Россия XXI века глазами иностранцев

[Иван Александрович]

Недавно проходил от Красной площади к могиле Неизвестного солдата в Москве. Прямо у ограды сада стоят двое ряженых - один под Ленина, другой под Сталина. Густой грим, наклеенные усы, глумливые ухмылки "артистов"... .
Подумалось: для чего это? - Осмеять, опошлить исторические личности? Пожалуй, именно так.
Неважны же дела у наших идеологов-демократов, коль приходится прибегать к таким дешевым приемам: фанерный щит перед Мавзолеем, футбол, бесовские концерты на Красной площади... .
Вот и известный хохмач Миша Задорнов, хитрый приспособленец, призывал мавзолей Ленина превратить в паб (пивной ресторан). Чтобы уж совсем отбить и память, и мозги у населения.
Впрочем, капля камень точит.

***Взято с Большого форума.

[Léon Chame]

Вот они, уважаемый Иван Александрович:

Фото: Александр Б., Газета.ру (http://www.gzt.ru/)

У нас, в Ленинграде, с конца 1990-х, фигурировала другая пара — Ленин и Брежнев. Впервые я увидел их на Новый 199x (неважно) год, который я встречал с друзьями в Тарховском санатории (это близ Сестрорецка). Из иностранцев там были в тот год только поляки (один торговал сахаром), и все они за немалую сумму в СКВ сфоткались с "историческими личностями". Мы с друзьями, ес-сно, отказались, хотя актёры и нам предлагали. Зато потом все вместе чуток "обмыли негативы", и я тогда спросил, кажется, у Л.И.: актёры они, или так. Он мне сказал, что не актёры, но и не просто так. И далее последовал едва ли не дословный римейк ильфо-петровской саги о "Детях лейтенанта Шмидта" - есть, кому их охранять (а мало ли желающих дать спьяну Ленину бутылкой по башке!), и кому следить за "нарушителями конвенции". В общем, бизнес. Гнусное, змеино-шипящее слово "бизнес".

Ленинградским коммунистам, ходящим на демонстрации, "Ленин" известен хорошо, примелькался уж. На каждую демонстрацию приходил, шёл в колонне. Один раз я столкнулся с ним ещё в метро, на входе на эскалатор "Площади Восстания". Как и по стихотворению: "лысый, ростом невелик" (примерно с Белова). Ехал он в полном одеянии, с бантиком на лацкане; видно, что борода подблондоранена ради рыжины. Но так - даже вне образа - видно, что за многие годы в образ он вошёл настолько, что и пластика (движения, жесты) у него стала точно как у Владимира Ильича. Невыход из образа, как известно, иногда чреват попаданием в соотв. лечебные учреждения, в компанию к Наполеонам и Сталиным. Но я не психиатр, потому дать мед. заключение на сей счёт не смогу.

Плохо ли это явление, с точки зрения борьбы против опошления, обливания грязью Ленина, Сталина?

Однозначного ответа не дам. С одной стороны, Вы абсолютно правы, когда осуждаете пошлости Задорнова и иже с ним. Но к "детям л-та Шмидта" прямого отношения это не имеет. Зато есть другая сторона: если бы не эти актёры, то приезжающие в эрэфию и не вспомнили бы о Ленине, и не узнали о нём. (См. мою перепечатку следом, Россия глазами иностранцев). В конце концов: если человеку хочется сфоткаться именно с Ильичом, а не с проституткой, ряженой под боярыню, и рэкетиром-стрельцом — наверное, это лучше?

Конечно, идеал — если "Ленины" и "Сталины" не только торговали бы образами великих личностей, но и вели бы из-под принятых ими масок соответствующую пропаганду )). Есть, в общем, над чем подумать!

[Léon Chame]

«Умом Россию не понять» — вроде бы уже азбучная истина? Западный, южный, даже дальне-дальневосточный, — в общем любой «ум» за пределами Сердцеземья, макиндеровского Хартленда, раскинувшегося на 1/6 земной суши, — уже в силу своего геополитического определения не в силах поверить гармонию Руси и русской души. Ни алгеброй протестантского бездушия, ни бубенцовым перезвоном инь-яней. Jedem Das Seine, каждому — свой аршин; спору тут быть не могёт.

Но спор спору рознь. Когда западный, иезуитски-язвящий ум, начинает намеренно чернить нашу жизнь, то, даже если в его речения и вкраплены отдельные „фактики” (Ленин) — тут выбора нет: бей, ибо уже полученный тобой в рожу плевок есть только пристрелка врага перед нанесением тебе уже настоящего удара.

И — били. Когда маркиз Кюстен обос*ал Россию в своей «La Russie en 1839», то даже интеллигентнейший В.А.Жуковский назвал Кюстена собакой… впрочем, кажется, здесь поработала цензура: словечко-то мастер наверняка почерпнул из самой глубины русской лексики (а иначе чего бы это запоминать сей факт? ну, собака, и собака… друг человека — нет, наверняка иначе высказался Василий Андреевич). В общем, вся мощь русского госаппарата николаевской России, включая дипломатические каналы, была брошена на то, чтобы убить гадину. Даже, кажется, дошло до телесного наказания каких-то немецких журналюг в самой Германии. И хоть знаем мы промеж собой, что в известных местах Кюстен «метко подмечает отрицательные явления русской жизни того времени и дает удачные характеристики некоторых тогдашних деятелей» (из энц. Брокгауза) — ты, шваль (франц. cheval, всего-то лошадь), касаться не моги. Не твоё собачье (или как там, по Жуковскому?) дело.

Но есть и другая сторона этого щепетильного вопроса.

Осознание собственной исключительности многим кружит голову настолько, что они и впрямь верят, что весь мир должен смотреть только на нас. «Все флаги в гости будут к нам!» — запомнил ещё в читинские морозы некто Собчак, и когда решил наказать Господь Северную столицу за грехи ея, то попустительствовал сатане, водворившему сего лимитчика в кабинетах самого Смольного.

Ох, каким соловушкой заливался этот присяжный поверенный! Керенский плакал. Ленин ещё сильнее стиснул зубы, но — хитро прищурился: ему-то перспектива виднее!

Играя на всех клавишах социо-манипулятора, бесстыдно заимствуя чужие лозунги, и искусно вплетая их в сопли мещанско-интеллигентских мечтаний, спекулируя на чувствах патриотических, продаваемых по завышенному курсу патриотизма болотного, собчачья морда тявкала направо и налево. Вот — какой культурный антураж. Вот — как тянется весь мир узреть, а тут мы и заработаем на этом! Музеи, церкви, ансамбли… ансамбля…, бля…

В общем, на последнем дело и остановилось. Понаоткрывав почти легальных публичных домов, наводнив город проститутками (отметим при этом особую роль и заинтересованность Нарусовой, взявшей контроль над гуманитарными, читай бесплатными, мед.поставками) и вконец разложив милицию доходами от поборов с таковых, был, наконец, отозван Собчак сатаной, его командировавшим. Бог, конечно, сатане иногда попустительствует, но — не бесконечно. Читайте книгу Иова.

А мы — остались. И по старинке кто-то думает, что мы действительно лакомый кусок для всякой там фирмЫ. И строит иллюзии.

Иллюзии эти пора развеивать. Заметки Антона Иваницкого с сайта Газета.ру (http://www.gzt.ru/column/blog-gzt/-t...r-/304281.html) будут тому в помощь. Читайте просто как наблюдения, не ищите подтекста: Иваницкий не ставил такой задачи. Надо не искать подтексты, а делать выводы самим. Предварительно:

• в собчачьем ракурсе мы, действительно, никому в остальном мире не нужны. Особенно с учётом интеллектуального и социального состава большинства тех, кто приезжает к нам. Не они решают судьбы человечества, и даже своих стран. Так, мещане-с да купчишки-с. Пусть остаются в своём неведении. Да простит их Господь!
• но в ракурсе общецивилизационном мы, Россия, Русь — очень даже нужны. Временно отторгнутым от Руси землям, в Прибалтике, на Кавказе и в Средней Азии. Братьям-православным Украины, Белоруссии и Молдавии. И нужны не как декорации для фотосъёмок, а как идейный и духовный центр предстоящего воссоединения. О большем мечтать пока не приходится.

* * *
ABC = «…блин! ещё одна церква…»

Москва — город богатых или для богатых. К такому выводу приходят все иностранцы: и англичане, которые Москву видят преимущественно из окон местных пабов; и немцы, соседствующие с белорусами в гостиницах на столичных окраинах; и американцы, фотографирующие здание на Лубянке, при этом инстинктивно держащиеся от него на расстоянии увеличительной способности зума. Москва — город для богатых, и поэтому интуристов в столице ничтожное количество. Вроде бы по логике среднеазиатских путан, нашу столицу должны заполонить арабы. Ан нет. Им, наверное, холодно.

Зато много иностранных предпринимателей, дипломатов и авантюристов. На вопрос, что вас больше всего раздражает в Москве, они искренне отвечают: «Пробки». Когда их спрашиваешь, чем им нравится Москва, они рассказывают про Большой и уникальных людей. Скорее всего, врут. На самом деле им нравятся не ограниченное законами потребление алкоголя, полная свобода табакокурения и низкий моральный уровень населения. Впрочем, население старается убедить их в обратном.

Есть такая шутка.

Шотландский гид замечает, что один турист в его американской группе после каждого экскурсионного дня записывает в свой дневник: «АВС». В последний день гид решается спросить у туриста, что означают эти буквы.
— Another bloody church («Ещё одна чертова церковь»),— отвечает он.

Московские туроператоры позаимствовали опыт у шотландских коллег. Иностранец, купивший тур в Москву, увидит Красную площадь и много храмов. А если он еще непредусмотрительно оплатит экскурсию по Золотому кольцу, то присно и во веки веков запах ладана будет преследовать его даже в пресвитерианских церквях, где нет и распятия. Образцы сталинского ампира (для любителей истории) или русского модерна (для эстетов от архитектуры) останутся в его памяти волнующей тайной, мимолетным образом, возникшим за пыльным окном автобуса.

Если же иностранцы остаются в Москве дольше, чем предполагают лапидарные туры, то у многих из них выстраиваются особые отношения с православием. Некоторые даже обращаются в восточное христианство.

Американка Кристина, сотрудница транснациональной корпорации, в византийском обряде нашла ту сказочность, в которой можно скрыться от промозглых корпоративных будней. Именно по этой причине после Второй мировой войны многие немцы-лютеране переходили в католицизм: в разрушенной и униженной Германии им хотелось найти уголок красоты. Кроме того, Кристина, дитя эпохи релятивизма, прокламирующего относительность моральных ценностей, по ее словам, была рада найти некий уголок стабильного мировосприятия. Латинский католический обряд, более распространенной на ее родине, ей был чужд: слишком уж назидательны ксендзы и слишком стойко в ее сознании святые отцы ассоциируются с громкими неприятными скандалами. Кристина убеждена, что на «рехристианизацию» ее подвигла именно Москва, именно контраст между стремительной жизнью мегаполиса и, перефразируя Чайковского, полумраком, наполненным дымом ладана, где углубляешься в себя и ищешь ответы на вечные вопросы.

Англичанин Марк также прожил в Москве несколько лет, преподавая здесь родной ему язык. Он принял православие незадолго до возвращения на родину. Его аргументация была более легкомысленна, нежели доводы Кристины. На ярмарке религий и деноминаций он выбрал обряд, который на Британских островах все еще считается диковинным. Да и русская жена настаивала.

С другими ощущениями вернулся в Штаты американский пастор, приезжавший в Россию знакомиться с православной культурой и остановившийся в семье примерных прихожан. После того как хозяйка испуганно и нервно отгоняла птицу, примостившуюся на подоконнике, хозяин окроплял новый автомобиль святой водой, а пьяный сосед, зашедший за стольником, отказывался брать купюру через порог, пастор сбежал из Москвы со словами, что на Руси господствует сплошное язычество и что христианству еще только предстоит добраться до наших широт.

Хрестоматийной достопримечательностью остается и Большой. На радость апологетов русской классики его чужеземцы вниманием не обделяют. Особенно когда показывают балет. В антрактах буфет партера заполняется стройными японцами в смокингах и японками в платьях, которые один известный английский обозреватель моды называет великолепными праздниками гофрированной органзы. Они пьют шампанское и едят черную искру в тарталетках, блюдо, с виду похожее на суши. Японцы безмолвны и бесстрастны. Упитанные американцы, одетые в свитеры и джинсы, предпочитают буфетную стойку первого яруса, где они с аппетитом уминают бутерброды с красной рыбой, запивая колой из бутылки. Они громко обсуждают домашние дела. Где-то рядом ходят французы с минеральной водой (они, разумеется, пьют из стаканов) и делятся впечатлениями от увиденного.

Однажды мой американский коллега пригласил меня в стейк-хаус. Дело было в Мадриде, где стейк-хаусы, конечно, прекрасны, но где все же лучше есть паэлью, запивая «Риохой». «Что ж вас, американцев, вечно тянет за границей в стейк-хаусы да фастфуды? В Америке что ли мало?» — негодовал я. «Иногда просто не хочется удивляться»,— ответил он. Мой визави был опытным путешественником. И теперь, когда по миру поездил и я, готов подтвердить, что он прав.

Я знаком с бразильской туристкой, которая наотрез отказалась ходить в какие-либо точки общественного питания в Москве после того, как попробовала гречневую кашу с молоком. Особенно ей было обидно то, что этим блюдом, состоящим из несочетаемых, на ее взгляд, ингредиентов, ее угостили представители российской стороны. Она решила, что это провокация и происки мафии. И после того, как смогла покинуть сначала пределы санузла в номере гостиницы, а потом и территорию отеля, питалась исключительно в международных сетевых фастфудах.

Одна испанская кинозвезда, переводчиком которой мне довелось быть, так была напугана рассказами о русской кухне, что во всех ресторанах из вежливости ковыряла по сорок минут один пельмень, изучая обстановку. Зато к концу вояжа она отличалась глубокими познаниями в декорации потолков московских кабаков. Об обстановке испанского посольства, куда ее пригласили на обед, она так и не смогла сообщить ничего существенного: то ли дизайн там невыразительный, то ли она была поглощена едой. Впрочем, ее коллега, другая испанская кинодива, наотрез отказалась идти на экскурсии и свободные вечера проводила в гей-клубе, где с аппетитом уминала хот-доги и выслушивала личные трагедии «северных содомитов».

Однако Москва способна удивлять не только гастрономически. Был поражен американец, у которого где-то в районе Красной площади девушка в костюме боярыни вытащила кошелек. Он увидел ее и с криком «Зарина!» (от английского tsarina — «царица») побежал фотографироваться. Она улыбалась и объятьями отвечала на его объятья. Ни друг, снимавший их, ни его фотоаппарат не зафиксировали момента исчезновения кошелька. Был потрясен англичанин, встретивший в подземном переходе на Тверской бомжиху, проклинающую свою жизнь на английском с оксфордским акцентом. Ирландец, которому прямо на улице неизвестные пытались продать «Волгу» за $300, отчаянно доказывая, что ее неспособность ездить тоже имеет преимущества, нашел ситуацию удивительно забавной. Ошеломлен был канадский школьник, который, зайдя в мавзолей и увидев тамошний экспонат, громко воскликнул: «Кто этот парень?» — за что был немедленно задержан. Да и латиноамериканский бизнесмен, на которого двое юношей напали в темном московском переулке и — в отличие от хулиганов родной Копакабаны — не ограбили, а вроде бы попытались изнасиловать, был несколько обескуражен.

Москва способна поразить тем, что с легкостью расстается с собственной материальной историей, позволяя крепким хозяйственникам и нуворишам разрушать старые здания, при этом трепетно относится к бывшим кумирам. Итальянская журналистка из Рима, где любовно охраняются каждый античный камень или кусок барочной штукатурки, сказала мне, будто в Италии ходит шутка, что в Москве до сих пор проходят концерты «Рикки э Повери». Когда я ей ответил, что это чистая правда, она посмотрела меня так, как посмотрел бы на нее я, если бы она мне сообщила, что Кола Бельды вчера сорвал овации в миланском «Ла Скала».

Москвич, желающий посмотреть на столицу глазами иностранца, может пройтись по улицам города и, останавливая прохожих, задавать им нехитрые вопросы на чужеземном языке. Как пройти на Красную площадь? Где здесь туалет? Не подскажите ли дорогу до ближайшей стоянки такси? Или покажите, пожалуйста, на карте мой отель. Для этого эксперимента необходимо два условия: говорить, например, по-английски без ярко выраженного русского акцента и иметь потерянно-приветливый взгляд.

Сердобольная старушка громко попросит прохожих о помощи: мол, человек потерялся, а она его не понимает. Люмпен обольет вас холодом и по-русски порекомендует вернуться на родину. В конце концов вам обязательно поможет какая-нибудь студентка филфака. Она не только объяснит путь, но и доведет вас до места назначения, всю дорогу извиняясь за дикость соотечественников и сетуя на недостаток демократии в России.

Иностранцы-туристы за границей подсознательно ищут связи с родиной. Поэтому голландские туристы предпочитают Санкт-Петербург, ведь его каналы напоминают родной Амстердам. Греческие — Сергиев-Посад: там, как и у них в Элладе, храмы всегда полны верующих. Москва нравится разве что японцам: им вообще нравится все.

Российскую столицу любят бизнесмены. Итальянские кутюрье ее просто боготворят: больше, чем здесь, их одежду покупают лишь в странах Персидского залива. (А ведь прошло всего полвека с тех пор, как актер Ив Монтан собрал выставку нижнего белья советской женщины!) Представители германского автопрома с удовлетворением провожают взглядами родные им авто на московских шоссе. (А ведь прошло всего двадцать лет, как европейцы украшали свои автомобильные коллекции «Запорожцами» и «копейками», которые смотрелись глиняными горшками среди богемского хрусталя!)

В конце XIX века английский писатель Оскар Уайльд написал: «Некогда мысль жила в Египте, солнце покорило Египет. Долго она жила в Греции, солнце покорило Грецию. Потом в Италии, во Франции. Но и оттуда солнце вытеснило мысль — в Норвегию и Россию, где оно никогда не появляется. Солнце завидует искусству».

Во времена Уайльда мысль и искусство поселились в Питере. Быть может, почти за полтора столетия они преодолели трассу Е95 и вот-вот пересекут МКАД. Тогда новую Москву заполнят европейские лидеры эстетизма, пусть и декаденты. Они обогатят своими впечатлениями о столице мировую литературу и публицистику. И на полках книжных магазинов появятся новые переводы записок иностранцев о Москве.

Антон Иваницкий , www.gzt.ru