Судьба русского религиозного искусства. Часть первая.

[Надежда Марневская]

Как принято считать, искусство по-началу было культовым. В первобытные времена оно служило ритуальным целям. Представления о сверхъестественном, судя по всему, возникли прежде осознания красоты и гармонии мира. Ещё до наскальных рисунков существовали ритуальные предметы - каменные ножи и другие, отличавшиеся изяществом и тщательностью изготовления, но бесполезные в хозяйстве - малого размера, из красивых, но хрупких материалов.
То есть эстетическое чувство было присуще человеку с незапамятных времён, но подчинялось религиозным понятиям. Человеку всё казалось чудом - рождение и смерть, природные явления, рост растений и так далее. Осознавая себя как личность, он готов был видеть живую мыслящую душу не только в животных, но и в растениях, в камнях, в небесных светилах, в стихиях. Во всём он предполагал духовную основу, во всех событиях - чью-то высшую волю.
Всех "духов", от которых человек зависел, следовало задабривать, отдавая им самое дорогое в жертву - от первых плодов земли до первенца-младенца. И просить их о своих нуждах, молиться.
Появилась потребность в изображении божества - сначала в виде фигурок, кукол, потом - статуй, фресок, и наконец икон.

Христианская икона вначале стремилась к реалистическому изображению, имея образцом античный портрет. Но, отказавшись от античного мировоззрения, от зачатков научного познания мира - всё глубже погружалось в мистику, особенно в Византии. В культовой живописи возобладала символика. Святые на иконах не должны были походить на обычных смертных. В иконах отражалось "инобытие".
С наибольшей силой это проявилось в России, надолго выбитой монголами из европейской цивилизации. Православноая вера была единственным "светом в тёмном царстве" - она хоть как-то обуздывала человеческие страсти и служила объединению страны.
Люди учились читать по Псалтири, литература имелась только религиозная. Храм был единственным местом, куда можно было пойти за духовной пищей. Люди верили искренне, органично, и от этого произведения религиозного искусства были высокодуховны и убедительны.

Разумеется, так долго продолжаться не могло. Менялось время, менялось общество, регулярными стали сношения с ближними и дальними странами. И к 17-му веку высокая одухотворённость стала замещаться декоративностью, подражанием западному письму и даже прямой компиляцией западных гравюр. А на Западе к тому времени уже господствовало светское искусство, и дальше русская живопись стала вливаться в общеевропейскую. Русские художники читали западную литературу, в том числе религиоведческую, и откликались на новое осмысление религиозных мифов. Кто конкретно и как - это отдельная интересная тема. Её я и хочу предложить участникам форума в своём следующем сообщении.

(Смотри ответ к этой теме)

[Надежда Марневская]

"Какой же это Христос? Это больной Миклухо-Маклай!"- такова была оценка образа Христа на картине "Что есть истина?", данная императором Александром III. Художник, однако, не смутился. Он задумал целый "Страстной цикл", которым собирался шокировать зрителей мучительными переживаниями и смертью всем известного человека. Да, именно человека, а не Бога. Страшащегося казни и сознающего, что сам навлёк её на себя.
Художник не склонен был наслаждаться чужими страданиями. Наоборот. По воспоминаниям друзей, Николай Ге был по-детски жалостлив, доброжелателен, старался помочь всем, кого видел в нужде. Евангельский Иисус давно был его идеалом, хотя в божественную природу Христа Николай Николаевич уже не верил. Как дитя материалистического 19-го века, он был согласен с выводами Давида Фридриха Штрауса, который в своей книге "Жизнь Иисуса" доказывал вымышленность всех библейских чудес. Что нельзя объяснить естественными причинами, то нужно просто отвергнуть,- считал этот писатель-библеист. Его книга была направлена не к тому, чтобы расправиться с христианством. Нет. Он всерьёз полагал, что пример человека, распятого за проповедь любви и сострадания, должен быть убедительнее, чем история мифического полубога. Верить в сказки после эпохи Просвещения уже никто не будет, зато величие духа Иисуса, как он думал, непременно потрясёт этот чёрствый, эгоистический, без конца враждующий мир.
Впрочем, подобные идеи нашли уже воплощение в широкоформатном полотне Иванова "Явление Христа народу". Но Александр Иванов, не беря на себя смелость писать Христа крупным планом, пытался изобразить человечество в ожидании великой личности, которая откроет новую эру на грешной земле.
Настали времена, когда из рук теряющей силы Церкви знамя Учительства подхватывали деятели культуры. Особенно заметно это было в России, где после поездок на Запад они наблюдали средневековое бесправие и нищету крестьянства.
Александр Иванов, живя в Италии, ставил себе сверхзадачу: одной, как ему казалось, грандиозной картиной привести ко Христу заблудшее российское общество. Не через символику и мистицизм иконы, а так, чтобы зритель почувствовал реальность происходящего, будто присутствовал в месте события.
Он даже изобрёл новые приёмы живописи, предвосхитившие импрессионизм. И был чрезвычайно собою горд. Почти как Лев Толстой, который несколькими десятилетиями позже напишет свой вариант Евангелия.
Однако петербургская публика приняла картину прохладно. Изображённые на переднем плане трясущиеся купальщики не произвели особого впечатления. Такого фурора, как у брюлловского "Последнего дня Помпеи", не было. В глубокой обиде автор везёт своё произведение в Москву, где народ по-проще и по-добрее. И умирает в дороге от холеры. Уже после похорон придёт известие, что император Александр II покупает сию картину и награждает автора орденом св.Владимира в петлицу.
Гроб провожали только родственники да студенты училища живописи, один из которых произнёс: "Что дала Россия Иванову?- Могилу!" Было это в июле месяце, и если не люди, то полевые цветы, должно быть, возразили: "А что дал Иванов России?- Одну совершенно нерусскую картину и десятки этюдов к ней".
Тем не менее, ивановское "Явление Христа народу" запало в душу 14-летнему юноше Васе Поленову. И запало на всю жизнь. Поразил его прежде всего величественный пейзаж на дальнем плане. Сама же фигура Иисуса с волосами лукового цвета, неуверенно спускающаяся с пригорка, не походила на тот образ сильного, красивого и умного мужчины, который рисовало Васе его юношеское воображение. Поленов непременно напишет Христа, но уже ничего общего не имеющего с теми елейными исусиками, что заполонили храмы России в последнее столетие. Он тщательно изучит всё, что известно о Палестине времён евангельских событий, он совершит туда два длительных петешествия, чтобы его картины давали максимально верное представление о том, что окружало Иисуса, как он выглядел сам и во что был одет. Современникам необходимо увидеть живого Христа, плотника с мозолистыми руками и одновременно - мыслителя, задумавшего дать своему народу новый Закон. Христос Поленова утратил вселенскость.
Николй Ге острее других художников, обращавшихся к евангельской теме, воспринимал несправедливость и страдания в окружающей действительности. Да, он соглашался с Толстым, винившим Церковь в извращении Христовых заповедей. Но более тонкая натура его проникала в проблему глубже. Он невольно осознавал чудовищность проекта под названием "Жизнь на Земле". Его пугало даже то, в чём другие видели гармонию и проявление божественной эстетики - Природа. И ни умильность земных пейзажей, ни величие человеческого духа не могли заставить его забыть об этом.
Он решает показать великого Учителя в образе агонизирующей твари. Его живописная манера приобретает черты экспрессионизма. Но даже Толстому, другу и кумиру художника, не нравится эта затея. Трудно узнать евангельского Христа в затравленном, уродливом существе на суде синедриона. Страх и отчаяние перед предстоящей казнью, кажется, владеют им целиком. Крестные муки, корчи, крик...
В этом есть что-то не совсем правдоподобное. И менее сильные духом люди принимали смерть с достоинством. Публика не примет такого толкования... "Я сотрясу их все мозги страданием Христа. Я заставлю их рыдать, а не умиляться". "Распятие нужно, чтобы сознать и почувствовать, что Христос умер за меня".
Но никто не рыдал. Люди знают, что такое смерть, и не хотят думать о ней, чтобы не портить себе жизнь. Люди равнодушно лорнировали и проходили мимо. Идея смерти Христа "за меня" после разоблачения всех его чудес никого не волновала.
Божество превратилось в легендарную личность, каких было множество, и стало в ряд онователей религиозных учений. Как музейный экспонат.
А "Страстной цикл" художника Ге - символ агонии христианской темы в искусстве. Все последующие к ней обращения - не более, чем попытки реанимировать труп.