ПОЭЗИЯ! Я БУДУ КЛЯСТЬСЯ ТОБОЙ...

[Олег Павловский]

7.

Ты вспомнишь дом, где страсть полуденной
казалась – от жары нет спасу –
ни смех, ни бряцанье иудиных
монет не предвещали Пасху.

Ты вспомнишь сад, где листья плавали
в рассоле колыханья летнего…
Вода на тротуарах – паводок,
бачки мороженого – в ледниках…

Душа, хрустя стаканом с корочкой,
насвистывала о несбыточном
(стаканом вафельным «с иголочки»
и с очертаньем башни пыточной).

Душа, тебя пытали с ложечки:
пока не съешь – да хоть подавишься!
Тебя питали, как положено – дыши!
пока не разонравишся!

* * *

[Олег Павловский]

8.

...в начале седьмого, когда разносили графины
и гости шептались у окон, дверей и зеркал,
горели огни и настойчивый дух парафина,
смиряя с собою, к смирению сам привыкал...

нет! было иначе - когда-то, когда поневоле,
срывая с лица безупречную маску тоски,
склонялись друзья к исполнителю, как к изголовью,
и струны вздыхали от трепета нервной руки...

потом баритон, или нет, но спокойней и строже
бродил среди стен и развалин сердечных причуд –
казалось, не будет на свете другого, дороже...
а дунул – и нет! Приручал и тебя приручу,
вещал...

Да упомнишь ли? сколькие нам не вещали,
и руку держали, и смело глядели в глаза –
великий кудесник и дева, и цвета печали
актриса, готовая ноги Господни лизать...

Да сколько ж нас было? героев, безумцев, поэтов,
прошедших сквозь залы, каморки, сквозь радужный дым,
делясь второпях опаляющей рот сигаретой
и правом ласкать золотые как пламя лады...

Как пламя и воск, возгораясь, дают обещанье
светить даже если любимым глазам невтерпеж,
сжигать алтари, никогда не тревожить речами.
Вот так и жила золоченая ты молодежь!

Когда бы любой предавался похмелью и страху,
а Ирод плодил только жадных и злых иродят –
тогда для кого вожделенная звонкая плаха?
кому вы нужны и парадный, и смертный наряд?

В начале седьмого, когда собирались в гостиной –
я вспомнил оброненный в темной парадной платок
и преданный взгляд, и виденье грядущих бастилий,
и ветер свободы, и первый стыдливый глоток...

[Олег Павловский]

9.

Товарищ, чур! – здесь день синее ночи
и часовые намертво стоят,
клавиатур оттачивая почерк
и голоса выстраивая в ряд.

Здесь глаз прищур надежнее прицела
и свет очей, пронизывая тьму,
встречает по одежке бракоделов,
мастеровых – венчает по уму.

Тебе армяк, барану – смокинг клубный,
душа в кулак, а барин зол и глуп, –
молчали, но сквозь стиснутые зубы
и плакали, не разжимая губ…

Ты говоришь, весна синее лета,
а осень ярче бархата гвоздик?
Не сделан шаг, и песня не допета –
до той поры и ты не уходи…

Останься до конца! до дня и часа,
когда разбудит алая заря
сплин мастерских и мел картонных масок,
и корабли поднимут якоря.

* * *

[Олег Павловский]

10.

Мы здесь стоим на страже и надолго –
кривят улыбки каверзные рты,
дурманя фимиамом кривотолков,
и обходя надежные посты.

Здесь день-деньской звучат стихами стены –
встречай Дантеса, праздничный Марсель!
Кривляются лабазники Каперны
и сматывают удочки отсель.

Ты будешь петь как Лель под образами,
как менестрель с синицею в руке!

Как тот чудак со светлыми глазами,
что говорил на странном языке *…

* * *

[Олег Павловский]

СТРАСТЬ И СТРОГОСТЬ

* * *

«Взгляни, как камни лихорадит,
как верен свету каждый шаг.
И будь прекрасен, бога ради,
о бога ради только так!
Взгляни на этих скал отрогость:
внизу – река, вверху – звезда.
Удел поэта – страсть и строгость.
Неискончаемо.
Всегда!»
___________________________
/Владимир Матиевский/

* * *

Не говоря напрасных истин,
и всуе не произнесу…

За фимиамом евхаристий
костлявых гарпий пересуд,
и нас в любое время суток
как птиц, злорадства не тая,
бьют влет, как одиноких уток,
из двухкуркового ружья.

Ты оглянись на старый город,
мосты, строения, сады –
да будет гриф черней, чем порох
и ярче пламени лады,

а звоны струн проникновенней
и слез, и шепота в ночи –
мы прогораем как поленья
в горячем золоте печи,

мы жжем сердца, сжигаем души,
мы – страх и ненависть врага!
Да будет Карфаген разрушен
как эти своды очага.

Как Ганнибал ни убегай ты,
как ни выделывай колен…

«Кроме того, я полагаю,
пора разрушить Карфаген».

1.

Когда бы молодость сложила
копьё и руки в два крыла,
когда бы зрелость не спешила,
когда бы юность не ждала…

Но уходили капитаны
туда, где хмурились шторма –
визжали цепи кабестанов
трещали трюмов закрома.
– Мы не прощаемся. Счастливо!
Пишите письма и т. п…
Сияет зеркало залива,
грустят причалы БМП.

Был штурман смел, радист находчив,
второй механик – парень–туз.
Как грузовик вело на кочках
балтийский белый сухогруз.

Встречала ветреная Куба
тебя улыбками девчат?
Мы будем весело и грубо
им на испанском отвечать!

Мы отутюжены, опрятны,
нас уважает детвора,
ведь мы веселые ребята
из ленинградского двора…

2.

Поэзия не просто книжка –
форзац, шмуцтитул, кружева…
Влекла поэзия мальчишек
и открывала острова.

Звала поэзия не кротких –
не терпящих, упрямых, злых –
коль повезет – так мы на лодке,
а не сподобится – в заплыв

на острова дельфиньей стаей
за сети, бакены, гурьбой –
там синева, там небо тает
и держит солнце пред собой,

там змеи медные, как змейки –
да нет в помин воротников!
там солнце льет из полной лейки
густым дождям наперекор,

там тонут каменные глыбы,
а сосны стонут и поют,
там миг застыл чешуйкой рыбной
от низверженья на краю,

там начинается поэма
и крепнет верная рука,
там сердце открывалось небу
и стало сердцем моряка.

* * *

[Виолетта Баша]

Еще раз хочу сказать и подписаться под этим в любое время суток, дня и ночи, тьмы в России и ее возрождения -Олег Павловский - один из немногих настоящих поэтов России.

[Guard]

Сообщение от Виолетта Баша

Еще раз хочу сказать и подписаться под этим в любое время суток, дня и ночи, тьмы в России и ее возрождения -Олег Павловский - один из немногих настоящих поэтов России.

Может, как поэт, он и неплохой, но с нервишками у него точно не все в порядке.

[Олег Павловский]

ШЕКСПИР. СОНЕТ 66


* * *

Измученный о смерти я молю –
Как видеть мне и нищеты веселье,
И бедности бесхитростный уют,
И веру, и досаду отреченья?
И золото, чем тешится наглец,
И чистоты девичьей увяданье,
И красоты неправедный конец,
И власть хромую, и души изгнанье,
И ложь повсюду, – там, где правят бал
И глупость, и безумие актера,
И простоту средь каверзных зеркал,
И добродетель, и тщету позора.

Ушел твой паладин, – уйду и я,
Спасенья не ищу, любовь моя!

* * *

Tired with all these, for restful death I cry:
As to behold desert a beggar born,
And needy nothing trimmed in jollity,
And purest faith unhappily forsworn,
And gilded honour shamefully misplaced,
And maiden virtue rudely strumpeted,
And right perfection wrongfully disgraced,
And strength by limping sway disabled,
And art made tongue-tied by authority,
And folly (doctor-like) controlling skill,
And simple truth miscalled simplicity,
And captive good attending captain ill:
Tired with all these, from these would I he gone,
Save that, to die, I leave my love alone.

[Олег Павловский]

ШЕКСПИР ВИЛЬЯМ




СОНЕТ 90

Then hate me when thou wilt, if ever, now
Now while the world is bent my deeds to cross,
Join with the spite of Fortune, make me bow,
And do not drop in for an after-loss.
Ah do not, when my heart has scaped this sorrow,
Come in the rearward of a conquered woe;
Give not a windy night a rainy morrow,
To linger out a purposed overthrow.
If thou wilt leave me, do not leave me last,
When other petty griefs have done their spite,
But in the onset come; so shall I taste
At first the very worst of Fortune's might;
And other strains of woe, which now seem woe,
Compared with loss of thee, will not seem so.
____________________________

Коль разлюбила, – лучше отвернись.
В нелепом мире бед моих и горя
Пред злой Фортуной упадаю ниц.
Последний взгляд, с последним вздохом споря,
Как милости просил, – не приходи!
Наместники Судьбы справляют тризну.
Полночных слез горючие дожди
Сотрут следы прощального каприза.
Забрось меня, забудь меня, прости
Ничтожных бедствий баловнем играя,
Приди бедой, отчаяньем приди,
Сокровищем, которое украли.

Моей любви восторги и печаль
Оставь себе, иных потерь – не жаль.

* * *

[Олег Павловский]

.


В.ШЕКСПИР. СОНЕТ XL



Ты требуешь любовь взамен любви –
Отдам последнее, собой пренебрегая,
Так ласковый теленок норовит
Двум матерям понравиться, играя.
Прими как дар, хоть не было твоим
Любви моей и тело, и отрада –
Прими, как есть, – твой миг неповторим,
Любовь в любви обманываться рада!
Тот – своенравен, этот – мягкотел,
Простишь ли мне отчаянье и горечь?
Я не святой, я жалкий бракодел,
А зло любви добром не переспоришь.
Порочен мир и горя не тая,
Прошу: – Мой друг, не пожалей меня!


* * *


Take all my loves, my love, yea, take them all;
What hast thou then more than thou hadst before?
No love, my love, that thou mayst true love call;
All mine was thine before thou hadst this more.
Then if for my love thou my love receivest,
I cannot blame thee for my love thou usest;
But yet be blamed, if thou thyself deceivest
By wilful taste of what thyself refusest.
I do forgive thy robb'ry, gentle thief,
Although thou steal thee all my poverty;
And yet love knows it is a greater grief
To bear love's wrong than hate's known injury.
Lascivious grace, in whom all ill well shows,
Kill me with spites, yet we must not be foes.