Почему я ненавижу Солженицына

[Redman_69]

Сообщение от хирам тирский

Солженицин и мёртвый крышует русскую ителлигенцию.

Солженицына создала молва,нездоровый ажиотаж.Как писатель он довольно посредственен,как историк-жалкий компилятор и неисправимый лгун.Чем больше шума,тем величавее его фигура.А по сути?-Пшик.
Рафинированные и лакированные чистоплюи на Западе были ошарашены,когда он явил свое истинное рыло.Как же,борец за свободу,чей кумир-Ленин!
Всю жизнь он пытался реализовать в себе симбионта-мутанта:почвеннический троцкист.

[хирам тирский]

Сообщение от Redman_69

Солженицына создала молва,нездоровый ажиотаж.Как писатель он довольно посредственен,как историк-жалкий компилятор и неисправимый лгун.Чем больше шума,тем величавее его фигура.А по сути?-Пшик.
Рафинированные и лакированные чистоплюи на Западе были ошарашены,когда он явил свое истинное рыло.Как же,борец за свободу,чей кумир-Ленин!
Всю жизнь он пытался реализовать в себе симбионта-мутанта:почвеннический троцкист.

Великолепный стиль............................................. .........

[Игнатенко Роман]

ругать и хаять свою родину последнее дело, очень интересно было бы послушать Солженицина сейчас,жаль что умер.Может осознал бы товарищь свою ошибку,а если нет,то все с ним было бы ясно.

[wall]

Сообщение от Spirit

Славяне всегда были самым мирным народом в Европе. Но - дурным.
Поэтому даже Рюрика пригласили, чтобы правил ими.
И славян этих постоянно то одни, то другие нагибали. То половцы, тот татары, то орда.
Воинственными были германцы - ландскнехты. Они воевали постоянно, это была их профессия.

это интересно....нагибали? где теперь эти печенеги?половцы?орда?Шведы искупались в Неве, Немцы - в Ладожском....
Славяне самым мирным народом? сколько раз на Византию ходили?А Святослав? Уж он то много всяких стран повидал то....

[коммунист1917]

С Солженицыным мне стало все понятно еще в 90е.
Просто товарищи коммунисты вам надо читать правду об этом ... от Владимира Бушина (а он несколько лет копал правду про "русского гения") Юрия Мухина Игоря Пыхалова и других наших русских патриотов.



Солженицын был сыном белого офицера, отец и мать его происходили из семей очень богатых землевладельцев и скотоводов. Жена его также была дочерью белого офицера. Вся фронтовая, да и остальная биография этого лжегероя и лжеписателя насквозь вымышлена и лжива, как и все его «труды». Только совсем незнакомый с армией человек может поверить, что Солженицын после окончания университета сразу мог оказаться на фронте командиром батареи и провоевать в этой должности до ареста в феврале 1945 г. Никакой дурак «рядового необученного» (а таким и был перед войной Солженицын) не поставит командовать батареей. Даже заместителем командира батареи, комиссаром или замполитом никто никогда не назначит, ибо, если погиб командир, то его заместитель, комиссар или замполит заменяют его. Командир отвечает за действия батареи и жизнь бойцов, а фронтовая артиллерийская батарея - это не хозвзвод, она находится в самом пекле боя. Солдаты на фронте дали расчету 45-мм противотанковой пушки хлесткую, но меткую характеристику: «Смерть фашистам. Вечная память расчету». Лучше не скажешь!..Владимир Бушин, основываясь на автобиографии Солженицына для Нобелевского комитета и на воспоминаниях его первой жены, восстанавливает его подлинную фронтовую биографию: в армию Солженицына призвали в октябре 1941 г. и зачислили ездовым в обоз, где он и провел зиму 1941/1942 гг. В 1942 г. его направили на учебу в Костромское артиллерийское училище, а на фронте он оказался только в мае 1943 г. Он не стрелял не только прямой наводкой, но не стрелял и с закрытых позиций, не ходил и в штыковую атаку и не прорывался из окружения, как ниоткуда и не корректировал огонь. На фронте он был командиром батареи звукометрической разведки - батареи без пушек, и его инструментами были: карта, циркуль, угломер, транспортир, линейка и курвиметр.
Относительно фронтовых орденов Солженицына следует напомнить слова генерала Штеменко из его книги «Генеральный штаб в годы войны», когда он летом 1944 г. во главе группы офицеров и генералов Генштаба был послан на 2-й Белорусский фронт, где «воевал» Солженицын: «...Поражало почти полное отсутствие в боевых подразделениях людей, отмеченных правительственными наградами. Орденов и медалей не получали даже те из солдат, сержантов, командиров взводов, рот и батальонов, которые воевали с первого дня войны, не раз проявляли героизм и имели по несколько ранений. А вот в тылах награжденных наблюдалось многовато». Кстати, в той же 48-й армии, что и Солженицын, воевал другой лжегерой Марьяновский, вымышленные «подвиги» которого разоблачил Ю. Мухин в газете «Дуэль» в 2007 г. С фронта Солженицын ухитрился съездить домой в отпуск, и не раз. На фронт к нему приезжала жена, пока ее не обнаружил командир дивизиона и не выгнал восвояси. Просто в каких-то курортных условиях воевал! У всех моих товарищей по детскому саду отцы воевали на фронте, но никто из них не приезжал домой на побывку, и матери ребятишек на фронт тоже не ездили.
Арестован Солженицын был 9 февраля 1945 г. за клеветнические высказывания в письме против Сталина и правительства. Все письма с фронта просматривались военной цензурой, и это всем было известно.


И Бушин, и другие авторы объясняют историю с письмом не храбростью Солженицына (ее-то у него никогда и не было), а тем, что он боялся, что война затянется, что после разгрома Германии, возможно, будет война с западными союзниками, да страшила и возможность перевода из беспушечной батареи в более опасное место. Надеялся он и на то, что после войны будет амнистия и он освободится.
В заключении Солженицын опять удачно устроился, он не валил лес и не добывал руду, а был до 1947 г. помощником паркетчика на строительстве жилого дома в Москве на Ленинском проспекте, затем бригадиром на разгрузкодров, нормировщиком, опять бригадиром. В 1947-1950 гг. «трудился» на канцелярской должности в спецтюрьме «Марфино», откуда при инвентаризации был переведен в лагерь, так как не имел ученой степени и не представлял никакого интереса для науки. В лагере ему опять предоставили непыльную должность - библиотекаря. И в тюрьме, и в лагерях Солженицын неоднократно имел свидания с женой. В лагере же он перенес удачно сделанную онкологическую операцию, которая по статистике редко бывает удачной. Солженицын же после нее прожил больше полусотни лет.
Вскоре после ареста Солженицын был завербован в осведомители под кличкой «Ветров» и, находясь в заключении, писал доносы на своих друзей. В книге Бушина приведена его расписка и имена тех, кого он «заложил». В частности, на школьного товарища, будущего профессора-хирурга Симоняна Солженицын в 1952 году накатал донос аж на 52 страницах.

[коммунист1917]

Урод Солженицын оклеветал не одного Симоняна.


В «Архипелаге ГУЛАГ», описывая следствие и свое поведение на нем, Солженицын становится очень невнятен. Зато из выступлений К. Симоняна, Н. Виткевича можно узнать, что на следствии он заложил буквально всех: и Виткевича, который «с 1940 г. систематически вел антисоветскую агитацию», и Симоняна, который, оказывается, «враг народа, непонятно почему разгуливающий на свободе», и свою жену Н. Решетовскую, и школьную подругу Л. Ежерец, и даже случайного попутчика в поезде, некоего моряка Власова. Правда, посадили только прямого адресата - Виткевича. Когда много лет спустя профессор К. Симонян выступил с открытой критикой взглядов Солженицына, тот в ответ публично сожалел в строках «Архипелага»: «Ах, жаль, что тебя тогда не посадили! Сколько ты потерял!» (том I, гл. 3). В интервью 1992 г. Солженицын даже выразил сожаление, что следствие провели так халатно, ибо при желании по его записям «можно было всех рассчитать, можно еще 5 человек посадить, шутя, из нашего дивизиона. Ну а следователю лень читать, дураку».
О. Давыдов, защищая Солженицына, пишет, что это делалось не по злобе или малодушию, а просто вот «демоническое существо, живущее в его душе, тот самый Нахрап, который убежден в том, что... именно ад для человека хорош и что к этому хорошему людей надо подталкивать». Но что до этих душевно-раскольниковских терзаний, например, Виткевичу, получившему 10 лет (сам Солженицын получил 8 лет)? А другим, которые могли угодить туда же? Вот и следователь, не мудрствуя лукаво, определил А.И. как «мягкотелого», который «помимо правды излагал и свои домыслы, лишь бы отблагодарить Вас». Зачем? А чтоб оказаться подальше от передовой, где могут убить. Самострелом или дезертиром уйти опасно, а вот получить небольшой срок за «непозволительные разговорчики», да накануне победы и, значит, неизбежной амнистии - чем не выход? Тюремные страдания? Посчитаем: из своего срока он полгода отбыл в СИЗО, год в тюрьме на Калужской заставе, 4 года в «шараге» (тюремном НИИ) и 2,5 года - самых трудных - на общих работах в Экибастузе. Как он страдал в СИЗО и тюрьме: «Какая же уютная жизнь - шахматы, книги, пружинная кровать, добротные матрасы, чистое белье. Да я за всю войну не помню, чтоб так спал. Натертый паркетный пол... Нет, таки эта центральная политическая тюрьма - чистый курорт... Я вспомнил сырую слякоть под Вормдитом, откуда меня арестовали и где наши сейчас месят грязь и мокрый снег, чтоб не выпустить немцев из котла» («Архипелаг ГУЛАГ», том I, гл. 5). А вот о шараге: "Середину срока я провел на золотом острове, где арестантов поили, кормили, содержали в тепле и чистоте». В Экибастузе Солженицын-бригадир угодил в январскую 1952 г. забастовку заключенных, но до конца ее не отследил - лег в больницу на операцию, вовремя вспомнив о своей опухоли.

Н.Решетовская по письмам страдальца рисовала такую картину: "В обеденный перерыв Саня валяется во дворе на травке или спит в общежитии (на каторге мертвый час!). Утром и вечером гуляет под липами. А в выходные дни проводит на воздухе 3-4 часа, играет в волейбол". Боже милостивый, услышал бы это Достоевский, у которого на целый год было три "выходных дня" — Пасха, Рождество и день тезоименитства государя.
"До 12 часов Саня читал. А в пять минут первого надевал наушники, гасил свет и слушал музыку". Допустим, оперу Глюка "Орфей в аду". И знал бы об этом каторжанин Чернышевский…


А в 1952 году, когда Солженицын заканчивал срок, Симоняна пригласил следователь и предложил ему прочитать увесистую тетрадочку, исписанную тоже хорошо знакомым ему почерком школьного друга. 52 станицы — это так похоже на Громоздилу с его словесным недержанием! "Силы небесные! — воскликнул Симонян, изучив сей фолиантик. — Здесь описывалась история моей семьи, нашей дружбы в школе и позднее. При этом на каждой странице доказывалось, что якобы с детства я был настроен антисоветски, духовно и политически разлагая своих друзей и особенно его, Саню Солженицына подстрекал к антисоветской деятельности".
Его прокляли и школьные друзья Виткевич и Симонян, и те, с кем он сидел в лагере, — Копелев и Никифоров, и те, кто его поначалу приветствовал и печатал, защищал, популяризировал, — Шолохов и Лакшин.

[коммунист1917]

Ну а чем же занимался наш "герой" после смерти Сталина?






Из лагеря наш «герой» был выпущен досрочно, работал в школе и плакался писателям и критикам, что получает зарплату 60 рублей. Писатели и критики ахали, глядя на «бедствующего учителя». Простите, а кто мешал получать ему больше? Хорошие учителя физики и математики с красным университетским дипломом ценились всегда, как и репетиторы по физике и математике, которые готовили абитуриентов в вузы. Было бы желание работать. Я сам, инженер-электрик, много лет работал по совместительству преподавателем техникума и других учебных заведений, являюсь автором 8 учебно-методических пособий для техникума и редактором трех и знаю, о чем говорю. А Солженицын сидел на шее у жены, Решетовской, которую бросил, когда у него появилось в кармане побольше денег.

[коммунист1917]

Отбыв срок, Солженицын уезжает в ссылку в Казахстан, работать учителем. После официальной реабилитации 6 февраля 1957 г. перебирается в Россию (Владимир, Рязань). В 1959 г. за три недели написал «Один день Ивана Денисовича». Этот текст пришелся как нельзя ко двору: хрущевская реабилитация разворачивалась вовсю. Повесть вышла в «Новом мире», N 11, 1962 г., сразу была переиздана в «Роман-газете», N 1, 1963 г. (оцените скорость) и сделала автора популярным. Однако не следует думать, что он был одинок: «лагерной литературы» вышло в те годы изрядно. И тут в Солженицыне взыграла ревность. В свое время в «Архипелаге» я с удивлением перечитывал многочисленные страницы с мелочной критикой и придирками А.И. к другим авторам темы. И «Повесть о пережитом» Б. Дьякова («Звезда», N 3, 1963 г.) ему не такая, и Побожий с «Мертвой дорогой» плох («Новый мир», N 8, 1964 г.), и Галич («Известия», июль, 1959 г.), и легендарный генерал Горбатов («Новый мир», N 4, 1964 г.), и Алдан-Семенов, и Серебрякова, и Вяткин. А.Г. Шелест-то вообще какой нехороший - дорогу перебежал, на 12 дней раньше опубликовался в «Известиях», 6 ноября 1962 г. Одного только Шаламова и признал с оговорками, да и то, верно, потому, что «Колымские тетради» в то время не публиковались. Хотелось быть монополистом? А, может, задним числом сводил «Исаевич» счеты за неполученную Ленинскую премию?
Год 1963 г. был для Солженицына действительно удачей. Он вступил в Союз писателей, бросил учительство, купил «Москвич». Один за другим пошли в журналах многочисленные рассказы. В декабре он появился в списке кандидатов на Ленпремию. «Новый мир» готовил к публикации роман «В круге первом». Лояльность А.И. дошла до пика во время приснопамятной встречи Хрущева с писателями. Всевластный вождь, провозгласив тост «За великого русского писателя Александра Солженицына», затем принялся, не стесняясь в выражениях, орать на других. В результате И. Эренбург был доведен до предынфарктного состояния, М. Алигер упала в обморок. Перечить захмелевшему Хрущеву осмелились только Н. Грибачев и Е. Евтушенко. А что же «великий правдолюбец» и «воитель за свободу творчества»? Он, сидючи одесную от громовержца, скромно отмолчался.



Однако дни «Никиты Кукурузного» были сочтены. И с его снятием дело с публикацией «Круга» застопорилось. А потом грянул 1965 г. с малопонятной суетой Солженицына: он со скандалом забирает рукопись из «Нового мира» и сдает на хранение В. Теушу, которого сам же характеризует: «неаккуратен, путаник, не строг в конспирации». И в сентябре 1965 г. рукопись вместе с архивом изымается КГБ. Солженицын впадает в отчаяние, но продолжает свободно публиковаться: «Литературная газета» и «Новый мир». Бюро секции прозаиков СП осенью 1966 г. рекомендует к печати его новый роман «Раковый корпус». Первый секретарь СП СССР К. Федин о беседе с первым секретарем ЦК КПСС Л. Брежневым: «Что я мог хорошего сказать о Солженицыне? Но и плохого я тоже не сказал».
В мае 1967 г. Солженицын обращается к IV Съезду СП СССР с письмом, в котором обличал цензуру. Послание он размножил и разослал по 250 адресам. Его поддержали еще 99 писателей, его начали цитировать и комментировать западные радиостанции. Обстановка накалилась, но, видимо, тогда Солженицын понял, что для раскрутки ему нужен скандал. В мае 1967 г. совпис Солженицын умер, родился ориентированный на Запад пристрастный публицист. В 1968 г. там издают «Корпус» и «Круг». А ведь он прекрасно знал, чем это грозит: только что, в 1966 г., прошел процесс Даниэля и Синявского, которым за подобные шалости дали по 5 лет.
И машина завертелась. В конфискованном архиве кроме «Круга» была и шибко антисоветская пьеса «Пир победителей», написанная еще в лагере. Ее отдали рецензентам. Последовали громы и молнии. Т. Хренников: «В прежнее время его за такую пьесу бы расстреляли». М. Шолохов: «Поражает какое-то болезненное бесстыдство автора... Форма беспомощна и неумна. О содержании и говорить нечего. Все командиры либо законченные подлецы, либо колеблющиеся и ни во что не верящие люди... Почему осмеяны солдаты русские и татары? Почему власовцы - изменники Родины - прославлены как выразители чаяний русского народа? Если Солженицын психически нормален, тогда он по существу открытый и злобный антисоветский человек». На заседании Секретариата СП СССР в сентябре Солженицыну предложили отмежеваться от Письма съезду. Он отказался. Конфликт нарастал. Тогда же был закончен и переснят «Архипелаг ГУЛАГ». Пленки улетели на Запад. 4 ноября 1969 г. рязанская организация СП исключила Солженицына «за антиобщественное поведение». Твардовский предложил ему апеллировать, но А.И. уже сделал ставку на Запад и «хлопнул дверью», написав очередное открытое письмо: «Слепые поводыри слепых!.. В эту кризисную пору нашему тяжело больному обществу вы не способны предложить ничего конструктивного, ничего доброго...» Он не промахнулся - летом 1970 г. его выдвинули на Нобелевскую премию.
К этому времени относится некрасивая история «нобелевского развода». Наталья Решетовская, дожидавшаяся его из лагеря, забросившая ради него все: научную карьеру, музыку, корпевшая над перепечаткой и редактированием его многостраничных опусов, - была оттеснена новой пассией - Натальей Светловой. Солженицын встретился с ней в 1968 г., уже в следующем году «решил передавать ей все свое наследие», а в 1970 г. твердо решил получать Нобелевскую премию с «матерью своего первенца». Намечая эмиграцию, «великий христолюбец» поначалу ничего не имел против того, чтоб иметь под рукой сразу двух женщин: Светлова сидела бы в Союзе, храня рукописи и воспитывая детей, а Решетовская с ним за границей печатала бы «Красное колесо» (Первый узел - «Август 14-го» - уже был готов и получил высокую оценку Твардовского). Однако после объявления Нобелевского лауреатства 8 октября 1970 г. он потребовал «жертв». Решетовская все поняла и попыталась отравиться. Откачали ее с трудом - на соседней даче случайно оказался фельдшер. Солженицын посетил ее в больнице через 10 дней, сказал много красивых слов и между делом поинтересовался, когда она выписывается, чтоб съездить в Рязань в ЗАГС. Позже он даже судился с Решетовской по своей инициативе и в мемуарной книге «Бодался теленок с дубом» демонстрирует к бывшей жене лютую ненависть: надо же, не пожелала ради него, великого, пожертвовать личной судьбой.
Следующий штрих: события 1973 г. Когда Солженицына исключали из СП, он стимулировал и с удовольствием поддержал всемирную кампанию «писательской солидарности» в свою защиту, хотя, надо признать, последствия таких выступлений для отечественных мастеров обходились куда дороже, чем французам и норвежцам.
В своей нобелевской лекции (1972 г.) Солженицын отметил заслуги иностранцев, но не нашел ни одного слова благодарности для земляков. Меж тем вслед за ним из СП исключили А. Галича, Е. Маркина, Б. Чичибабина, В. Максимова. Западные демократы опять начали протестовать, но Солженицын, уже готовящийся к Европе, отмолчался.

[коммунист1917]

А был Солж таким уж гением от литературы?




Его первая жена Н.А. Решетовская вспоминала: «Муж порой казался мне машиной, заведенной на вечные времена. Даже становилось страшновато...». Его машинность, в частности, проявлялась в жуткой зубрёжке. Он наделал множество карточек, в которые заносил исторические события, даты, имена, афоризмы, и днём в свободное время постоянно перебирал их, вынимая из вазы на столе, а вечером и перед сном даже заставлял молодую супругу экзаменовать себя по этим карточкам в самые экстремальные моменты, когда ей хотелось совсем другого экзамена. К тому же юноша вел непомерно активную жизнь: учился на круглые пятёрки и был в школе старостой группы, потом - в двух вузах и в одном был комсоргом курса, выпускал стенную газету, участвовал в художественной самодеятельности, занимался на курсах немецкого языка, посещал кружок бальных танцев, предпринимал многодневные путешествия на велосипеде по Крыму и Украине, в лодке - по Волге ... И вот молодой организм не выдержал: от ежедневной зубрежки и постоянного перенапряга в голове всё перепуталось, ум зашёл за разум. Да ещё лет в тридцать ему впервые попал в руки словарь Даля. Этот словарь прекрасная вещь для тех, кто с молоком матери впитал чувство родного языка. А у Солженицына этого чувства не было и нет. Вот он и шпарит в полной уверенности, что это «по Далю»: «Она взросла неприобретливого склада»... «я потерял очень тёплую девушку»... «упущенные годы жгли его напрокол»... «мысли-кони застоялые играют в голове»... «Сколько раз не хожено в кино! Сколько жертвовано вечеринок!»... «В затылок свой я принял их свинец»... «Я недоумевал речами Бухарина» и т.п.
С таким же закономерным негодованием уверяет, что «в 1920 году, как вспоминает Эренбург, ЧК поставила перед ним вопрос так: «Докажите вы, что вы - не агент Врангеля». Где это Эренбург вспоминал, неизвестно, источник, как это у ЖПК сплошь да рядом, не указан. Напомню лишь, что в начале 1921 года Эренбург с советским паспортом был командирован во Францию.
И вот завершение: «Прошел слух (где прошел?) в 1918-20 годах (Шурику было тогда не больше года, а он уже антисоветские слухи ловил), будто Петроградская ЧК и Одесская осужденных не расстреливали, а кормили живьём ими зверей городских зверинцев». Да почему ж не расстрелять прежде? Ведь куда как проще было бы. Мадам, а вы чем кормите свою кошку?
Особенно убедительно свидетельствует о полоумии классика его рассуждения и цифры о репрессиях. Вот хотя бы... «Говорят, в 1929 году расстреляли 35 тысяч бурят-монголов» (1, 62). Но ведь ещё говорят, что никаких бурят-монголов никогда и не существовало.
«В Ленинграде сажали четверть города» (1,29). То есть, тысяч 250? «Была амнистия белым казакам. Многие вернулись из-за границы, получили землю. Позже всех посадили» (1,51). Всех до единого!
«С конца лета 1941 года в лагеря и тюрьмы хлынул поток осуждённых окруженцев» (1,86). Да, окруженцев было немало, но, как в большинстве своём ни в чём не виновных, их тут же направляли в другие части. Почитай об этом, дядя, хотя бы в воспоминаниях маршала Рокоссовского. «Был поток заключённых, которые, как началась война, не сдали радиоприёмники или радиодетали. За одну найденную радиолампу давали 10 лет» (1,85). Да, 25 июня вышло постановление правительства о сдаче приёмников, и не о каких 10 годах там ни слова (Органы Госбезопасности в Великой Отечественной войне. М., 2001, т.2, кн.1, с.75). Но - «поток» осуждённых!.. Во-первых, до войны радиоприёмники имели не очень-то многие даже в Москве. Из моих знакомых, например, только в семье одноклассницы Нины Головиной, моей возлюбленной. Так что даже если бы все владельцы приёмников не сдали их и были осуждены, то «потока» никак не получилось бы. Но, во-вторых, советские люди были законопослушны, и не сдать приёмник могли только злостные единицы вроде Солженицына, если бы не были трусливы. А сдавали их в почтовые отделения. И я сам помогал в этом однокласснице Нине. В-третьих, какую опасность могла представлять радиолампа? Даже этого не соображаешь? «Победа под Москвой породила новый поток - москвичи, которые не эвакуировались. Они подозревались в ожидании немцев» (1,87). Да, среди трех миллионов москвичей водились и такие экземпляры, которые ожидали немцев, например, писатель Юрий Нагибин и его друзья, он сам написал об этом в воспоминаниях. Думаю, что и отец Сванидзе ждал, и мать Радзинского. Но их, к сожалению, не арестовали, а за казенный счёт отправили в Ташкент.
Остальные три миллиона москвичей ушли на фронт, работали на заводах и фабриках, строили оборонительные сооружения... С особым блеском Солженицын явил нам своё полоумие на страницах о строительстве Беломорско-Балтийского канала (ББК). Перечислив, как на подбор, восемь еврейских фамилий среди руководителей строительства да приплюсовав к ним «37 чекистов, которые были на канале» (получается 45), обозвав всех «наёмными убийцами», ЖПК заявил: «За каждым надо записать тысяч по 30 жизней». Получается 1 миллион 350 тысяч. Но почему по 30? Откуда взял? Да всё оттуда же - из переполненного желчного пузыря. Так было в первом издании (2, 99). Но этого при демократии ему показалось мало. Теперь желчный пузырь просто лопался, и он к радости Ельцина накинул ещё по 10 тысяч на каждого (2, 79). Это уже 1 миллион 800 тысяч. Да ещё, говорит, обязательно надо накинуть такие же 40 тысяч на каждого из 37 писателей, которые ездили на Беломорканал, а потом написали об этом книгу. Это - 1 миллион 480 тысяч. Следовательно, в итоге - 3 миллиона 280 тысяч самодельных трупов. А теперь надо сообщить, что число строителей канала не превышало 125 тысяч (М. Моруков. М., 2006. с.84). Это, кажется, в 30 раз меньше всех убитых Солженицыным своим тупым лбом. А на самом деле умирали? Конечно, как во всяком большом скоплении людей. Есть и на сей счёт данные. В 1931 году умерло 1438 человек, в 1932-м - 2010 (там же), что составляет чуть больше 2% от ежегодного общего числа строителей.

[Redman_69]

А разве кто гением считает,этого троцкисткого ублюдка.
Были очень талантливве люди,кторые толику таланта усматривали в этом марателе бумаги.По мне так Некрасов более годится для русской литературы.
Хоть его и запретили,но писал он красиво,вполне для премии подходит.
Только Нобелевку вручают посредственым писакам.