Неизвестный ГУЛАГ

[Сергей А.]

Популярный анекдот о непредсказуемости нашей истории достаточно точно передает подход к ней правителей нашей страны в послесталинский период. Если сам Сталин не раз одергивал дураков и подхалимов от исторической науки, пытавшихся перекроить историю России в угоду «победившему пролетариату», то его невежественные преемники открыли все шлюзы подобному «научному» лизоблюдству перед властями. Впрочем, советские историки все-таки соблюдали элементарную порядочность и объективность. «Демократические» реформаторы отечественной истории потеряли всякую совесть и стыд. Знаменитое солженицинское «жить не по лжи» стало символом самой бессовестной лжи на наше прошлое, выдаваемой за «историческую правду». Непревзойденным шедевром такой беспардонности и грязной клеветы стал «Архипелаг ГУЛАГ», едва ли не самый лживый исторический «труд» в мировой истории, вполне достойный по беспрецедентной концентрации вздорных выдумок и вымыслов войти в книгу рекордов Гинесса. Сам Солженицын начинает свой труд с Гражданской войны, с описания душераздирающих сцен « красного террора». Но еще Лев Толстой говорил о том, что самой опасной формой лжи является умолчание о невыгодных для тебя фактах. Разоблачая, а точнее раздувая и всячески преувеличивая «красный террор», Солженицын, Яковлев, Волкогонов и им подобные - а имя им сегодня легион - умалчивают о терроре белом, масштабы которого в десятки раз превосходили террор красный, носивший в основном ответный характер.

Попытаемся остановиться на этой всячески замалчиваемой сегодняшней исторической наукой теме, тем более что выдумки о «патриотизме» и «гражданственности» белого движения подхватывают сегодня и малоосведомленные российские руководители во главе с президентом В. Путиным. В вышедшей недавно в издательстве «Патриот» книге видного советского ученого, доктора исторических наук П. Голуба «Белый террор в России», в отличие от солженицинвских и волкогоновских пасквилей собраны архивные материалы и документы, дающие реальное представление о том, что происходило в годы Гражданской войны.

Начнем с утверждений о жестокости и кровожадности большевиков, которые-де при малейшей возможности уничтожали своих политических противников. На самом деле руководители большевистской партии стали твердо и непримиримо относиться к ним по мере того, как на собственном горьком опыте убеждались в необходимости принятия решительных мер. А вначале проявлялась определенная доверчивость и даже беспечность. Ведь всего за 4 месяца Октябрь триумфально прошествовал из края в край огромной страны, что стало возможным благодаря поддержке власти Советов подавляющим большинством народа. Отсюда и надежды на то, что ее противники сами осознают очевидное. Многие лидеры контрреволюции, как это видно из документальных материалов, - генералы Краснов, Марушевский, Болдырев, видный политический деятель Пуришкевич, министры-социалисты Временного правительства Никитин, Гвоздев, Маслов, да и многие другие - были отпущены на свободу под честное слово, хотя их враждебность новой власти не вызывала сомнений. Слово свое эти господа нарушили, приняв активное участие в вооруженной борьбе, организации провокаций и диверсий против своего народа. Великодушие, проявленное по отношению к явным врагам Советской власти, обернулось тысячами и тысячами дополнительных жертв, страданиями и мучениями сотен тысяч людей, поддержавших революционные перемены. И тогда руководители российских коммунистов сделали неизбежные выводы - они умели учиться на своих ошибках...

Уместно напомнить, что, придя к власти, большевики отнюдь не запретили деятельность своих политических противников, их не подвергали арестам, позволяли выпускать свои газеты и журналы, проводить митинги и шествия и т. п. Народные социалисты, эсеры и меньшевики продолжали свою легальную деятельность в органах новой власти, начиная с местных Советов и кончая ЦИК системы тогдашних органов власти. И только после перехода этих партий к открытой вооруженной борьбе против нового строя их фракции декретом ЦИК от 14 июня 1918 года были исключены из Советов. Сами же оппозиционные партии продолжали легально действовать. Наказанию подвергались лишь те организации или лица, кто был уличен в конкретных подрывных действиях.

Факты свидетельствуют о том, что инициаторами Гражданской войны были именно белогвардейцы, представлявшие интересы свергнутых эксплуататорских классов. А толчком к ней, как признавал один из лидеров белого движения А. Деникин, был мятеж чехословацкого корпуса, во многом вызванный и поддержанный западными «друзьями» России. Без помощи этих «друзей» главари белочехов, а затем белогвардейские генералы никогда бы не достигли серьезных успехов. Президент Франции Клемансо в своих инструкциях и телеграммах белочехам открыто призывал их придать антибольшевистскому движению общероссийский характер. Впрочем, сами интервенты активно участвовали как в операциях против Красной Армии, так и в терроре против восставшего народа.

«Цивилизованные» чехословацкие каратели расправлялись со своими «братьями-славянами» огнем и штыком, буквально стирая в лица земли целые поселки и деревни. В одном Енисейске, например, за симпатии к большевикам было расстреляно более 700 человек - почти десятая часть проживавших там. При усмирении восстания в военном городке под Красноярском в июле 1919 года чехословацкие каратели по главе с полковником Прхалом, которым помогали колчаковские контрразведчики, без всякого суда расстреляли более 500 человек. Арестованных выстраивали в две шеренги, приказывали раздеться и залпами укладывали в вырытую яму. При подавлении восстания узников Александровской пересыльной тюрьмы в сентябре 1919 года чехи расстреливали их в упор пулеметами и пушками. Расправа продолжалась трое суток, от рук палачей погибло до 600 человек. И таких примеров было великое множество. Кстати, услуги, оказанные белогвардейским генералам, оплачивались русским золотом. Часть золотого фонда, захваченного в России, командование белочехов переправило в свою страну. Один из крупнейших чехословацких банков, «Легионбанк», как раз и «взошел» на русском золоте, о чем, естественно, в нынешней Чехии мало кто вспоминает. А претензии на своё, на законное, к другим странам «демократические» российские лидеры предъявлять не привыкли. То, что можно по отношению к России, которая покорно платит свои реальные и мнимые долги западным странам, самой России нельзя, мы ведь для этого недостаточно «цивилизованны».

Кстати, иностранные интервенты активно способствовали и развертыванию на российской территории новых концлагерей для тех, кто выступал против оккупации или сочувствовал большевикам. Сами же концлагеря стали создаваться еще Временным правительством - бесспорный факт, о котором также умалчивают разоблачители «кровавых злодеяний» коммунистов, включая А. Солженицына. Когда в Архангельске и Мурманске высадились французские и английские войска, один из их руководителей, генерал Пуль, от имени союзников торжественно обещал северянам обеспечить на захваченной территории « торжество права и справедливости». Однако почти сразу же после этих слов на захваченном интервентами острове Мудьюг был организован концлагерь. Вот свидетельства тех, кому там довелось побывать:

«Камера переполнена. Люди лежат на столе, под столом. По всему полу до самой двери, оставляя лишь почтительное расстояние вокруг испускающей невыносимое зловоние «параши». В камере на 14 человек было более 60... Изморенных голодом арестантов заставляли выполнять самые тяжелые работы. Падавших от изнеможения французские охранники поднимали прикладами. В поисках съестного заключенные копались в мусорных ямах. А из гарнизонной столовой их обдавали помоями под дьявольский смех охраны». «Не было бани. Мыла, смены белья, медицинской помощи, но зато одолевали тьма паразитов, тиф, цинга. Дистрофия. Температура в бараках - 10 градусов ниже нуля. Жертвы закутывались в лохмотья, дрожа от холода. Каждую ночь умирало по несколько человек, и трупы их оставались в бараке до утра. А утром появлялся французский сержант и злорадно вопрошал: « Сколько большевиков сегодня капут?» Когда стоявший на антибольшевистских позициях Архангельский совет профсоюзов послал своих представителей проверить поступавшие жалобы, он в своем Заявлении сравнил общение с заключенными Мудьюга с «худшими образцами средневековой инквизиции»: «Люди, названные военнопленными, доводились до крайних пределов голода: как голодные псы бросались, хватая обглоданные администрацией тюрьмы кости, зная вперед, что это будет стоить побоев прикладами, карцера и т.д. Организм заточенных был доведен от голода до состояния, когда незначительное дуновение ветра валило их с ног, что почиталось симуляцией, и потому на несчастных снова сыпались побои... Больница была, но эта больница представляла собой мертвый дом. Температура в этом доме стояла ниже нуля на 12 градусов. Каждый больной, которого туда клали, обрекался на верную и неминуемую смерть: тяжелобольные, которых выносили в бессознательном состоянии из общего барака, отмораживали конечности и замерзали... Из заточенных на Мудьюге более 50 процентов расстались с жизнью, многие сошли с ума...»

Узнай мир об ужасах концлагеря в Мудьюге, он содрогнулся бы не меньше, чем когда увидел хронику о том, каким зверствам подвергались узники Освенцима и Бухенвальда. И этот прецедент массового глумления над человеческой личностью, воскрешающий самые мрачные деяния средневековой инквизиции, принадлежал государствам, именовавшим себя «цивилизованными»и «демократическими»!..

После ухода англо-французских интервентов, в войсках которых стали нарастать симпатии к большевикам и началось разложение, власть на Севере России перешла в руки правительства Чайковского-Миллера. Последний, ставший фактически военным диктатором, откровенно признавался уже в эмиграции в Париже, что рассчитывал только на жесточайшие меры, на репрессии и террор в своем стремлении остановить быстро развивавшийся процесс «большевизации масс». Самым бесчеловечным их олицетворением стала ссыльно-каторжная тюрьма в Иоканьга, которую один из ее узников, В.П. Чуев, охарактеризовал как «наиболее зверский изощренный метод истребления людей медленной, мучительной смертью». Сам концлагерь, организованный белогвардейским генералом, представлял из себя несколько землянок, наспех вырытых в преддверии надвигавшейся поляной зимы и долгой полярной ночи, а также ввиду отсутствия леса барак из фанеры с земляным полом, сырыми стенами и крохотными окнами. Под напором полярного ветра там гуляли страшные сквозняки. Вот выдержки из воспоминаний тех, кому чудом удалось выжить в этом аду:

«Истощенные и истерзанные побоями узники повально болели цингой и дизентерией. У многих опухали ноги, кровоточили десны. На всех заключенных - один фельдшер и несколько коек. Лекарства - только пережженный и истолченный в порошок хлеб. Больные дизентерией находились рядом с ходячими, заражая их. Наибольшая смертность была в цинготной камере, где люди гнили заживо и умирали...»

«Когда мы открыли дверь камеры цинготных, на нас пахнуло таким ужасным запахом, что мы едва не пали в обморок. Большинство арестованных, находящихся в этой камере, уже не могли вставать и испражнялись под себя. Умершие лежали на нарах вместе с живыми, причем живые были не лучше мертвых: грязные, покрытые струпьями, в рваном тряпье, заживо разлагающиеся, они представляли кошмарную картину».

К моменту освобождения Иоканьги от белых там из полутора тысяч заключенных осталось 576 человек, из которых 205 уже не могли передвигаться. Даже член последнего Правительства Северной области эсер Б. Соколов, находясь в эмиграции, писал: «Если бы мне кто-нибудь рассказал о нравах Иоканьги, то я ему бы не поверил. Но виденному собственными глазами нельзя не верить».

Кстати, Север России лидировал по количеству жертв «союзнического» и белого террора относительно численности населения. Архангельская губерния в то время насчитывала около 500 тысяч жителей. Однако через тюрьмы, концлагеря и каторгу там прошло около 52 тысяч человек. То есть каждый десятый житель губернии. Только по официальным данным, по приговору судов было расстреляно около 4 тысяч человек. А сколько было убито без суда, погибло от голода, болезней, пыток и истязаний, просто невозможно подсчитать.

Самый широкий размах, однако, белый террор принял при Колчаке. Том самом адмирале, признанным Антантой Верховном Правителе России, которому в нынешней России установили памятник в Иркутске. У Колчака, конечно же, есть заслуги в исследовании российских полярных регионов и Арктики, там он действительно проявлял и мужество, и отвагу. Но то море крови, русской крови, которое было пролито в результате его попыток подавить восстание народа против обреченного режима, заставляет забыть об арктических достижениях. То, что творилось в Сибири и на Дальнем Востоке при колчаковской диктатуре, не поддается никакому описанию. Что там говорить - по приказу Верховного Правителя в Омске были казнены члены Учредительного Собрания, той самой Учредилки, разгон которой до сих пор ставят в вину «узурпаторам» - большевикам. Но они своих политических оппонентов даже не стали арестовывать, офицеры-колчаковцы же изрубили их шашками только за то, что они были не «своими». Близкие и родственники казненных вспоминали, что превращенные в кровавое месиво трупы невозможно было опознать, выручали лишь сохранившиеся куски знакомой им одежды. Рыцари офицерской «чести» и «достоинства» дали полный выход своим «благородным» чувствам. Вот он, конкретный и убедительный пример отношения к «оппозиции» и «инакомыслию» красных и белых, которых сегодня выставляют чуть ли не героями и патриотами России, вовсю рекламируя их «порядочность» и «гуманизм». Сегодня потомки «бывших», их влиятельные и богатые покровители за рубежом щедро финансируют выпуск телепродукции и печатных изданий о «зверствах» взбунтовавшейся «черни» в годы Гражданской войны. Но крестьян и рабочих, по крайней мере, иностранные гувернеры благородным манерам не обучали; прежде чем обвинять их в «садизме» и «жестокости», куда логичней и «справедливей» оценить действия тех, кто, казалось бы, в силу своего происхождения и воспитания должен был хоть как-то сдерживать зверские инстинкты...

Захватив власть, «белый» режим Сибири стал усиленно покрывать ее территорию сетью концлагерей, куда бросали не только десятки тысяч приверженцев Советской власти, но и всех, кого подозревали в нелояльности. Условия содержания в них ничуть не отличались от тех, которые были описаны выше. Эти лагеря создавались как на базе тюрем, так и в тех пунктах военнопленных, которые были созданы еще Временным правительством. Если в тюрьмах сибирских городов насчитывалось в среднем 300-500 узников, то в концлагерях могло одновременно находиться по 10-15 тысяч, а в Омске, объявленном столицей колчаковской России, число их в трех концлагерях превысило 30 тысяч. Согласно официальным документам, только за полгода своего правления Верховный Правитель задействовал 41 концлагерь и еще 4 спешно сооружал. К этому надо прибавить концлагеря, находившиеся на территории, контролировавшейся так называемым Комучем, а также Областным Правительством Пермской губернии, где доминировали кадеты. Всего в концлагеря белые загнали почти миллион (914 178) человек, отвергавших реставрацию дореволюционных порядков. К этому надо приплюсовать еще около 75 тысяч человек, томившихся в белой Сибири. Более 520 тысяч узников режим угнал на рабский, почти неоплачиваемый труд на предприятиях и в сельском хозяйстве. Штаб Сибирской армии составил таблицу расположения концлагерей от Урала до Приморья с указанием численности в них военнопленных. По сути вся территория страны превратилась в сплошной концлагерь.

В антисоветской литературе о Гражданской войне много и с надрывом пишется о «баржах смерти», которые-де использовались большевиками для расправ с белогвардейскими офицерами. Конечно, бесчеловечные эксцессы со стороны красных войск, вызванные ожесточенностью непримиримой борьбы, допускались. Большевистские комиссары не всегда могли сдержать, хотя и пытались это сделать, всплески дикой ярости и ненависти к эксплуататорским классам, копившимся у народных масс в течение многих столетий. Но «баржи» и «поезда смерти» стали активно и массированно применяться именно белогвардейцами. Когда осенью 1918 года на восточном фронте режим КОМУЧа, поставленный у власти белочехами, стал терпеть поражения от Красной Армии, он проявил поистине сатанинскую энергию по эвакуации в Сибирь узников тюрем и концлагерей. Их сгоняли к Волге и, как скот, грузили на баржи. И Черкасов, попавший на такую баржу в Хвалынске, вспоминает::

«В тюрьме провел всего одну ночь. Утром ворвалась банда белых и прикладами погнала нас на Волгу к стоявшей у берега барже... Нас не сажали, а прямо сбрасывали в трюм. Набили так, что дышать было уже невозможно. Люк закрыли. От духоты люди падали в обморок. Хлеба не давали. Вода была нашим единственным средством питания. Белогвардейцы, желая потешиться, иногда открывали люк и сметали с палубы крошки, корки хлеба и обглоданные кости. Обезумевшие от духоты и голода люди бросались на крохи, давили друг друга, дрались из-за корки».

Баржи-гробы, где заживо были замурованы сотни людей, стягивались на сборный пункт в Самару, где их ожидали еще более мучительные испытания.

Основную массу узников эвакуировали в «поездах смерти», направлявшихся в «белую» Сибирь и на Дальний Восток. Врач Л.Г. Зальцман-Эдельсон, которой разрешили оказать помощь больным одного из таких поездов, вспоминает: «То, что я увидела в мужских вагонах, не поддается описанию. По 50-60 человек в вагоне, грязь ужасная, воздух удушливый. На нарах полно больных тифом и раненых пулями конвойных офицеров, стрелявших в вагоны. Лица грязные, осунувшиеся. Все полуголые, в лохмотьях. Они просят у меня помощи. Просят воды, тепла... Установлено наличие сыпного тифа. Умирает по нескольку человек в день. Их трупы выбрасывают по дороге...» До конечного пункта добирались немногие. Так, из уфимского эшелона, где находилось 2700 человек, до Никольск-Уссурийска добралось около 1200.

Когда «поезда смерти» находились в Приморье, их посетили сотрудники американского Красного Креста. Один из них Р. Бьюкели, написал в своем дневнике: «До того момента, когда мы нашли этот ужасный караван в Никольске, 800 пассажиров умерли от голода, грязи и болезней. В Сибири ужас и смерть на каждом шагу в таком масштабе, что потрясли бы самое черствое сердце...Я видел трупы людей, тела которых еще при жизни разъедали паразиты до тех пор, пока они не умирали после месяцев ежедневной мучительной пытки от голода, грязи и холода. Клянусь Богом, я не преувеличиваю!... Жизнь - это самая дешевая вещь в Сибири» .

Зверский террор против восставшего народа практиковали и разного рода «атаманы», хозяйничавшие на захваченной ими территории. Особенно свирепствовали подручные атамана Семенова. Вот как характеризовал этот режим один из его рядовых офицеров, издавший о своем атамане в эмиграции брошюру: «...Простой казачий офицер, грубый, необразованный, лишенный моральных принципов, Семенов волею случая был вознесен на положение командующего войсками и правителя одной из больших областей России. Невежественный в юридических и административных вопросах, он все органы управления низвел до уровня канцелярий казачьей сотни и полицейского участка и возвысил роль гауптвахты- «губы» и каталажки с ее мордобоем и нагайкой до значения органов верховного управления. Отсутствие же морального авторитета влекло и отсутствие элементарного порядка и дисциплины, несмотря на беспрерывные порки, расстрелы, истязания... в этом аду ужасов казни и самосуды были повседневным способом сведения личных счетов, захвата денег и имущества, удовлетворения грубых инстинктов, делания карьеры. Насиловались женщины и девушки и уничтожались для сокрытия следов, бывший приятель расстреливался из-за оскорбления, нанесенного в пьяном состоянии, применялись пытки и опять следы уничтожались убийством и сжиганием трупов. Никто здесь не уважал другого и никому здесь не было доверия».

Одному из приближенных Семенова, командиру дисциплинарной роты поручику Атмутскому, посвящены в брошюре следующие слова: «Кто не знает этого зверя, который свирепствовал главным образом над своими? При нем расстрелы уставным образом никогда не происходили, а всегда со зверствами. Любимый его прием - жечь на кострах живым или после того, как отрубит ухо, нос, руки и еще что-нибудь - и тогда кладут на костер. В Чите все расправы над большевиками (а хватали кого хотели) производились в домах Бадмаева, что на Софийской улице. И сейчас вы можете рыть во дворе и найдете кости зарытых. Там приблизительно было зарыто 150-200 трупов... А что делалось на Амурской железной дороге, так это, наверное, одному богу известно. Однажды в Андриановке в один день было расстреляно 300 человек. Правда, это были красноармейцы, но какова степень их вины?»

В 1946 году атаман Семенов, наконец, предстал перед советским судом и был приговорен к смертной казни. Невинная жертва «сталинских репрессий», понимаешь... Таких и ему подобных регулярно оплакивает у Соловецкого камня на Лубянке крикливая «правозащитная» братия. Гуманизм и человеколюбие этих господ, правда, крайне избирательны. О реальных, но чаще всего вымышленных жертвах «большевистского террора» они до сих пор шумят на весь мир. О тех, кого кровожадные подонки вроде Семенова тысячами отправляли на тот свет, ни слова. Не свои ведь. Кстати, в ходе упомянутого судебного заседания было оглашено общее число погибших в семеновских застенках - около шести с половиной тысяч человек...

Белогвардейские генералы, правда, отмежевывались от Семенова, хотя и активно сотрудничали с ним в борьбе против «большевистской заразы». На деле, однако, порядки, установленные на территории «белых», мало чем отличались от семеновских. Сам Колчак, кстати, писал о созданной ими «вертикали управления»: «Деятельность начальников уездных милиций, отрядов особого назначении, всякого рода комендантов, начальников отдельных отрядов представляет собой сплошное преступление». Хорошо бы задуматься над этими словами тем, кто восхищается сегодня «патриотизмом» и «самоотверженностью» белого движения, которое-де, в противоположность Красной Армии, отстаивало интересы «Великой России». «Загнать быдло в стойло. Чтобы нам, сидящим у него на горбу, было хорошо и спокойно» Вот он, главный движущий мотив белого движения, который и заставлял деникинских и колчаковских «патриотов» усмирять восставший народ, защищать свою Россию, «страну рабов, страну господ». Страну, опутанную цепями средневековья, страну, безнадежно отстававшую по своему уровню от развитых держав. Симпатии к такому «патриотизму», афишируемые сегодня российскими правительственными и олигархическими верхами понятны: новые господа точно также хотят спокойной и сытой жизни на шее народа, как и старые. А вот когда панегирики белому движению раздаются на страницах «патриотических» и «народных изданий», остается только руками развести. Называть себя «патриотами», восхищаясь теми, кто отводил своему народу роль «быдла», есть ли пример большего лицемерия и цинизма?

На фоне всех этих зверств стенания о «красном терроре» отдают заведомой фальшью, ведь его размеры были совершенно несопоставимы с белым, да и носил он в основном ответный характер. Это признавал даже американский генерал Гревс, командующий 10-тысячным американским корпусом в Сибири: « В Восточной Сибири, - отмечал он, совершались ужасные убийства, но совершались они не большевиками, как это обычно думали. Я не ошибусь, если скажу, что на каждого человека, убитого большевиками, приходилось 100 человек, убитых антибольшевистскими элементами». И так было не только в Восточной Сибири. Так было по всей России.

Впрочем, сам генерал Гревс внес постыдный вклад в расправы с восставшим народом. Террор против него осуществлялся совместными усилиями иностранных интервентов и белых армий. Всего на территории России было более миллиона интервентов - 280 тысяч австро-германских штыков и около 850 тысяч английских, американских, французских и японских. Совместная попытка белогвардейских армий и их иностранных союзников учинить российский «термидор» обошлась нашему народу, по неполным данным, около 8 млн. убитых, замученных в концлагерях, умерших от ран, голода и эпидемий. Материальные же потери страны, по оценкам экспертов, составили астрономическую цифру - 50 млрд. золотых рублей.

В издающейся сейчас большими тиражами литературе о «красном терроре» умалчивается о том, что большевики куда с большим почтением относились к соблюдению международных соглашений о правилах ведения войны, в частности Женевских и Гаагских конвенций, чем «благородные» белогвардейские генералы, кичившиеся своей «офицерской честью». Есть документальные подтверждения того, что заложников, например, отступавшие красноармейские части брали и увозили с собой для того, чтобы предотвратить массовые расстрелы поддерживавших большевиков рабочих, которые практиковались белогвардейцами, занимавшими промышленные города и поселки. Одержимых чувством мести карателей надо было предупредить о том, что их кровавые расправы неизбежно вызовут ответные меры в отношении тех слоев населения, которые служили опорой белого движения. Такой подход, между прочим, вполне соответствовал упомянутым конвенциям, вводившим понятие «репрессалии» как ответные или предупредительные меры против разрушений, кровопролития и убийств, не вызванных непосредственным ведением боевых действий. Царская Россия, кстати, была одним из инициаторов принятия Гаагских и Женевских конвенций, хотя, конечно же, война есть война, говорить о соблюдении ее «законов» и «конвенции», принятых к тому же в ушедшую эпоху «королей» и «императоров», можно лишь с большими оговорками. Но факты упрямая вещь. А они говорят о том, что коммунисты, настоящие коммунисты ленинско-сталинской когорты, а не примазавшиеся к великому делу сионистско-троцкистские попутчики, в отличие от белых генералов, всячески стремились если не избежать, то уменьшить размеры неизбежного в гражданской войне кровопролития, гибели невинных людей. Тому же Корнилову и другим царским генералам большевики предлагали даже войти в своё правительство именно для того, чтобы не допустить развязывания Гражданской войны. Их высокомерный отказ обернулся гибелью десятков тысяч людей, и от этого никуда не уйти. Хотя несколько видных царских генералов, включая Брусилова и Свечина, и работали у большевиков. Служившие в царской армии офицеры среднего и низшего звена, в отличие от царского генералитета, были благоразумнее - им-то терять было куда меньше, и их среди командного состава Красной Армии было немало. Поступали на службу к большевикам в основном по материально-бытовым или карьерным, как Тухачевский и другие выдвиженцы Троцкого, мотивам. Их охотно принимали, и если честно служили, продвигали и повышали. Для большевиков на первом месте стояли интересы дела, интересы народа, а не злоба и месть, которые приписывают им крикливые разоблачители «красного террора».

Сегодня обо всем этом стараются не вспоминать. Правящей в России олигархической элите не нужна правда о нашем прошлом, срывающая маски «патриотов» и «героев» с тех, кто на самом деле зверским насилием и кровавым террором защищал обреченный эксплуататорский строй. Да и параллели напрашиваются, невыгодные нынешнему режиму. Разве сегодня не под аккомпанемент клятв верности «Великой России» и лозунги русского «патриотизма» уничтожают в союзе с Западом наш народ? Правда необходима тем, кто борется с его откровенным геноцидом сегодня. Исторический опыт учит, что защитники отечественного капитализма в союзе с врагами России за рубежом пойдут на все, чтобы не дать нашему народу стать на путь возрождения своей страны.

В.Н. ДОБРОВ

http://www.duel.ru/200704/?04_6_1

[николай]

спасибо Сергею за выложенную статью