Г.А. Зюганов: Приговор капитализму

[Сергей Советский]

Г.А. Зюганов:

Приговор капитализму

http://gazeta-pravda.ru/content/view/1494/34/

Задумываясь о причинах, породивших сегодняшний финансово-экономический кризис, я вспоминаю книгу, которая в прошлом году вышла на Западе, а вскоре была переведена на русский язык и теперь доступна нашему читателю. Это книга канадской журналистки и исследовательницы новейшей истории Наоми Кляйн «Доктрина шока. Расцвет капитализма катастроф». Горькая ирония состоит в том, что этот объемный труд, выпущенный в России издательством «Добрая книга», на самом деле повествует о главном зле, предопределившем крупнейшие драмы шести последних десятилетий. Зло, механизмы которого вскрыты в этой книге, вбирает в себя такие понятия, как монетаризм, глобализация, неоимпериализм, и именуется современным капитализмом. «Доктрина шока» — это интересное и подробное исследование его природы, расследование скрытых механизмов функционирования современного капитализма.
ПРЕДЫДУЩИЕ РАБОТЫ Наоми Кляйн, посвященные неблаговидной деятельности транснациональных корпораций, закулисным сторонам военного вторжения в Ирак и движению антиглобалистов, под знаменами которого объединилась значительная часть «новых левых», тоже имели широкий резонанс. Они прочитаны миллионами тех, кому небезразличен глубокий анализ сегодняшнего мира. Но эмоциональный и интеллектуальный эффект, который уже успела произвести ее новая книга, оказался особенно сильным. «Доктрина шока» вызывает живейший интерес на всех континентах, провоцирует острую полемику, заставляет многих по-новому взглянуть на историю последних десятилетий. И несмотря на это, книга замалчивается политической и экономической «элитой» России, равно как и средствами массовой информации. Причем разговора об этой книге, особенно важного и актуального на фоне мирового финансово-экономического кризиса, избегают не только официозные российские СМИ, но и либеральные. Те самые, которые уверяют, будто даже в условиях повсеместной подцензурности продолжают хранить принципы свободы слова и открытой дискуссии по самым «неудобным» вопросам.
Это замалчивание лишний раз доказывает: когда речь заходит не просто о персоналиях в сфере власти и крупного бизнеса, не просто о том, в чьих руках должны быть рычаги управления, а о самой сущности системы, которая от смены лиц не меняется и не становится более приемлемой для большинства, честное обсуждение оказывается в равной мере табуированным и для «единороссовского» крыла, и для якобы оппозиционных либералов. Потому что ни те, ни другие не заинтересованы в правдивой оценке глобальной системы, поставившей под свой контроль большую часть мира, в том числе и Россию. Системы, ключевым орудием которой стало шоковое воздействие на государства и общества, на политику, экономику и массовое сознание.

История «доктрины шока»
В Наоми Кляйн, родители которой принадлежали к движению пацифистов и четыре десятка лет назад уехали из США в Канаду в знак протеста против развязанной войны во Вьетнаме, проще всего было бы увидеть потомственную антиамериканистку, вымещающую в своей книге нелюбовь к самой могущественной мировой державе. Но ценность и глубина ее работы как раз в том, что она не ограничивается лишь антиамериканскими тезисами, не сводит общемировые проблемы к одному лишь негативному воздействию на мир со стороны США как отдельного государства.
В пропаганде — это касается и сегодняшней России — антиамериканизм зачастую оказывается палкой о двух концах, полуправдой, которая мешает увидеть истину. При всей справедливости возмущения действиями Соединенных Штатов на мировой арене важно понимать, что этим возмущением нередко пользуются власти и обслуживающие их пропагандисты в тех странах, которые, даже имея формальные разногласия с США, по сути следуют политическим и экономическим сценариям, формируемым в той же Америке. Таким образом, они получают возможность завуалировать личную ответственность за вовлечение своих стран в систему глобального капитализма. А в Вашингтоне и в Нью-Йорке прекрасно понимают, что подобный «антиамериканизм» лишь служит для временного вымещения массового недовольства, но не затрагивает и не меняет сути дела. Потому что суть эта кроется не в Соединенных Штатах как таковых, а в деятельности сверхмогущественного, хотя и не провозглашенного пока что официально, транснационального правительства, которое выражает интересы крупнейших банков, сырьевых и промышленных корпораций, а также связанных с ними влиятельных СМИ. Это теневое правительство образуют главные фигуры капитала. А его штаб-квартиры расположены в основном на территории США. Именно это «правительство», наместники которого рассредоточены практически по всему миру, и становится главной мишенью в исследовании Наоми Кляйн.
США не случайно оказались географическим центром дислокации транснационального капитала. Это было предопределено исторически. Именно туда во время Второй мировой войны переместились представители тех финансовых и промышленных кланов Европы, которые потерпели временное поражение в результате прихода к власти Гитлера и кланов, стоявших, в свою очередь, за ним. Фашистский режим, воцарившийся в Германии 30-х — 40-х годов, явился законченным выражением тогдашнего капитализма, преподнесенного массам в «национал-социалистической» упаковке. Именно потребность в наращивании капитала, в доступе к новым сырьевым ресурсам и расширении рынка дешевой рабочей силы — та же потребность, которую неустанно удовлетворяет и капитализм сегодняшний,— провоцировала экспансию нацистов на чужие территории.
Не имея в своих руках более изощренных технологий, получивших развитие уже во второй половине ХХ века, гитлеровская Германия и ее союзники завоевывали новые пространства путем прямой военной интервенции. Пройдет время, и технологический прогресс позволит вчерашним противникам Гитлера, сконцентрировавшимся в Америке, решать те же задачи другими способами, которые лишь на первый взгляд кажутся не такими жестокими. Не случайно Кляйн начинает свое исследование с рассказа о секретных клиниках, возникших вскоре после окончания войны при содействии ЦРУ. Там впервые были применены неведомые до той поры методики шокового воздействия на человеческую психику. Новейшая история капитализма фактически начинается в тот момент, когда этими методиками, применявшимися поначалу по отношению к отдельным «пациентам», заинтересовались политики и экономисты либерального толка, решившие перенести их на целые народы и государства. Для этих политиков и экономистов завершение одной мировой войны стало лишь толчком к началу другой, не объявленной прямо, но по сей день продолжающейся по всему миру.
Ту часть финансовой и промышленной элиты, которая была вытеснена из Европы Гитлером, устраивало поражение самого Гитлера и его союзников. Но ее не могли устроить итоги Второй мировой войны в целом. Прежде всего, ее не мог устроить советский народ и советский социализм в роли главного победителя в этой войне. И не только как политический субъект, расширивший в результате победы свое влияние и увеличивший число своих союзников. Но еще и как носитель идеи, доказавшей свою силу и превосходство в противостоянии крайней форме капитализма, которую в тот момент воплощала собой фашистская Германия.
Победа СССР, в которой сила духа и сила идеи сыграла роль не менее важную, чем сила оружия, становилась залогом дальнейшего распространения советской идеологии в мире. Противостояние финансовых и промышленных кланов, породившее Гитлера и его режим, теперь сменялось противостоянием принципиально различных мировоззрений, противоположных взглядов на то, что должно лежать в основе общества, отвечающего подлинным интересам большинства: рыночная конкуренция и накопление капитала или справедливое социальное устройство, которое не сводит человека к функции товара на рынке труда?
Народам Западной Европы, только что ставшим свидетелями и участниками разгрома фашизма, после войны было попросту невозможно навязать новую форму тирании в виде дикого капитализма, обеспечивающего сверхприбыли алчного меньшинства за счет жестокой эксплуатации абсолютного большинства и его поражения в социальных правах. Насаждение такого капитализма лишь усилило бы решимость широких масс встать на сторону левых, пойти за коммунистами. Наоми Кляйн ясно показывает в своей книге, что инициированная США программа восстановления Западной Европы, известная как план Маршалла и предусматривавшая огромные и безвозмездные финансовые вливания в европейскую экономику и социальную инфраструктуру, была вызвана укреплением авторитета СССР и советской идеологии в мире. Отличие реализованной в Западной Европе программы от тех сценариев, которые мировой капитал воплотил затем в других частях света, Кляйн иллюстрирует на примере Германии: «Правительство США использовало план Маршалла, чтобы построить в Западной Германии не такую экономическую систему, в которой можно быстро и легко создать рынки для компаний Forbes и Sears, но такую, которая будет успешной при самостоятельном развитии, благодаря чему Европа добьется экономического процветания, а социализм потеряет свою привлекательность».
Главным условием подписания договора о предоставлении экономической помощи, которое поставили перед европейскими странами заокеанские благодетели, было выведение коммунистов из состава правительств этих стран. Именно этой сделкой, а не выбором большинства граждан, объяснялось то, что к 1948 году ни в одном из западноевропейских правительств не было ни одного коммуниста. При этом и «чистого» капитализма в этих странах больше не строили. Их населению был предоставлен набор социально-правовых и экономических гарантий, позаимствованный у социализма, и только это в конечном счете предотвратило процесс окончательного полевения Европы. «План Маршалла, — подчеркивает Наоми Кляйн, — был основан не на доброй воле или разумных аргументах, но на страхе перед возмущением народа». Добавим также, что превращение США и Западной Европы в зону цивилизованного социально-экономического развития играло и немаловажную рекламную роль с точки зрения задач мирового капитала на будущее. Именно Запад превратился в ту витрину, указывая на которую можно было более эффективно экспортировать на другие территории идеи «свободного рынка», обернувшиеся для остального мира не благами цивилизации, а применением жестокой доктрины шока.
Спонсировать подлинное развитие не только в западных странах, но и в Азии, Африке и Латинской Америке означало для мирового капитала перечеркнуть саму идею капитализма, поставить под удар систему, которая может базироваться только на прямой или завуалированной колониальной экспансии, обеспечивающей контроль над сырьевыми и трудовыми ресурсами планеты и неограниченную прибыль. Страны «третьего мира», которые после войны начали одна за другой освобождаться от влияния западных метрополий, отчетливо демонстрировали движение в сторону социалистического выбора. Между тем именно «третий мир» являлся территорией сосредоточения наиболее лакомых ресурсов — и природных, и трудовых. К началу 70-х, когда в результате превращения подконтрольных территорий в независимые государства ведущие западные страны окончательно утратили статус колониальных империй, доктрина шока, в которой воплотилась новая, более изощренная модель колониализма, оказалась для мирового капитала единственным способом удержать «третий мир» под своим контролем.
Главный герой книги Наоми Кляйн — самый известный из мировых идеологов «свободного рынка» Милтон Фридман, профессор экономики Чикагского университета, которого либералы почитают как икону. Уже во время Второй мировой войны он пользовался влиянием в государственных структурах США, а позднее превратил Чикагский университет в главную кузницу либеральных кадров для различных регионов мира. Задачей Фридмана и его единомышленников был максимально широкий экспорт идеологии «свободного рынка» с помощью учеников из стран «третьего мира», которые, занимая впоследствии в своих государствах должности правительственных чиновников и советников, превращались в региональных резидентов транснационального капитала. Распространение шоковых средств воздействия на целые государства и народы стало одним из главных постулатов «чикагской школы», которую Фридман возглавлял на протяжении шести десятилетий — до своей кончины в 2006 году.
Организаторы этого бесчеловечного эксперимента понимали, что насаждение «свободного рынка», в котором заинтересованы транснациональные корпорации, то есть насаждение дикого капитализма, крайне затруднено в условиях, когда у населения остается возможность осознанного, здравого выбора пути развития своей страны. Когда народ, осознающий несоответствие проводимой политики его интересам, способен повлиять на эту политику путем свободного волеизъявления — посредством честных выборов, референдумов или эффективных акций протеста. Именно в этих возможностях «чикагская школа» увидела главные препятствия для той модели экономики, которую намеревалась экспортировать в страны «третьего мира». И как раз задачам лишения народов этих возможностей служила идея «шоковой терапии». Ее оптимальное воплощение состояло, согласно концепции авторов, в последовательном нанесении по населению шоковых ударов — политического и экономического. За шоком экономического кризиса, который при необходимости может быть искусственно спровоцирован внутри страны элитами, заинтересованными в объявлении «реформ» и насаждении «свободного рынка», должен следовать шок внезапных политических перемен, происходящих в результате переворота либо радикальной смены курса, проводимого действующей властью.
Впрочем, последовательность может быть и обратной. Сначала политический шок, а затем уже шок радикальных социально-экономических изменений. И следом вновь шоковая атака на общество, недовольное этими изменениями. Атака в форме устрашения, репрессий или даже тотального, массового террора. Шок — ключевое условие парализации воли общества к сопротивлению и даже к адекватному осознанию подлинного смысла происходящего. Страна, население которой подверглось такой обработке, хотя бы временной, превращается в «зачищенное» от ненужных препятствий поле для масштабных «реформ», необходимых для насыщения транснационального капитала новыми ресурсами.
Из стен Чикагского университета выходили люди, проникнутые идеологией, которая позволяла не останавливаться на пути к достижению целей «свободного рынка» перед самыми страшными издержками и жертвами, уготованными населению.
Наоми Кляйн в своем исследовании ясно показывает, что «чикагская школа» сходна по своей природе с тоталитарной сектой, которая скорее пожертвует не идеей, а целым миром, если тот не пожелает этой идее подчиниться. Главные символы веры в этой тоталитарной секте — золотой телец, сверхприбыли, господствующая роль ограниченного круга представителей финансово-экономической элиты и глобализация, означающая замещение суверенных государств транснациональными корпорациями. Это не просто экономическая модель. Это религия, вырастающая из восприятия мира как полигона, населенного стадами бесполезных существ и предназначенного для экспериментов «избранных». Религия, коренящаяся в глубинах сознания людей, подобных Фридману. Ее рациональным выражением является экономика «свободного рынка». А иррациональная составляющая, скрытая в глубинах сознания ее носителей, находит воплощение в геноциде, сопровождающем экономические эксперименты.
И вполне закономерно, что первыми странами, где чикагские теории обрели практическое воплощение, оказались те, в которых установились диктаторские антикоммунистические режимы, сочетавшие в себе готовность к жестокому политическому подавлению и абсолютное неприятие идеи социального государства, приоритетности интересов большинства. Это Чили, где военная хунта Пиночета, поправ закон, силой отстранила от власти левого президента Альенде. Это Индонезия, где такая же хунта во главе с полковником Сухарто развязала под предлогом «угрозы коммунизма» массовый террор.
«В Чили, — указывает Наоми Кляйн, — под властью Пиночета впервые была явлена эволюция корпоративизма: это взаимовыгодный альянс между полицейским государством и крупными корпорациями, которые вместе ведут всестороннюю войну против третьей силы — наемных работников».
Отмеченный насилием и беззаконием чилийский либеральный эксперимент начался в 1973 году. Пройдет меньше двух десятилетий, и аналогичный сценарий «шоковой терапии» окажется возможным разыграть и в России.

Трофеи «перестройки»
Ключевым законом функционирования глобального капитализма является наращивание капитала господствующих в мире корпораций, неизбежно требующее всё более широкой экспансии. В этом состоит сущность глобализации. Этим объясняется и само происхождение данного понятия, подразумевающего «глобальный мир» как всё стремительнее расширяющуюся территорию экспансии. Россия изначально была для глобалистов одним из самых лакомых пространств. Но социалистическая система и существование социалистического содружества — сильного политического и экономического альянса, представлявшего главную альтернативу глобализации,— делали это пространство недосягаемым для прямого влияния. Ситуация принципиально изменилась к середине 80-х.
В руках Горбачёва и его подручных «перестройка» быстро превратилась в демонтаж социалистической системы. Этому сопутствовали официальная легализация «теневого» капитала и его всё более активное влияние на представителей высшей власти, усиленное влиянием прозападных либеральных советников, до поры прикрывавших свой антикоммунизм партийными билетами. «Процесс пошел» и завершился умело срежиссированным преступным шоу с передачей власти Ельцину. Теневые либералы из команды Горбачёва сменились уже ждавшими своего часа официальными либералами — «чикагскими мальчиками» из ельцинской команды. Настало время для воплощения «доктрины шока» в России.
Характеристика действий Ельцина и его команды, воспитанной на идеях «чикагской школы», оценка социальных последствий этих действий звучит в книге как приговор. Развеивая образ «президента-демократа», автор подчеркивает, что «если бы Ельцин представил свой план на демократическое обсуждение, не превратив его в вероломное нападение на и без того глубоко дезориентированное общество, у чикагской революции не было бы шансов на успех».
Отмечая тесную связь ельцинской политики с идеями экономической секты Фридмана, Кляйн говорит: «Ельцин больше похож на продажного шута, чем на грозного диктатора. Но его экономическая политика, а также войны, которые он вел для ее защиты, заметно увеличили списки убитых в крестовом походе чикагской школы». Суммируя «заслуги» Ельцина и его соратников перед страной, канадская журналистка настаивает, что «самая ужасная бойня, начатая Ельциным, происходила медленно, но количество ее жертв куда выше — это жертвы «побочных эффектов» экономической шоковой терапии. При отсутствии серьезного голода, эпидемии или войны никогда столько бедствий не выпадало на долю людей за столь короткое время».
Новейшую историю России Наоми Кляйн несомненно знает лучше, чем советскую. И статистические данные, которыми она оперирует,— те данные, обсуждать которые и сегодня так боятся и кремлевские, и «оппозиционные» либералы,— неоспоримо свидетельствуют, что «свободный рынок» обернулся для российского народа самым настоящим геноцидом.
«В эпоху капитализма потребление алкоголя в России возросло вдвое, кроме того, россияне прибегают и к более серьезным средствам. Александр Михайлов, глава службы по борьбе с наркотиками в России, говорит, что число наркоманов с 1994 по 2004 год выросло на 900 процентов и превысило 4 миллиона, из них многие употребляли героин. А эпидемия наркомании влечет за собой еще один род медленного умирания: в 1995 году наблюдалось 50 тысяч ВИЧ-инфицированных россиян; всего за два года их число удвоилось, а десять лет спустя количество ВИЧ-инфицированных в России достигло почти одного миллиона».
И далее. «Как только в 1992 году началось действие шоковой терапии, показатель самоубийств в России начал расти; к 1994 году, в разгар ельцинских «реформ», он стал почти вдвое больше по сравнению с показателем восьмилетней давности. Убийства среди россиян тоже заметно участились: к 1994 году количество преступлений с применением насилия увеличилось более чем в четыре раза».
И еще. «Россия теряет около 700 тысяч человек в год. Между 1992-м и 2006 годом население сократилось на 6,6 миллиона».
Катастрофические издержки «свободного рынка», такие, как вымирание населения, ухудшение криминогенной ситуации, алкоголизация и наркотизация, усиливаются с каждым годом. Россия не перестает платить страшную цену за то, что двадцать лет назад оказалась в капиталистическом водовороте и остается в нем до сих пор.
Автор «Доктрины шока» подытоживает свои рассуждения о «демократической» России выводом, подтверждающим органическую связь «свободного рынка» с тотальным подавлением свобод гражданских, с неприкрытым насилием: «Подобный грабеж в столь богатой стране, как Россия, был возможен лишь благодаря мощному террору — от поджога Белого дома до войны в Чечне».
Профессиональные антисоветчики, оккупирующие последние двадцать лет главные пропагандистские трибуны страны, то и дело призывают к суду над коммунизмом. Между тем за эти два десятилетия совершены масштабные экономические и социальные преступления. Это не какие-то архивные тайны. Это то, что происходило и происходит на наших глазах. И разве это не весомый повод для суда над системой либерального капитализма, над его идеологией и практикой? Но об очевидных преступлениях, порожденных их действиями, либералы даже не заикаются.
Суд над этой идеологией и ее преступлениями исключен и для нынешней власти. Ведь она даже символически не намерена отделять себя от «наследия» ельцинизма, скрывать свою приверженность ему. Достаточно вспомнить о том, что недавно открытой в Петербурге при поддержке Кремля библиотеке, которая в перспективе должна стать крупнейшим российским книгохранилищем, власти демонстративно присвоили имя Ельцина. Имя человека, самым непосредственным образом ответственного за разрушение отечественной фундаментальной науки, за тотальную деградацию образования, науки и культуры.
Что касается социально-экономической области, то непоколебимое следование власти шоковым доктринам красноречиво подтверждается прочностью позиций главных адептов либерализма из числа высших чиновников, таких, как непотопляемый министр финансов Кудрин. Не случайно он остается неприкосновенным и для премьера, и для президента, сколько бы они ни произносили громких слов об усилении социальной направленности и реструктуризации экономики, тотально зависимой от сырьевой иглы и зарубежных поставок товаров первой необходимости. Какой бы ни была риторика, во всех практических действиях власти угадывается следование всё той же доктрине, которую стране навязали в 90-е.
При этом не находит своего разрешения не только лежащий на поверхности вопрос о социально-экономической стратегии государства и соответствии этой стратегии интересам большинства. Остается неразрешенным и вопрос глубинный, касающийся легитимности постсоветского устройства России, ставшего результатом попрания воли советских граждан.
Время создало юридические лазейки, позволяющие обходить этот вопрос в формальном смысле. Но он остается одним из самых существенных в сознании общества, где большую часть и по сей день составляют люди, ощущающие себя насильственно вытолкнутыми в чужой мир — в то пространство, которое они никогда не выбирали сознательно, ценности и принципы которого в большинстве своем не разделяют. Это порождает подспудное ощущение вынужденной эмиграции в собственной стране, отчужденность от государства, ошибочно принимаемую за молчаливое одобрение его действий со стороны большинства. Именно здесь коренится множество социальных и нравственных проблем общества. И они не могут быть разрешены без легитимации в его глазах социально-экономического устройства страны, без того, чтобы компенсировать гражданам право выбора этого устройства, попранное в начале 90-х. Один из путей здесь — общенародный референдум. Да, он не может привести к немедленному юридическому восстановлению СССР, которое теперь не осуществить по воле граждан одной только России. Но он позволит людям внятно заявить о том, каким они хотят видеть государственное устройство страны, какой курс и социально-экономическая система соответствуют подлинным интересам народа, позволит почувствовать себя хозяевами в собственной стране.

Фальшь либеральных мифов
Осознавая, что страны, познавшие разрушительные последствия либерального капитализма, не могут не оценивать этот опыт негативно и враждебно, либералы пытаются выстроить свою мифологию и спасти остатки веры в перспективность капиталистической системы, а заодно и снять с себя ответственность за социально-политические катастрофы «свободного рынка». «Доктрина шока» убедительно опровергает эту либеральную мифологию.
Миф первый. Общества, по отношению к которым была применена «доктрина шока», якобы по собственной воле выбрали эту социально-политическую модель. К такому решению их подтолкнуло либо «разочарование в социализме», либо страх перед приходом коммунистов к власти. А крупнейшие корпорации и связанные с ними спецслужбы вовсе не играли определяющей роли в насаждении «свободного рынка».
В ответ на подобные рассуждения Наоми Кляйн напоминает, что еще «в 1967 году пресса разоблачила международную комиссию юристов, зародыш группы прав человека, которая обличала нарушения в советских странах; комиссия уверяла, что является независимым арбитром, но на самом деле финансировалась ЦРУ». В частности, как указывает автор, информация об этом была опубликована в «Нью-Йорк таймс» 19 февраля 1967 года. Согласно другому выводу, касающемуся истории диссидентского движения в соцстранах, «фонд Форда нередко служил прикрытием ЦРУ, давая ему возможность финансировать ученых или деятелей искусства, враждебных марксизму». И подобных данных в «Доктрине шока» множество.
Достаточно вернуться к истории горбачёвской «перестройки» и масштабной антикоммунистической кампании в странах социалистического содружества, чтобы сделать вывод: отказ от социализма не был следствием процессов, зародившихся в сознании народов социалистических стран. Радикальный слом стал следствием действия внешних факторов, а также был инспирирован сверху внутренними резидентами мирового капитала. Только откровенно лживые пропагандисты могут утверждать, будто к середине 80-х в советском обществе созрел массовый запрос на «перестройку» в том виде, в каком она была в итоге осуществлена, то есть в виде демонтажа социалистической системы и перехода к «свободному рынку». Подобного запроса в массовом сознании не было, как и не были близки массовым настроениям идеи малочисленного отряда «диссидентов».
Следовательно, в обществе не было и принципиального недовольства советской системой. То же самое можно сказать и о социалистических странах Восточной Европы. Активизация тамошних антикоммунистических движений была не следствием массового противостояния СССР, от влияния которого якобы мечтали освободиться народы этих стран, а следствием сознательного попустительства и намеренного провоцирования со стороны горбачёвской команды и ее идеологов. Сама «перестроечная» когорта подавала Восточной Европе из Москвы деструктивные сигналы, определившие дальнейшее развитие событий.
Миф второй. Либералы, в том числе и непосредственно принадлежащие к сообществу «чикагских мальчиков», не несут прямой ответственности за террор и геноцид, сопровождавшие практическое воплощение их теории в различных регионах мира. Ответственность лежит исключительно на властях отдельных стран. А они, либералы, якобы всегда осуждали насилие, в том числе и творимое политиками, взявшими на вооружение их социально-экономическую модель.
Разоблачению этого мифа прямо или косвенно посвящена едва ли не большая часть книги Наоми Кляйн. Она напоминает о масштабных злодеяниях Пиночета в Чили и Сухарто в Индонезии. О деятельности чилийского диктатора большинство россиян осведомлено неплохо. О Сухарто у нас теперь вспоминают реже и знают меньше. Между тем стоит напомнить, что только, по официальным данным, за период 1966—1967 годов его хунта уничтожила порядка миллиона индонезийцев — членов коммунистической партии и тех, кто подозревался в связях с ней. А позднее режим Сухарто буквально завалил трупами Восточный Тимор, народ которого требовал предоставления независимости от Индонезии. Кляйн подчеркивает, что кровавая деятельность Пиночета и Сухарто не была секретом и для либеральных экономистов, и западных советников, взявшихся осуществлять в Чили и в Индонезии свои «реформы». Точно так же они закрывали потом глаза и на преступную практику правителей других стран Латинской Америки, Азии и Африки.
Но еще важнее в этой книге то, что она не просто демонстрирует примеры непосредственной связи идеологов «свободного рынка» с откровенно преступными режимами. Она убедительно доказывает, что насильственные, тоталитарные формы управления и подавления неизбежны для любой власти, которая стремится воплотить «чикагскую» экономическую доктрину. Идеологи либерального рынка испытывают необходимость в услугах именно диктаторской власти, они заведомо ориентированы на политиков, готовых к масштабному насилию и беззаконию. Без помощи таких политиков экспортные теории либерального капитализма попросту не могут быть воплощены. «Не является ли неолиберализм по самой своей природе идеологией насилия? — спрашивает Кляйн. — Может быть, его цели требуют прохождения цикла жестокой политической чистки?»
Миф третий. Пусть «шоковая терапия» и потребовала масштабных жертв, но зато страны, прошедшие через нее и выбравшие «свободный рынок», в конечном счете пожинают позитивные плоды. Благосостояние населения растет, а в политической сфере воцаряется демократия, начинает работать механизм свободного волеизъявления народа посредством выборов.
Этот тезис начисто опровергается анализом подтасовок, взятых на вооружение в государствах «третьего мира» и в странах бывшего социалистического содружества: «Средний доход вычисляют, поделив сумму общего дохода страны на количество ее жителей, и это сглаживает тот факт, что небольшая элита стала несоизмеримо богаче, а большая часть людей была полностью вытеснена из экономической жизни и стала ненужной». Легко доказывается и несостоятельность либеральной пропаганды, использующей в качестве примеров те страны, которые она относит к числу наиболее успешных продуктов «шоковой терапии». Вот что говорится в книге о Польше — «либеральной витрине» Восточной Европы: «По последним данным Всемирного банка, уровень безработицы в Польше равен 20 процентам — это самый высокий показатель в Европейском Союзе. Для людей моложе 24 лет ситуация еще хуже: 40 процентов молодых поляков в 2006 году не имели работы, что вдвое выше средней цифры по Евросоюзу. И особенно яркими являются показатели бедности: в 1989 году 15 процентов поляков жили за чертой бедности, к 2003 году их уже оказалось 59 процентов. Шоковая терапия, которая упразднила охрану труда и вызвала удорожание повседневной жизни, вовсе не помогла Польше стать одной из «нормальных» европейских стран». И подобную цену платят все страны, в которых «антидемократические» режимы сменились «демократией», экспортированной глобалистами.
Что же касается политических свобод, якобы приходящих на смену кровавым методам насаждения «свободного рынка», то их подлинную цену лаконично характеризует цитируемый в «Доктрине шока» южноафриканский архиепископ и общественный деятель Десмонд Туту: «Зачем нужны реформы, если качество жизни людей не стало лучше? Если этого нет, избирательное право — бесполезная вещь». Если бы Наоми Кляйн взялась исследовать историю парламентских и президентских выборов в России, историю масштабных подтасовок и бесстыдных пропагандистских манипуляций, у нее появилось бы множество новых аргументов для доказательства заведомой бесполезности и фиктивности избирательного права в странах, где господствует «либеральный рынок».
Миф четвертый. Даже если признать, что «чикагская доктрина», разработанная Фридманом и его последователями, везде и всегда враждебна интересам большинства, нельзя отказываться от поиска других способов построения экономики «свободного рынка». Ведь только такая экономика становится пропуском в «цивилизованный мир». И без тесного взаимодействия с ведущими западными державами и стоящими за ними транснациональными корпорациями создать эффективную рыночную экономику невозможно.
Книга Наоми Кляйн убедительно опровергает и этот аргумент. В «Доктрине шока» ясно показано, что ни одной из стран «третьего мира» или бывшего соцлагеря для построения экономики «свободного рынка» ни разу не была предложена никакая другая модель, кроме «шоковой терапии» и сопутствующего ей социального насилия. Избежать этой модели либо со временем отринуть ее смогли лишь те страны, которые отвергли базовые правила глобального капитализма и выбрали путь развития, предполагающий доминирование социалистических принципов. Эти принципы могут реализоваться в различных формах, зачастую совершенно не похожих на первый взгляд. Но одно оказывается общим: уровень социальной защищенности граждан в таких странах неизмеримо выше, чем там, где был избран путь либерального капитализма. А экономические перспективы намного благоприятнее, чем у стран, следующих экспортным социально-экономическим моделям.
Западные страны и транснациональный капитал до сих пор не предложили «третьему миру» ни одной модели внедрения «свободного рынка», кроме шоковой. Говоря о России и полной бесперспективности для нее упований на рецепты «свободного рынка» и на возможность с их помощью вновь стать конкурентоспособной и самодостаточной державой, Наоми Кляйн заключает: «Тут никогда не будет осуществлен план Маршалла, потому что этот план изначально был создан именно из-за России». И, добавим, из-за страха мирового капитала перед социализмом, который мог распространиться на Запад, на основные территории дислокации его капитала. Устранив «проблему коммунизма» в западных странах, а затем реализовав операцию по развалу социалистического содружества, мировой капитал потерял всякие стимулы помогать новым государствам войти в клуб «избранных». Поэтому надежды на новый план Маршалла или что-то подобное ему заведомо несбыточны как для нашей страны, так и для всех других, не входящих в зону «золотого миллиарда». Эта зона строго ограничивается США, Канадой, Западной Европой, Израилем, Японией, Австралией и Новой Зеландией. У всех остальных остаются только два варианта: либо отринуть капитализм, либо оставаться в рамках «глобальной экономики» на положении сырьевых придатков и рынков дешевой рабочей силы. На положении территорий-аутсайдеров, где небольшая прослойка богатых соседствует с абсолютным большинством нищих и полунищих.
Если сравнить мир с гигантским промышленным предприятием, то страны «золотого миллиарда» предстают здесь в роли топ-менеджеров и одновременно хозяев, владеющих контрольным пакетом акций. И если хозяева перестанут присваивать себе основную часть доходов от производства, а примутся равномерно распределять их между всеми, кто создает приносящий доходы продукт, они больше не смогут наращивать собственный капитал. Таков закон системы, именуемой капитализмом. И в масштабах отдельной корпорации, и в масштабах всего мира отказ от эксплуатации и несправедливого распределения результатов труда означает для капитализма фактическое самоубийство. Самоубийство, на которое он никогда не пойдет добровольно.

Кризис — неизбежный путь капитализма
Самые глубокие и актуальные наблюдения в «Доктрине шока» касаются эволюции, проделанной капитализмом за последние годы, а точнее — мутации, которой он подвергся. Эти наблюдения позволяют по-новому взглянуть на события, последовавшие уже после появления книги Наоми Кляйн. Вот фрагмент «Доктрины шока», который представляется ключевым. Для полноты картины приведем его целиком:
«Когда холодная война была в полном разгаре и Советский Союз сохранял дееспособность, люди по всему миру могли выбирать (хотя бы теоретически), какую идеологию они хотят себе «купить»: существовало два полюса и богатое пространство возможностей между ними. Это означало, что капитализму приходилось бороться за потребителей, искать нужные стимулы и выпускать хорошую продукцию». И далее: «Когда Ельцин распустил Советский Союз, то «заряженное ружье», из-за которого возник первоначальный план, перестало представлять опасность. И в новых условиях капитализм внезапно получил свободу обрести свою самую дикую форму, и не только в России, но и по всему миру. С падением Советов свободный рынок обрел полную монополию, а это означало, что с «помехами», которые нарушали его совершенное равновесие, можно было больше не считаться. Нужда в компромиссах отпала, и все эти смягчающие капитализм социальные меры оказались под угрозой в Западной Европе, как они стояли под угрозой в Канаде, Австралии и США. По своей сути такое освобождение от всех ограничений и есть экономика чикагской школы: это не какое-то новое изобретение, но капитализм в монополистической стадии, система, которая сама себя освободила, и теперь ей не нужно бороться за потребителей, она вправе быть антисоциальной, антидемократической и хамской, если того пожелает. Пока существовал коммунизм, действовало и джентльменское соглашение. Когда же эта система рухнула, настало время избавиться от любых компромиссов и осуществить заветную мечту Фридмана, которую тот сформулировал уже полстолетия назад».
Предложенный диагноз современного капитализма дает ключ к обнаружению и обозначению основных факторов кризиса, которые глобальная система запустила внутри себя самой и обречена запускать в будущем.
С развалом СССР была разрушена двуполярная модель мироустройства, когда на одном полюсе существовал капитализм во главе с Соединенными Штатами, а на другом — социализм во главе с Советским Союзом. Возникшая же в результате однополярность на поверку оказалась мнимой. Постепенно становится очевидной тенденция к формированию именно многополярности, появлению новых региональных и общемировых лидеров — и потенциальных, и уже заявивших о себе в полной мере, как Китай.
Глобализация открыла мировому капиталу новые рынки и позволила странам «золотого миллиарда» окончательно освоиться в роли топ-менеджеров, осуществляющих по отношению к остальному человечеству управленческие функции. Это было сопряжено со стремительным выведением фабрик и заводов из ведущих капиталистических стран, которые прежде сами производили наиболее качественную и конкурентоспособную продукцию, в страны «третьего мира». Такая реструктуризация рынка труда, в свою очередь, возымела последствия, создающие угрозу самим странам «золотого миллиарда».
Страны «третьего мира», обладающие наиболее существенным потенциалом, использовали знакомство с западными технологиями для постепенного превращения из фабрик по производству чужого продукта в самостоятельных игроков, способных производить свой. На примере того же Китая и других стран Юго-Восточной Азии можно обнаружить, как стираются качественные различия между их собственной продукцией и той, которая фактически производится их же рабочими, но формально продолжает считаться американской, европейской или японской. К тому, чтобы пополнить список стран, всё более конкурентоспособных на рынке промышленных товаров и технологий, в последнее время стремительно приближается Индия. В результате продукция транснациональных корпораций становится уязвимой для конкуренции с более дешевой, но сопоставимой по качеству продукцией новых игроков. И одновременно оказывается перед угрозой частичной или полной потери гигантских рынков сбыта, внутри которых сосредоточена большая часть мирового населения.
Транснациональные корпорации и стоящие за ними политические и финансовые элиты в складывающейся ситуации способны противостоять новым игрокам лишь одним способом: путем фактической диверсии, осуществляемой через подрыв стоимости акций конкурентов на финансовых рынках, а также путем контроля за их капиталами, сосредоточенными в западных банках. Спекулятивная структура современного глобального рынка диктует создавшему ее либеральному капитализму и соответствующие способы ведения конкурентной войны. Исследование Наоми Кляйн показывает, что именно эта методика скрытой диверсии, осуществляемой транснациональными корпорациями против опасно укрепляющихся стран «третьего мира», уже была опробована в конце 90-х в Юго-Восточной Азии. Там был спровоцирован глубокий финансовый кризис, сходный с нынешним общемировым, но ограниченный в тот момент одним регионом. Практическим результатом этой финансовой диверсии стал переход наиболее перспективных и конкурентоспособных национальных компаний региона под прямой контроль транснациональных корпораций либо полное поглощение ими.
Кляйн упоминает лишь две страны, оказавшиеся способными противостоять тогдашнему кризису, и поясняет, что явилось залогом их успеха: «Некоторые правительства, учитывая, что кризис был вызван беспрепятственным перемещением денег через границы их стран, предлагали затруднить их движение и создать какие-то барьеры, иными словами, осуществлять контроль за капиталом. Китай сохранил такой контроль (проигнорировав советы Фридмана в этом отношении), и он оставался единственной страной в регионе, не охваченной кризисом. Малайзия восстановила подобные барьеры, и, кажется, эта мера оказалась эффективной». Сегодня эти слова следовало бы адресовать российским властям и экономическому блоку российского правительства, упорно игнорирующим призывы применить те же меры для защиты отечественной экономики.
На примере ситуации в Юго-Восточной Азии десятилетней давности мы сталкиваемся уже с моделью управляемого, рукотворного кризиса, который намеренно провоцируется в интересах транснационального капитала. Очевидно, что в новых условиях такая модель становится для него всё более актуальной. А потенциальная территория ее применения расширяется и сегодня уже включает в себя даже страны Запада. Возникает замкнутый круг: спонтанный и провоцируемый кризисы начинают взаимно порождать друг друга.
Кризисные процессы, являющиеся естественным следствием устройства глобальной экономики и помноженные на сокращение рабочих мест в странах «золотого миллиарда», частично переместивших производство в «третий мир», а также на падение в этих странах уровня социальных гарантий, наметившееся с объявленной победой над «призраком коммунизма», создают принципиально новую ситуацию. В числе потенциальных бунтарей против глобального капитализма оказываются и западные общества, и даже политические элиты США и Европы, прежде не допускавшие принципиальных разногласий с транснациональным капиталом.
Когда бунтуют «чернорабочие» в лице «третьего мира», их еще можно усмирить с помощью хитрости или прямого насилия. Но когда начинают бунтовать «головные офисы» в лице самих западных стран, это угрожает развалом всей корпорации, именуемой либеральным капитализмом. И в этой новой ситуации оптимальным противоядием от шока и кризиса для транснационального капитала оказывается еще более глубокий шок и еще более масштабный кризис, позволяющий сохранить сложившуюся структуру управления миром. Так, доктор-шарлатан может сохранить влияние и контроль над начавшим осознавать обман пациентом только в том случае, если пациент окажется загнан в угол новым, еще более тяжелым недугом, парализующим его волю и разум.
Не случайно Наоми Кляйн сосредоточивает внимание на либеральных теориях последнего времени, которые еще недавно были достоянием лишь узкого круга посвященных. Сегодня они могут раскрыть глаза на закулисные стороны кризисных процессов, охвативших мир. «13 января 1993 года, — рассказывает Кляйн, — во время конференции либеральных экономистов в вашингтонском Центре Карнеги один из ведущих экономистов МВФ Джон Уильямсон предложил собравшимся задуматься над следующим вопросом: «А не стоит ли рассмотреть возможность намеренного создания кризиса для выхода из политического тупика реформ? Можно ли думать о фиктивном кризисе, который подобным образом послужит позитивным целям, но не принесет таких потерь, как подлинный кризис?» В зале, который заполняли министры финансов и главы центральных банков в количестве, достаточном для проведения торгового саммита, открыто обсуждался вопрос провоцирования искусственного кризиса для введения шоковой терапии».
Аналогичную идею позднее высказал Майкл Бруно, ответственный за экономику развивающихся стран во Всемирном банке. В его рассуждениях теория рукотворного кризиса обретает еще более явственные черты. Вот как пишет об этом Наоми Кляйн: «В своей лекции для международной экономической ассоциации в Тунисе в 1995 году, позднее изданной Всемирным банком, Бруно, обращаясь к 500 экономистам из 68 стран, указал на общий консенсус относительно «того, что достаточно сильный кризис может заставить упрямых политиков проводить продуктивные реформы». Чтобы убедиться в том, что слушатели не пропустили его мысль мимо ушей, Бруно сказал: «Я хочу подчеркнуть одну важную идею: политическая экономика при глубоком кризисе стимулирует проведение радикальных реформ с положительными результатами». Бруно признал, что искусственное создание тяжелого экономического кризиса пугает — правительство перестает выплачивать зарплату, разрушается инфраструктура, необходимая для жизни населения,— но как истинный питомец чикагской школы он предложил аудитории рассматривать это разрушение как первую стадию творения. «По мере углубления кризиса государство может постепенно отмирать,— заявил Бруно. — И у такого развития событий есть своя позитивная сторона».
Последние слова чиновника из Всемирного банка, процитированные автором «Доктрины шока», в полной мере иллюстрируют зловещую идеологию либералов. Согласно ей, сверхзадачей глобализации может быть только окончательное замещение суверенных государств и их институтов транснациональными корпорациями, которые станут осуществлять прямое управление миром, разделенным уже не на отдельные страны, а на производственные и рыночные «зоны». Такая сверхзадача закономерным образом вытекает из самой природы глобального капитализма. «С точки зрения экономики чикагской школы, — говорится в «Доктрине шока», — государство является колониальной землей, которую корпоративные конкистадоры грабят столь же беззастенчиво и энергично, как их предшественники, посылавшие домой золото и серебро Анд. Уолл-стрит говорит о «девственных полях возможностей», которые дают телекоммуникации Чили, аргентинские авиакомпании, нефтеносные земли России, система водоснабжения Боливии, государственные авиакомпании США, польские фабрики, построенные с помощью народного богатства, а потом распроданные за мелочь». То есть в качестве колониальных территорий рассматривается в конечном счете весь мир, в том числе и западный. И если негласно колонизированные государства начинают сопротивляться, транснациональный капитал в ответ на это стремится лишь ускорить процесс их вырождения, ведущий уже к неприкрытой колонизации.
Иллюстрируя названные тенденции, Наоми Кляйн раскрывает в своей книге изощренные и казавшиеся еще недавно невозможными механизмы «приватизации» целых правительств и армий, планомерно осуществляемой транснациональными корпорациями в процессе подготовки к решающим глобальным битвам. Она не только не боится обвинений в приверженности теории мирового заговора, которую либералы настойчиво именуют выдумкой. Она доказательно демонстрирует, что капиталистическая глобализация этот заговор собой и являет.
Религия, исповедуемая тоталитарной сектой имени Фридмана, не является достоянием лишь ее одной. Она присуща транснациональному капиталу как таковому. Ее высший смысл состоит в достижении абсолютного мирового господства. В этом кроется и главное объяснение фашистской природы неолиберализма и его социально-экономических доктрин, авторы которых громогласно провозглашают себя главными поборниками свободы. Эта фашистская первооснова неолиберальной идеологии особо подчеркивается Наоми Кляйн, отмечающей, что в истории человечества «гораздо больше жизней уничтожило «запланированное обнищание», чем пули». Обширный материал, приведенный в ее книге, позволяет с уверенностью заключить, что именно либеральный капитализм должен быть признан крайним, самым изощренным и жестоким проявлением фашизма в сегодняшнем мире.
В «Доктрине шока» приведена совершенно убийственная статистика, демонстрирующая результаты либерального колониализма новейшей формации. «В декабре 2006 года исследование ООН показало, что два наиболее обеспеченных процента населения земного шара владеют более чем половиной всех богатств». Эти два процента негласных правителей мира, которых можно обнаружить и в США, и в Западной Европе, и в Японии, и в Израиле, и в России, объединены глобальными интересами и верой в свое незыблемое превосходство. По собственной воле они никогда не откажутся от своей власти и ради нее готовы поставить на карту судьбу всего мира. Противостоять им, манипулирующим миром с помощью «шоковой терапии», можно только одним способом: отнимая у них пространства, попавшие под власть капиталистической глобализации, и превращая их в пространства социализма, который остается единственной альтернативой «доктрине шока».
«Левые из стран развивающегося мира уже давно утверждали, что подлинная демократия, играющая по честным правилам, которые не позволяют корпорациям влиять на результаты выборов, неизбежно порождает правительство, которое перераспределяет богатства. Эта логика проста: в таких странах куда больше бедных, чем богатых. И такие меры, как непосредственное перераспределение земли и повышение зарплаты, служат интересам бедного большинства. Если дать гражданам право голосовать и обеспечить честный процесс выборов, они выберут политика, готового создавать рабочие места и перераспределять землю, а не того, кто призывает к свободному рынку», — пишет Наоми Кляйн. И подытоживает свою мысль: «Мучительное вырождение крестового похода корпоративизма продолжается, его воины всё время пытаются повысить дозы шока, чтобы преодолеть растущее сопротивление людей, и в этих условиях проекты народного восстановления указывают выход за пределы всех разновидностей капиталистического фундаментализма».
Исследование, предпринятое Наоми Кляйн, служит России, как и всему миру, еще одним убедительным предупреждением о необходимости выхода из губительной игры под названием «капиталистическая глобализация», отказа от управленческих «услуг» резидентов транснационального капитала, в рамках которого доморощенная олигархия является лишь одним из подразделений. С призывом к этому уже почти два десятилетия выступает российская левая оппозиция во главе с КПРФ. Сегодня к нашему голосу присоединяются и голоса самых серьезных и авторитетных зарубежных исследователей капитализма.
Наоми Кляйн приводит примеры того, какими способами уже решается некоторыми странами эта задача. В частности, программа экономического взаимодействия, совместно выработанная группой латиноамериканских стран и получившая название «Боливарианская альтернатива для Америк» (ALBA). «Главная сила ALBA, — сказано в книге, — заключается в том, что это система, где сами страны определяют стоимость товара или услуги, не позволяя назначать на них цену торговцам из Нью-Йорка, Чикаго или Лондона».
Но если страны Латинской Америки предпринимают такой масштабный эксперимент впервые, то у нашей страны подобный опыт уже имеется. Он успешно воплощался Советским Союзом, создавшим социалистическое содружество и Совет Экономической Взаимопомощи, который стал примером социально ориентированного рынка, принципиально альтернативного законам глобального капитала и способного обеспечить полную независимость от его диктата. Исторический опыт нашей страны в сочетании с ее колоссальными ресурсами и сегодня дает возможность заново выстроить самодостаточное социалистическое государство. Это было бы примером для других стран, стремящихся вырваться из-под контроля рыночных глобалистов и готовых присоединиться к новому содружеству тех, кто предпочитает
идеологию справедливого, по-настоящему свободного общества. Общества, где достойная и безопасная жизнь будет гарантирована каждому человеку.

Геннадий ЗЮГАНОВ, Председатель ЦК КПРФ

[Пионерка]

Речь очень похожа на КОБовскую. Вот и хочется задать вопрос: КОБ относится к коммунистам или нет? Может я здесь кого-то и обидела своим мнением, если да, то простите пожалуйста не хотела. Просто уже все это даже в роликах насмотрелась. Объяснения...объяснения....Когда ж с "колен вставать будем"? Ведь даже ответы есть, как делать надо, а дел, извините, пока не видно. Да, еще КОБовцы говорили, что все-таки к нам будут переправлять все мировые радиационные отходы, вроде как и дороги строятся на их перевозку. Что по этому поводу предпринимается? Неужели Россия станет международной помойкой?