, особенно в социалистической действительности они в растущей мере проникаются сознательностью, субъективным началом. Производственные отношения, тем самым, функционируют все более осознанным процессом, благоприятствующим движению, развитию производительных сил, всех сфер общества. Сказано ведь: «Социализм — это сознательное творчество миллионных масс народа» (В.И. Ленин).

Разумеется, коль скоро в пору индустриального капитализма народным массам, возглавляемым рабочим классом и его партией, удается совершить социалистическую революцию, они должны, как показывает опыт, разрушить буржуазную государственную машину, властные орудия насилия, поскольку они направлены против народа, лишь наращивают гнет последнего. По такой же причине ликвидируются эксплуататорские общественные отношения и институты ради спасения от развала, созданные народным трудом, производительные силы, материальные и духовные ценности. Это подлинное богатство народа эксплуататорские классы, прежде всего, посредством своей власти хищнически утилизуют. Особенно — на закатной стадии капитализма, где разражается всеобъемлющий кризис, а воли капитала хватает лишь на безудержную погоню за наживой. Все, мешающее данной «гонке», просто рушится, истребляется. Среди прочего, испытанным средством здесь, конечно, выступают, никогда не прекращающиеся в эксплуататорском обществе, захватнически-грабительские войны. Последние, к тому же, на закатной (империалистической) стадии индустриализма раскрученны до мировых.

А сколько бед приносят (другой неотъемлемый атрибут капиталистичности) кризисы! К тому же, — когда каждый очередной глубже, деструктивней. Именно индустриализм с переходом на империалистическую стадию, как известно, породил, неостановимо разрастающийся общепланетарный кризис. Преодолеть его капиталистическими средствами, принципиально невозможно.

Вообще, буржуазный мир постоянно сопровождается деструктивными социальными потрясениями, антагонизмами. Общество в пору индустриализма уже неизлечимо больно, деградирует в плане человечности, духовности, безбытийности. Условия жизни трудящегося народа здесь становятся невыносимыми. Мир ведь существует, изначально отпавши от бытия. Собственно, все это и требует коренное преобразование (с элементом разрушения) данной, сплошь деструктивной реальности, на что (очищение от всего такого) и призвана социалистическая революция.

Однако, главное в социалистических революциях (причем, не только индустриально-капиталистической поры), конечно же, не разрушительная, а созидательная, творческая работа. Здесь, — коль скоро революция-таки победит, отстоит себя, выдержав буржуазный натиск со всех сторон, — создание новых, невиданных ранее форм социалистического государства, налаживание общественных отношений, исключающих социальное неравенство, эксплуатацию человека человеком, делающих человека труда, в конечном счете, всех людей подлинно свободными «ассоциированными индивидами», когда «свобода каждого человека выступает условием свободы всех» (К. Маркс). Данные преобразования, равно многие другие, обеспечиваются, складывающимися с социализмом, общественными производственными отношениями. Прежде всего, — общественной собственностью на средства производства, превращающей общественные богатства в достояние народа, его созидательный потенциал.

В предшествующие социализму, вообще, постиндустриализму периоды истории народ выступал (причем, сам того не ведая) как бы спонтанно, почти никак не организовано, распорошенно. В этом смысле то, что он есть по сути, объективно, с одной стороны, и реально, в каждом конкретном случае, крайне разнясь, со стороны другой, сквозит неимоверной дистанцией. К тому же, народ в основном являлся не столько вершителем исторической драмы, сколько ее исполнителем. Функцию управления-направления, руководства его активностью, равно всеми сторонами общественной жизни осуществляли господствующие классы через свою власть. Худо-бедно, они же направляли экономику, политику, культуру, формировали духовную жизнь, в том числе сознание, идеологию, необходимые обществу. Лишь при социализме эта узкоклассовая (вплоть до элитарности) монополия рушится. И народ забирает свою и историческую судьбу в собственное распоряжение. Он становится (причем, именно благодаря советской власти) непосредственным созидателем (субъектом) экономики, политики, культуры в целом. Именно такой советски-субъективной активностью, когда народ оказывается прямым и непосредственным вершителем жизни, по сути, начинается этап подлинной истории. Отныне просторы для всех видов и форм творческой деятельности народа не только открываются, но лишь ширятся. «Когда на авансцене истории выступали лишь небольшие кучки дворян, помещиков или верхние слои буржуазии, опирающиеся на свою диктатуру, а широкие народные массы были обречены на «историческую спячку», общество двигалось вперед крайне медленно. И наоборот, когда широкие народные массы пробуждались, что имеет место в переломные, революционные эпохи, история ускоряла свой бег. Это особенно характерно для современной эпохи с ее динамизмом и глубокими революционными преобразованиями во всех областях жизни. Всемирная история свидетельствует: чем большие народные массы приходили в движение, тем глубже были социальные и политические преобразования в обществе. И наоборот, вместе с основательностью, масштабностью исторического действия возрастала численность действующих в истории народных масс. Это один из важнейших законов мировой истории» [Основы марксистско-ленинской философии // Там же].

Итак, народ был и всегда останется субъектом, движущей силой исторического прогресса. Он и только он есть основа, созидатель и цель общественных богатств, он все создает, он преобразователь и устроитель своей жизни. Так было всегда, и так имеет место сегодня. Причем субъектная роль народа в историческом вершении, в осознанном преобразовании мира, со-бытийного и событийного творчества неуклонно возрастает вместе с ростом его сознательности. Если в до сих пор протекшей истории обычно народ как вершитель собственной истории выражал субъектность, так либо иначе, олицетворяясь, концентрируясь в каких-либо своих, пусть и продвинутых, но исторически ограниченных носителях, силах (патрициях, плебсе, феодалах, буржуазии, пролетариате, религиозно-политических движениях, партиях), ведших за собой остальные массы, то в современных условиях, как очевидно, народ, в частности, пролетаризовавшись, созрел до такой степени субъектности, что способен реализовать себя не ограниченно, сполна, на, как бы сказал Гегель, «общечеловеческом, универсальном уровне». Ниже мы несколько дополним эту идею. Отметим пока что, тоже примечательное: народ обретает способность универсального субъекта, с одной стороны, пролетаризовавшись. А с другой — благодаря предельному расширению социальной базы пролетариата, объемлющей собой весь народ, при советизации социально-политической жизни.

Многими еще особенностями характеризуется «народ». Тем более, — взятый конкретно-исторически: в своем пространстве и времени, на известном этапе исторического становления. О народе вообще, тем более, как собирательном, абстрактно-общем понятии и сказать особенно-то нечего. А вот, народ реальный, определенный, — он немало чем может высвечиваться. Да, и характером своим, и психологией, и уровнем культурности, как и цивилизованности. Неверно в этом смысле вести речь о народе, как некотором формально-общем понятии, служащем фиксации некоторого объединения людей. Оно, как сказано, собирательное понятие, а потому само выступает в зависимости от многих обстоятельств различно, разнопланово.

Можно, стало быть, вести речь о русском народе, о народе французском, немецком, советском, — многих других. И каждый будет рядом черт (даже неповторимых) отличаться от других, иметь собственную специфику, «характер». Отсюда, между прочим, и возникают всевозможные попытки ранжировать народы по качеству, достоинству. Здесь же формируются всякого рода расистско-фашистские представления, практики.

Больше того. В последнее время, видимо, не без того, чтобы реализовать известный «социальный заказ» из-за «бугра» относительно отечественного народа его же представители (являющие, очевидно, пятую или шестую «колонну») «изобрели» новые понятия, призванные всяко снизить, поганить отечественный народ. Среди этих новоизобретений такие как: «историческая травма народа», «трудное прошлое», «историческое преступление» (перед человечеством, другими народами), «грехопадение русских» и т.п. При этом, для избавления от этих «болячек», «ран», «проступков» народу следует «искупить их». К тому же, — так, как надлежит, по христианским канонам, на уровне отдельного человека: «исповедаться», «очиститься», «покаяться». И, уж конечно, в продолжительной и непростой истории нашего народа этих «прегрешений», «непростых мест», как впрочем, у любого другого народа, хватает с избытком. Однако, лишь ему предлагают «самоочищение», а остальным такого рода «процедуры», видите ли, ни к чему.

Но самое главное тут в том, что путем «наклеек», «маркировок», уличающих русский (советский) народ в немыслимых «грехах», пытаются всячески навязать ему самые мерзкие злодеяния в истории. Заветной же мечтой-целью выступает отождествление деятельности Советского Союза с тем, что творила фашистская Германия. А отсюда — навязать «факт»: что вторая мировая война была развязана именно «сталинским режимом» вместе с гитлеровским, что фашистская Германия и сталинский СССР одинаково «виновны» в злосчастьях, выпавших на мир. Гитлеризм и сталинизм — «одно и то же зло» и должны нести равный ответ (если последний не больший) перед человечеством, должны быть одинаково осуждены и наказаны... Другой пример гнуснейшего подхода и «двойных стандартов», - события в израильско-палестинском конфликте, когда всевозможные злодеяния еврейского народа против палестинцев всяко умалчиваются, обеляются, а палестинцы (это «воплощение дьявольского Хамаса») топятся в омуте беспредельного зла. И каждый говорящий буквально изощряется в этих потугах... Вообще, как-то слишком странно выходит, когда евреи выдают себя за Агнцев» истории и всяко прячут свои злодеяния вплоть до преследования за уличение их в том!..

Не будем разбираться с данными мерзейшими потугами (вдобавок, далеко не случайными) чернить различные (тем более, свой) народы и их историю - далеко не благая затея! Обо всем этом уж больно наговорено, особенно относительно нашего народа. Правда, далеко не все авторы выведены «на чистую воду».

В целом же, относительно качеств с достоинствами народов должно заметить, что народ — не биологическая, вообще, не естествоведческая категория, но социально-историческая, точнее, духовно-практическая. И как таковая она содержательно наполнена исключительно социально-историческим, духовно-практическим материалом, смыслами. А это, среди прочего, означает: народ весьма мало как определяется ростом, цветом кожи, формой черепа, темпераментом, физиологией образующих его людей. Точно также, не очень важно, на какой ступени исторического развития он (народ) находится, какую страну, географию являет. Разумеется, нелепы и всевозможные фантазии-бредни относительно миссионерства, «богоизбранности», вместе с тем, «виноватости» и проч. какого-либо народа. Главное тут то, как и почему, в связи с какими условиями и обстоятельствами его жизнь, активность преломляется на других народах. Одновременно, как это преломление, и, вообще, сам народ себя понимает. На каком уровне самосознания, культуры и цивилизованности пребывает? Причем, — сознает, оценивает это все, самоотчетен. Не учитывая все это, не держась, стало быть, объективной истины в истории, тем более, злоупотребляя ею, трудно выносить оценочные суждения о каком-либо народе. К тому же, — предназначенного быть «козлом отпущения»...

Таким образом, так как народ — понятие собирательное, он определяется не столько состоянием биологии и физиологии с психологией входящих в него людей, но иначе. А именно: своей духовно-практической зрелостью, исторической субъектностью: самосознанием, пониманием целей и задач, нужд, интересов, коими отягчен, осознанно реализует себя. Дело обстоит примерно так, как с любым другим собирательным понятием.

Особенности такого культурного предмета, как, скажем, эта библиотека не задаются (во всяком случае, весьма мало характеризуются) хранящимися здесь книгами, — о чем бы они ни повествовали, сколь интересны ни были. Эти особенности прежде всего от других параметров. Данная библиотека большая, хорошо устроена, удобна для читателей, оснащена производительным инструментарием, размещена в красивом здании, предназначена для решения известных (благих или злостных) целей и проч. Другое подобное сооружение института библиотеки может характеризоваться совершенно иными «достоинствами». Все же, что ни говорить, кой-какие качества библиотеке перепадают и от содержимых ею книг. Хотя бы, — для знатоков, искушенной публики.

Аналогично обстоит и с собирательным понятием «народ». То, что он есть, чем специфицируется, на что намерен, способен, — все это не свойственно ему как бы само собой, вытекая из неких привходящих факторов, моментов. Его способности, намерения, цели, возможности, — они преднаходимы, преследуемы им самим. И весьма плохо обстоит в истории, когда некоторый народ, — вдруг, возомнив, что он, по каким-то, лишь ему ведомым или надуманным причинам, «избран», «выше других», — начнет навязывать остальным народам, подавляя их, свою волю, интересы, устремления. В этом случае, имея в виду современные реалии, перед нами нацизм, фашизм (независимо от нации, народа, этноса и проч.).