|
Местный
Регистрация: 13.05.2010
Адрес: Смоленск
Сообщений: 8,853
Репутация: -32
|
Кто были те, кем мы заслужено гордимся создатели нашей СЛАВЫ в покорения Космоса! Они не были БОГАМИ, но были ЛЮДЬМИ достойными подражанию!
Две великие личности
(отрывок из из книги М.И.Осина
"Будни российских аэрокосмических инженеров", стр.156-171)
Цитата:
"А если во что-то и верю
Пока моё время течет,
То только в утрату, потерю,
Ошибку, урон и просчёт."
И. Губерман
Те люди, которые помнят конец пятидесятых - начало шестидесятых годов, не забудут победного взлета отечественной космонавтики. Конечно, мало кто верил пропаганде, предписывающей успехи "стартовой площадке социализма". Многие ощущали, что за искусственно "раздутыми" фигурами "ученых-ракетчиков" стоят энергичные инженеры недюжинных способностей не менее, а может быть, и более удачливые, чем их зарубежные коллеги. Личности космических лидеров, упрятанных за маской секретности, вызывали справедливый интерес, частично утоленный поздними исследованиями биографов и близких соратников Королева. Но не все было понятно.
Почему же в конце шестидесятых нас разочаровал провал? Скептики его объясняли общим уровнем электроники, приборостроения, технологии машиностроения и организации работ, отстающим от США на десятилетия. Не добавились ли к этому ошибки инженеров-руководителей? Тем же скептикам был непонятен взлет в нашей авиакосмической технике в конце восьмидесятых годов. Безусловно, тоталитарное напряжение сил разлагающейся страны сказалось на успешных полетах комплекса "Энергия-Буран", уникального и не превзойденного до сих пор за рубежом. Этот необычный "всплеск" с созданием орбитального самолета, возвращаемого без пилота, как-то замалчивался: [не] хвалить же заслуги умирающего социализма, а новому руководству "страны" было не до космических "игрушек". Нельзя было не предположить, что за этим техническим чудом стоят другие лидеры, не менее способные, чем Королев.
Что это действительно так, могли знать немногие счастливчики, которым удалось быть участниками первого и второго технического рывка. Некоторым из них было интересно начать исподволь изучение и сравнение личностей и способностей Главных конструкторов - Королева и Лозино-Лозинского, так непохожих и в то же время использующих почти одинаковые приемы мобилизации интеллекта своих подчиненных. Результаты такого изучения всегда субъективны. Будущая историография космонавтики, тоже хотя бы на немножко будет субъективной, ибо в ее описание лягут многочисленные крупицы воспоминаний и аналитических сравнений. Одна из таких "крупиц" предлагается на Ваш суд. Автор не беспристрастен: ему так же, как и Вам, не безразличны отечественные неудачи в авиации и космонавтике; ему обидно за упущенные возможности и он имеет право винить своих "высоких" руководителей, восхищаясь их способностями, и в то же время, понимая, что за их недостатки пришлось дорого заплатить. Автор пошел на риск и впервые в отечественной публицистике решился взглянуть на наших Главных конструкторов без помпезности, открыв для будущих историков космонавтики необычную для нашей страны возможность доброжелательно-критического взгляда на авторов успешных прорывов в космической и авиакосмической технике. Такой взгляд для историографии необходим в зрелом обществе, ибо тот, кто контролирует прошлое, тот контролирует будущее.
<...>
"Буран" - непревзойденная ни раньше, ни в обозримом будущем вершина инженерной аэрокосмической деятельности.
Многие, читающие эти сроки и не имевшие отношения к космонавтике семидесятых - восьмидесятых - девяностых годов, скажут: "Несопоставимые величины: Королёв и Лозино-Лозинский". Для меня, пишущего эти заметки, знавшего многое о Королёве и еще больше о Лозино-Лозинском и теперь уже понимающего толк в аэрокосмических технических достижениях, совершенно очевидно, что эти две личности - величины одного порядка. Для читателей будет интересным, наверное, сравнение этих двух неординарных людей, сравнение пусть даже во многом субъективное. В их характере и действиях много общего и вместе с тем есть отличия, о которых хотелось бы сказать. Начнем с того, что Королёву в конце его короткой жизни нежданно повезло и он "всплыл" на волне политического ажиотажа, связанного с выходом в космос. Он умело "на все сто процентов" воспользовался этим взлетом. Он, представляется, по отзывам и по его взаимодействию с "элитой" страны и Академии наук, [был] хорошим политиком, умеющим уступать и даже не брезговать лестью - сказались годы заключения. Лозино-Лозинский не имел суровой школы, где "давят" и "нагибают". Спокойная работа в годы войны и после неё, подспудное ощущение, что его "под Микояном" недооценивают, сделало его внутренне обиженным, чрезмерно честолюбивым и в новом амплуа слишком самоуверенным со смежниками, с академиками и работниками нового главка. "Возгонка" на место главы фирмы, которой по гордым словам Лозино-Лозинского "ЦК и СМ поручили создать орбитальный самолет", немного исказило его ориентацию, сделала чрезмерно гордым и самовлюбленным, и тем испортила его отношения с учеными, закрыв ему путь в академики. Многие из них чувствовали его могучий интеллект, понимали его превосходство и ощущали, что он знал об их "липовых" знаниях в технических вопросах. За самонадеянностью Лозинского стоял действительный багаж решения и проверки в полёте сложнейших вопросов аэромеханики, вопросов, в которых Королёв просто не дорос до технического "уникума" к моменту его стремительного восшествия на "престол" космического лидера.
Королёв - хороший организатор с натурой прирожденного руководителя, и опытом такой работы ещё с времен ГИРДа. Он умел быстро "расшивать" вопросы, не погружаясь глубоко в их научно-техническую суть и переключаясь на другие дела, не теряя времени на "мелочи", оставляемые своим подчиненным. Самое интересное, что многие руководители организаций сразу и безоговорочно признавали в нем лидера. Лидером он путем "самовыдвижения" становился ещё при выводе немецкой техники в 1945 году.
Лозино-Лозинский не имел ярко выраженных свойств вождя и руководителя, не мог быстро и оперативно решать все дела предприятия. Он хорошо организовывал работу ближайшего окружения. Эксперты по организационно-управленческим системам, приглашенные перед сдачей второй очереди САПр предприятия, хронометрируя его рабочий день, высказали образное сравнение: "Шестеренка в тазу с водой. Она увлекает воду в центре, а по краю таза медленное вращение потока в обратную сторону".
В последние полгода перед пуском "Бурана" мы, некоторые ведущие работники фирмы, были вынуждены игнорировать нереальные указания Генерального по срочной переделке проекта без учета особенностей производства и испытаний. Мы продолжали свое дело, понимая, что иначе просто нельзя.
Некоторые мои родственники и просто знакомые спрашивали меня в начале 60-х годов примерно так: "А Главный конструктор - голова?". На вопрос о Лозино-Лозинском я бы ответил быстро: "Да, это уникальный ум и энциклопедические знания". Тогда же я, думая об С.П., говорил об умении охватить проблему, найти наилучшие пути её решения, окончательно выбрать вариант проекта из предложенных проектантами, нацелить многих людей на работу, организовать работы многих наукоемких и производственных предприятий. Это и должно было быть основной деятельностью ракетно-космического Главного конструктора. Оба они, Лозинский и Королёв руководили пятнадцатитысячными коллективами инженеров и рабочих и контролировали миллиардные траты.
Оба они, Королёв и Лозинский, [были] предельно честолюбивы. Но Королёв [был] уверен в своем лидерстве, и даже появление конкурентов в ракетах-носителях и спутниках - Янгеля, Челомея - не смогло сильно поколебать его честолюбивое пребывание на пьедестале. Королёв расширял поле своей деятельности: проектировал твердотопливные ракеты, увлекся подготовкой космонавтов, лунными и межпланетными объектами, выходом в космос, пилотируемым кораблем "Союз". Лозинский, наоборот, в свои 75 лет опасался смещения, благо рядом был молодой преемник, сын министра. Лозинский делал все, чтобы пытаться держать все организационно-технические вопросы в своих руках, и особенно это касалось проектной увязки планера "Бурана" и проекта многоцелевой авиационно-космической системы МАКС.
Все, даже мелкие вопросы облика и увязки со смежниками, Лозинский старался контролировать и, особенно в той части, которая была связана с Академией наук.
Королёв - "липовый" доктор наук и профессор. Он и его замы получили степени по списку для Келдыша. На "своей" кафедре в МВТУ он появлялся считанные разы. Лозинский защитил докторскую диссертацию довольно поздно по совокупности прежних проектных работ: он просто собрал результаты создания сверхзвуковых воздухозаборников истребителей, то есть с запозданием оформил материалы прошлой работы, не имеющие отношения к аэрокосмической тематике. Пока Лозинский не защитился, он не давал возможности для защиты другим людям на фирме. Мою докторскую диссертацию он распорядился не печатать.
Королёву было некогда писать статьи и книги. Его честолюбие удовлетворялось интервью и газетными сообщениями. Лозинский тоже сначала не увлекался публикациями, его честолюбие удовлетворялось лидерством по проекту "Бурана". К концу жизни Лозинский неумело, но активно стремился к публикациям, к преподаванию, но у него не очень получалось. Обоих их отличала техническая смелость и уверенность в успехе. Королёв внешне стойко переносил технические неудачи. По-видимому, Лозинский был таким же крепким по натуре, да и опыт многолетних, но мало известных аварий МиГов его закалил и ужесточил по отношению к потерям людей и опытных самолетов. Однажды после поздравления с десятой годовщиной успешного и единственного полета "Бурана" и после высказанного сожаления, что больше полетов не было, пришлось услышать от Лозинского тихо сказанную фразу: "А может и хорошо, что не было...". В этот момент он стал как-то ближе, и от облика железного Генерального, словно бы отделился пожилой, усталый и совсем такой же, как мы, обычный человек. Впервые я понял, что ему 88 лет и его стремление создать новую авиационно-космическую систему МАКС для него несбыточная идея.
И Королёв и Лозино-Лозинский были вынуждены работать с людьми. Можно проследить общность и различия в их отношении к окружающим. О различии в общении с рабочими и рядовыми инженерами, а также с ближайшими соратниками будет сказано дальше. Но общим у них было отношение к руководителям среднего звена: начальникам бригад, секторов, цехов и лабораторий. Здесь преобладал свойственный многим руководителям России стандартный прием запугивания, давления и демонстрации власти. Не брезговали и упоминаниями о близости к верховным правителям. Это обычное явление, считается, что запуганный, удаленный от "престола" подчиненный будет лучше работать и станет исполнительнее, начнет уважать начальство и станет интенсивнее давить на подчиненных инженеров и рабочих. Прием этот типовой, но он срабатывает не всегда. Каким-то образом высокие руководители ощущают, что им иногда попадается неподдающийся начальник бригады, несмотря на его внешне почтительное и нестроптивое поведение. Я был именно таким начальником группы, когда в наигранном и нахрапистом давлении заместитель Королёва Бушуев (во многом копирующий С.П.) осёкся и понял, что он действует впустую, демонстративно распаляясь и бросая очки на стол (правда, предварительна спрятав их в футляр). Точно так же я, позже, будучи начальником сектора, долго и молча вглядывался в заместителя Лозино-Лозинского Потопалова после его приказных непочтительных указаний. Я научился держать паузу и через пять - семь минут добился ожидаемого мной и неожиданного для окружающих извинения с попыткой обратить все в шутку. Потопалов (также усвоивший манеру Лозинского) был вынужден отступить, и сделал это грамотно по всей форме, доступной бывшему парторгу ЦК.
Каждого руководителя характеризует его ближайшее окружение. "Начальник первого класса выбирает подчиненных первого класса; начальник второго класса выбирает подчиненных третьего класса". Королёв "стоял на плечах" самостоятельных, инициативных и не боящихся спорить людей. Их несогласие не означало их увольнения, как у Лозино-Лозинского. Черток, Раушенбах, Осташов, Охапкин, Тихонравов, Цыбин, Вольцифер, Корженевский, Мельников, Крюков, Гладкий, Феоктистов, Бушуев, Мишин, Рощин, Лавров, Трегуб, Аппазов, Максимов, Прудников, Рязанов, Легостаев, Бранец - неспроста эти интеллектуалы в большинстве своем стали не без помощи Королёва академиками, член-корреспондентами, докторами наук, главными конструкторами, авторами оригинальных книг и учебников. Ближайшее окружение Лозино-Лозинского намного бледнее. Он их всех как бы "давил" своей волей и принижал знаниями, проницательностью и лишал самостоятельности. "Опереться можно только на то, что сопротивляется" - эта моя фраза, сказанная "в сердцах", очень понравилась Лозино-Лозинскиому, но ничего поделать со своей авторитарной натурой он не мог. Равным ему по интеллекту был Мордовин, да и тот не из соратников, а по принуждению, после того как Яковлев его убрал со своей фирмы как конкурента предполагаемым преемникам-отпрыскам. Деловыми организаторскими качествами выделялся Блохин и хорошим ремесленником - опытным компоновщиком был Селецкий. Недостаток интеллекта подчиненных Лозино-Лозинскому не мешал - его могучего интеллекта хватало на всех. У Королёва были соратники, он умел, сгоряча их "увольняя", зачастую унижая словами, но на самом деле, не принижая ум и умение окружающих, стать над ними признанным лидером. Это его качество очень пригодилось в созданном им Совете Главных конструкторов, где были такие столпы как Пилюгин, Глушко, Рязанский, Бармин, участвовали Келдыш, Неделин. Известны случаи споров до ссоры с Мишиным, Раушенбахом, Рощиным, Осташовым, Я не помню, чтобы с Лозино-Лозинским кто-либо из ближнего окружения спорил, кроме Тарасова, бесспорно лучшего прочниста во всем авиастроении.
Королёв, как правило, доверял не только своим замам, но и начальникам отделов, групп и ведущим конструкторам. Он мог их "погонять", запугивать, демонстрировать неуважение, заставлять форсировать одни работы, и тут же перенацеливать на другие. Королёв "разбрасывался" по тематике, завязывал всё новые проекты, ибо перед ним открылось необозримое тематическое многообразие работ. Королёв мог первое время сам выбирать, какая работа важнее. В этом конгломерате тем нельзя было всё охватить самому, да Королёв и не стремился к этому. Он давал простор инициативе проектантов. В просмотре их проектных результатов он уделял время анализу и увязке систем, требуя проработать как можно больше вариантов. У него проектанты были наиболее ценимыми людьми, хотя именно их он чаще всего мог обидеть, оскорбить. Но он никогда не терял из поля зрения никого из проектантов, активно "тасовал" их, ежегодно после летнего отпуска создавая новые отделы под новые тематики. Он надеялся на них, на их умение. Лозино-Лозинский, наоборот, никому не доверял и лично проверял все результаты работы. Генерация вариантов компоновок - это была только его прерогатива. Он мог это делать, ибо обладал могучим интеллектом, за считанные минуты в любом вопросе погружался в тематику до уровня исполнителя и безошибочно выходя на ошибки и узкие места. Его многолетний опыт участия в наиболее сложной в авиастроении тематике - интеграции планера и двигателя для лучших в мире самолетов "МиГ" и, наконец, опыт Главного конструктора "МиГ-31" с системой "Заслон" сделали Глеба Евгеньевича таким энциклопедистом, знатоком самых сложных термомеханических и газодинамических вопросов, равного которому в стране не было.
Общаясь с Лозино-Лозинским, мы не могли отделаться от мысли, что имеем дело со своеобразной вычислительной машиной, имеющей к тому же органы чувств. Это уникальное явление природы и техники нами до конца не разгадано. И дело тут не только в могучем интеллекте, уникальной памяти и умении мыслить. Хорошо зная людей, он ловил нас на отводе взгляда, на дрожи в голосе, и безошибочно выходил в разговоре на самое больное место. Похоже, что он чувствовал это и своеобразно развлекался, решая за начальников отделов и бригад их, казалось бы, неразрешимыми вопросы. Моё собственное ощущение, что его раньше на фирме МиГ недооценивали и долго не давали самостоятельной работы. В проектах, где много производственной текучки, его необычные качества не проявляются. Нужен наукоёмкий проект, и его Микоян нашел. Он получил в ОКБ Микояна необычное право самостоятельно завязывать авиакосмический проект "Спираль",
что добавило ему самоуверенности, хотя малый опыт участия в ракетно-космической тематике ощущался Лозинским, и он ревниво прислушивался к "выходцам из Подлипок". Чего совершенно не было у Лозинского, так это вкуса к поручениям по так называемому "системному анализу" по увязке систем, по оптимизации состава изделий. Когда я спрашивал у главного проектировщика Селецкого (слово "проектант" не прибилось у Лозинского): "Где и кто увязывает бортовые системы, анализирует режимы работы, сравнивает варианты структур, весовых сводок и условий функционирования" - он уважительно показывал на кабинет Лозино-Лозинского. Стиль Лозинского - сначала нарисовать облик, а потом думать об увязке систем. Многие ракетные изделия и особенно космические объекты Королёва были оригинальны по облику, функциям и программам работы, там был широкий простор для фантазии без оглядки на запад. Планер "Бурана", напротив, не мог быть чрезмерно оригинальным, это был самолет, обязательно бесхвостка, обязательно низкоплан, как ни крути, но получался очень похожий на орбитер Спейс-Шаттла. Лозино-Лозинский воспитан в школе российских авиастроителей, всегда оглядывающихся на американские истребители. И, даже, если бы Лозинскому Глушко и Устинов разрешили бы, как он просил, делать "Буран" в оригинальном облике орбитального самолета "Спираль", не похожего на орбитер Спейс-Шаттла, все равно многие технические решения родились бы Лозинским с оглядкой на американцев, благо "даровых" зарубежных материалов было много. Эта оглядка не означала, что все должно было бы "срисовываться", напротив, все подвергалось Лозинским сомнению и делалось по-своему. Самый яркий пример: установка жаропрочных носков крыла. У нас в этом месте не была бы инициирована авария, погубившая "Колумбию". Ни одна из более чем десяти ракет и ни один из двадцати космических аппаратов, сделанных или завязанных под руководством Королёва, не идут ни в какое сравнение с 80-тонным многоразовым планером орбитального корабля "Буран", спроектированным, построенным и испытанным под руководством Лозино-Лозинского. Ему пришлось руководить более чем двумястами организациями-соисполнителями, что на порядок больше числа со-разработчиков по объектам, созданным под руководством Королёва. Планер "Бурана" создавала в буквальном смысле слова вся страна и мне, уже опытному инженеру-проектировщику, ясно видно фантастическая несопоставимая сложность изделий того и другого Главного конструктора. Автоматическая посадка с орбиты на аэродром до сих пор не реализована американцами. В своих относительно несложных разработках Королёв, видя открывшееся широкое поле ракетно-космической деятельности, пытался распространить свою тематику на другие проектные предприятия в Куйбышев, Красноярск, Миасс, в Химки и т.д. Он создавал из своих ведущих конструкторов по изделиям будущих Главных конструкторов и давал им широкое поле самостоятельного развития. Лозино-Лозинский, наоборот, старался ограничить сферу своих разработок, не допускал самостоятельности в других темах, например, в авиационных темах ЭМЗ и авиационно-ракетных темах ОКБ Бисновата, жестко контролировал работы не авиакосмического плана. Он допускал только свое понимание проектных решений, доводил дело до конфликтов, увольняя руководителей заводов, филиалов и тем. Один из конфликтов кончился уходом людей с тематикой "воздух-воздух". Задел по этой тематике был получен до работ по "Бурану", то есть до Лозино-Лозинского. Задел был новаторским и связан он был с созданием раньше, чем у американцев, высокоманевренных ракет для ближнего воздушного боя. Гордость разработчиков этих ракет была поводом для их притеснения Лозино-Лозинским. Он, похоже, и сам не ожидал, что коллектив создателей ракет "воздух-воздух" окажется таким "неподдающимся" и сможет почти целиком уйти в другую фирму "Вымпел", прежнего конкурента по этой тематике. Эта тематика с её валютными поступлениями оказалась бы большим финансовым подспорьем при прекращении работ по "Бурану", и [эта] непростительная оплошность была в середине 90-х годов поставлена в вину Лозино-Лозинскому при проведении "импичмента" на фирме. Перед приходом к Лозино-Лозинскому мне приходилось заниматься входом в атмосферы планет. Мой переход был оговорен главками двух министерств и Лозинский крайне неохотно согласился, чтобы я в течение года продолжал исполнять обязанности ведущего по теме "Юсат" (Юпитер - Сатурн). Его согласие означало, что он очень нуждался в людях с опытом космических припланетных операций.
Главная общность Королёва и Лозино-Лозинского была в их работоспособности и максимальной самоотдаче тому, что они одинаково понимали как главное дело своей жизни. Для них обычно не существовало суббот и воскресений без мыслей о работе и без планирования новых разработок и экспериментов. Такой же самоотверженности С.П. и Лозинский требовали от подчиненных.
При всем различии в методах работы в отношении к подчиненным у Королёва и у Лозино-Лозинского было общим главное: умение использовать данный им властью страны механизм партийно-хозяйственного руководства для организации и увязки всех работ. К рядовым исполнителям они относились по-разному. Грубость и несдержанность Королёва прорывались даже в общении с простыми инженерами. Но природная доброта иногда проскальзывала наружу. Однажды видел, как плачущей женщине, по-видимому, уборщице, у входа в корпус Королёв дал пачку денег, считать и тратить которые он так и не научился, и это при наличии "открытого счета". Лозино-Лозинский был, как правило, демонстративно вежлив в общении с инженерами и рабочими, но это было показное уважение. Природная доброта и простое человеческое участие - это была непозволительная роскошь для Лозино-Лозинского. Я уже приводил примеры наплевательского отношения Лозино-Лозинского к подчиненным. Самый яркий факт связан с возвращением из поездки в Турин, когда я с его согласия в аэропорту ночью отлучился на минуту проверить, как разгружаются экспонаты и не нашел Лозино-Лозинского, который ни минуты не задумываясь, сел в приехавший за ним автомобиль, бросив меня к тому же с кучей его же подарков, врученных в Италии. Для него, как впрочем, и для Королёва, люди в своей массе были мусором, материалом для принудительного выполнения возложенных на них задач. Да иначе и быть не могло. Для выполнения "свалившейся" на них сложнейшей работы они должны были не считаться с людьми. Оба они, как уже было сказано ранее, научились использовать властные структуры. Успехи Королёва и Лозино-Лозинского явились продуктом двух видов усилий: энергичной работоспособности и механизма принуждений, дарованного советской властью. Однажды в 90-х годах в Италии на технологической выставке, где я впервые рассказывал о "Буране", мне пришлось после выпивки вечером услышать от Лозино-Лозинского фразу, что без него не было бы "Бурана". Как же так? А мы, что, ничего не стоили? Нет, стоили, но Лозино-Лозинский мог бы вместо нас набрать других. Сейчас я думаю, что, перефразируя Ильича, известного нашего основоположника "добровольного" принуждения, следует сказать: "успех "Бурана" есть результат соединения - Лозино-Лозинский плюс советская власть". То же самое можно сказать и о Королеве. Они получили в руки прекрасный отлаженный инструмент тоталитарного принуждения и мобилизации усилий всей страны и к тому же без ограничения финансовых "вливаний". К этому следует добавить энтузиазм инженеров, самоотверженность, продиктованная новаторским, поисковым и творческим характером работы. Кстати, этот энтузиазм руководителями воспринимался как нечто само собой разумеющееся. Немалую роль играли высокая зарплата и возможность получения научных степеней и званий.
В России все авторитарные руководители, как правило, были склонны к фаворитизму (Иван Грозный, Петр Великий, Екатерина, Сталин, Хрущев и т.д.). По видимому, Королёв не был склонен к этому пороку. Он не очень ровно относился к подчиненным, проштрафившихся временно "на словах" отстранял от работы, но потом продолжал доверительно с ними работать, как будто не было удалений от "престола". У него не было сподвижников, которым бы он "безоглядно" доверял и одновременно его стиль работы был ориентирован на активное постоянное доверительно-критическое восприятие информации специалистов, с последующим принятием собственных самостоятельных решений. Лозинский, наоборот, был склонен к фаворитизму. Его восприятие информации любого подчиненного было подозрительным и сопровождалось по возможности глубоким критическим анализом без всякого доверия. И на этом фоне Лозинский периодически выделял временно людей, которым он безоглядно доверял, иногда в ущерб общей работе. Советы фаворитов не критиковались, а исполнялись в приказном порядке. Фаворитами были: сначала один из его замов - теоретиков, ранее работавшим с ним, затем один из руководителей кафедры ВУЗа, выполняющим договорную работу по методике построения директивной логики управления бортом, затем один из молодых замов, приглашенный из ВУЗа для закупок и эксплуатации вычислительной техники, затем на короткое время Главный конструктор САПр главка и руководитель работ по САПр на предприятии. Одновременно Лозинский выделял "временщиков" - фаворитов на основных предприятиях-смежниках. Например, на Тушинском машиностроительном заводе он выделял заместителя Главного инженера, которому он безоглядно доверял, выполняя его требования, и давал напрямую личные поручения.
На обоих из них, на Королёве в большей мере, и на Лозинском в меньшей мере лежит ответственность за эффективность текущих аэрокосмических работ и за правильный прогноз развития аэрокосмической техники.
Королёв показал себя, увы, неуспешным стратегом. Застарелая и периодически возобновляемая конфронтация с Глушко и не оправданная неудачная ориентация на другие двигатели много навредила нашей космонавтике. Для сверхмощной лунной ракеты Н1 Королев не рассмотрел пакетные схемы членения ступеней. Несмотря на известный ему успешно стартующий пакетный ракетный комплекс "Буря",
кстати, не уступавший по сложности с трудом залетавшей "семерке". Королёв "проглядел" неоднократно показываемые ему идеи развития "Урана" - семейства набираемых из типовых блоков унифицированных ракет-носителей. Позже Глушко оценил идею "Урана" и, взяв её на вооружение, создал семейство "Буранов" (блочных унифицированных ракет-носителей). Это слово потом приклеилось к одному из вариантов в этом семействе, к схеме с четырьмя ускорителями на базе ракет "Зенит", с центральным стволом и подвесными сбоку разными полезными нагрузками: "Квант", СНТВ, орбитальный корабль - воздушно-космический самолет. Позже этот вариант получил двойное название: ракетную часть назвали по имени разрабатывающей корпорации "Энергия" при первом запуске без орбитального самолета. А слово "Буран", теперь уже без подтекста с аббревиатурой, приклеилось к орбитальному крылатому кораблю. Королёв не захотел отстоять проект нового космодрома на Астраханском полуострове Каспийского моря в устье Терека. Первые ступени падали бы в море, транспортировка ракетных блоков была бы на баржах из Куйбышева, а со снабжением не было бы проблем, как в Тюратаме. Я полностью согласен с мнением Мишина о том, что, создавая первую межконтинентальную ракету - знаменитую "семерку", С.П. не думал всерьез о её многолетней модернизации для космических запусков. Зато потом Королёв как хороший тактик умело воспользовался резервами полезного груза и тяговооруженности "семерки", добавляя разгонные ступени для превращения её в космический носитель. Королёв недооценил необходимости создания водородных верхних ступеней. Королев игнорировал неоднократные предложения о создании эксплуатируемых сейчас модульных орбитальных станций с модулями, выводимыми "чужим" "Протоном", уповая на крупногабаритные кванты, выводимые тяжелыми носителями собственного производства. И главное, Королёв не дал указание проектантам проработать грамотно и с запасом размерность и конфигурацию тяжелого носителя, типа американского "Сатурн-5", пригодного для лунных экспедиций. Он игнорировал мнение специалистов о порочности кольцевого размещения тридцати двигателей средней тяги под днищем бака окислителя блока А печально известной ракеты-носителя Н1 (рис. справа). Он полностью игнорировал предложения своих подчиненных (в числе которых был и я) по объединению с фирмой Челомея усилий по лунной программе с ещё одной сборкой на околоземной орбите и с выведением беспилотного корабля ЛОК ракетой "Протон". Также, несмотря на просьбы его соратников, он не давал указаний о проработке планирующих на возврате многоразовых крылатых систем. И это при том, что в молодости в РНИИ он увлекался ракетопланами. Американцы со Спейс-Шаттлом вышли вперед на одиннадцать лет раньше. Стиль Королёва "отрабатывать все в полете" был заимствован многими ракетно-космическими предприятиями. Кажущаяся экономия времени и государственных средств эфемерна особенно по мере усложнения аэрокосмических проектов. Американцы это поняли сразу после их судорожной гонки при запуске первых спутников. У нас смена концепции с переходом к обстоятельной наземной отработке произошла с большим запозданием. Импульс последствий королёвской "лихорадки" длился после его смерти лет семь - десять и наиболее явно поворот к опоре на стендово-лабораторную базу реализован в восьмидесятых годах в ходе создания системы "Энергия-Буран", повторяя стиль разработки "Спейс-Шаттла".
В КБ Королёва не было подразделений, ответственных за генерацию стратегических инициатив. Но Королёв был прекрасным тактиком. Например, он быстро принял решение переориентировать "Союз" с программ облета Луны на околоземные операции. Чего стоит его удачный поворот при задержках испытаний "Союза" с переключением на ускоренное создание на базе наполовину готовых кораблей "Восходов" с несколькими космонавтами и с выходом в космос. Даже первый спутник ПС (простой спутник) и второй с "Лайкой" были сделаны оперативно при задержках в комплектации третьего настоящего научно-исследовательского спутника, который сначала был замыслен как первый. Тактик Королёв вовремя затеял разработку ракетных блоков "В" и "Л" для верхних ступеней. Тактическим было решение Королёва сделать раньше американцев облет человеком Луны с помощью ускоренно создаваемых кораблей Л1 и ПЛК (пролётный Лунный корабль). Политбюро запретило полеты после успешного возврата беспилотного аппарата. Удачным был блеф с так и не летавшей, но возимой на парадах глобальной ракетой 8К713. При неудачах с длительными космическими перелетами к Марсу, требующими нереальной для нас надежной многомесячной работы аппаратуры, Королёв переориентировался на двух-трехмесячные полёты к Венере. Создание без заказа спутника связи "Молния" было также хорошей тактической удачей Королёва.
Лозино-Лозинский был плохим стратегом и тактиком. Отсутствие стратегического мышления не позволило ему предложить вовремя уменьшенные "Бураны", выводимые существующими ракетами-носителями. Он не пытался развить линию практического применения в малых сериях БОР-4 и БОР-5. Он запретил заниматься трансатмосферной тематикой, необходимой для оборонных и научно-исследовательских задач. Он практически приостановил модернизацию высотных самолетов на базе М-50 для создания необходимых сейчас пилотируемых и беспилотных средств мониторинга Земли и атмосферы. Лозинский отказался от сотрудничества с американской фирмой Рокуэлл и от объединения усилий с РКК "Энергия" для создания авиационно-космических систем с малоразмерными орбитальными самолетами. У Лозинского даже не могла возникнуть мысль о создании службы стратегического планирования, ибо он считал, что этим может заниматься только он сам. Тактическая ошибка Лозинского привела, несмотря на сопротивление коллег, к недоразмеренным по площади и размаху "по-истребительному" крыльям трипланного самолета-такси "Молния-1". Неудачным был выбор двигателя М-17, неприспособленного для работы с винтом в тянущем режиме. Лозинский периодически игнорировал предложения по разработке малоразмерного воздушного старта без водорода и без украинского самолета-носителя "Мрия". Любимый проект Лозинского - это многоразовая авиационно-космическая система МАКС - упорно пропагандировался им, несмотря на изменение политической и экономической обстановки, практическое отсутствие реальных оборонных задач и ориентацию на зарубежный украинский самолет, существующий к тому же в единственном экземпляре. Самая неприятная и крупная тактическая промашка Лозинского - это разгром с последующим уходом с фирмы высокоинтеллектуального коллектива разработчиков лучших в мире высокоманевренных ракет ближнего воздушного боя. Продажа этого оружия могла бы спасти фирму от финансового краха.
По отзывам людей, знавших близко Королёва, он не пугал людей исключением из партии. Лозинский, напротив, не брезговал этим аргументом, и я не раз слышал на совещании: "положите партбилет на стол". Однажды он "споткнулся" взглядом о мою улыбку, гордую улыбку беспартийного, не преминул заметить; "Мы и на таких, как Вы, найдем управу". И Лозинский и Королёв не были "оголтелыми" коммунистами. Наличие партаппарата они просто пытались использовать в своих целях. Оба поздно, к возрасту пятидесяти лет, были приняты в партию для удобства тогдашней работы. Оба не отказались стать коммунистами, как когда-то Туполев. Оба они знали цену идеологическому пузырю на теле России. На Колыме и в "шарашках" испарялись последние проблески коммунистических идеалов. У Лозинского этих идеалов, похоже, никогда и не было. Лозинский обедал дома, и застолье на фирме для гостей было не очень роскошным, без значительных возлияний, У Королёва была на втором этаже своя столовая, где хорошо готовили на сливочном масле, и где, говорят, не брезговали хорошей выпивкой. Мы это знали, ибо ежегодно писали замечания к коллективному договору о строительстве вытяжки, убирающей дразнящие предобеденные запахи с третьего этажа.
Королёв был разносторонней и азартной личностью, особенно в молодости. Он пилотировал в Коктебеле планеры и в том числе своего производства. В Германии он гонял на мощном "Харлее", катал друзей и приятельниц-немок.
Лозинский известен своей упорядоченностью, безразличием к азартным предприятиям, играм, его отдых был, как правило, в санаториях с супругой. Только в командировках к друзьям в Киев он позволял себе немного расслабиться, и даже однажды я видел, как он издали посмотрел с кривой улыбкой входящие в моду видео эротические фильмы. При поездке в Италию в 1991 году он отказался пойти в нашей компании вечером в кинотеатр с эротическими фильмами, хотя деньги в складчину заплатил с видимой неохотой.
Аскет и физически тренированный, Лозинский пешком через три квартала ходил на работу. В свои 80 лет он демонстративно поднимался по лестницам на шестой и даже на двенадцатый этаж легче и быстрее нас относительно молодых. Он, на зависть мне, легко, как кузнечик, разгибал ноги и буквально выпрыгивал из машины после длительной поездки к смежникам. Он придерживался жесткого режима дня, хотя работал до 8 часов вечера, гулял поздними вечерами, иногда даже совершал пробежки. В 5-6 часов вечера съедал яблочко и не злоупотреблял пиршествами. Он с успехом "запрограммировал" себя на активный жизненный цикл до 90 лет.
Королёв, похоже, немного распустил себя физически, и в свои 50 лет иногда натужно поднимался к нам, проектантам, на третий этаж. О пиршествах в его столовой и при встречах со смежниками и с секретарями обкомов было известно не только его близким друзьям-соратникам.
Отношение к выпивке было разным на фирмах. В ОКБ-1 и на полигоне "употребление" было чем-то вроде нормы. Оно не поощрялось, но и не преследовалось сильно Королёвым. Может быть, он понимал, что нервная нагрузка на людей была такова, что было необходимым "по-русски" снять напряжение. Лозино-Лозинский, как правило, сам не "принимал" и пытался жестко карать тех, кто иногда входил в режим "возлияний". Его ближайшее окружение этим, как правило, не баловалось, за исключением первого заместителя, у которого были периодические срывы. К концу жизни, на должности почетного Генерального конструктора, в командировках и на юбилеях он позволял себе выпить, к моему удивлению, значительные дозы, но никогда я не видел его бесконтрольно пьяным. Я намеренно опускаю многие бытовые подробности, известные мне из рассказов близких к Королёву людей, и из общения в неслужебной обстановке с Лозино-Лозинским, чтобы не спуститься до банального изложения случаев, похожих на сплетни и фантазии. Мною руководило в этих записках стремление поделиться не отлакированными результатами анализа натуры и личностей, определивших многое в отечественной и мировой космонавтике. Если кто-то из читателей, привыкших к сусальным описаниям Главных конструкторов, которыми гордится по праву отечество, сочтет мои заметки неуважительными к памяти мною глубоко почитаемых людей и слишком раскованными, то я обязан заранее ответить, что деятельность любого, сколь угодно великого человека, обязательно подвергается нелицеприятному изучению. Таковы законы истории.
|
|
09.04.2011, 17:53
Похожие темы
