sgaliev

После проделанных разъяснений мы можем совершить следующий шаг касательно частной собственности. Не останавливаясь на характеристике форм частной собственности в допроизводящих обществах, попробуем, причем, тоже предельно кратко, разобраться в том, как возникает капиталистическая собственность. А затем — покажем, как складывается, упраздняющая последнюю, общественная собственность. Больше, — не только упраздняющая капиталистическую, но частную вообще. Попробуем разобраться с этой общественной собственностью как собственностью условий событийного человеческого бытия. Наконец, разберемся с тем, как особенности общественной собственности влияют на характер самого событийного человеческого бытия. Мы специально воспроизвели данные «вехи» нашего движения, дабы самому себе напомнить, с чего, вроде, уже давно начали и, вроде, даже как-то и забыли, бредя все дальше и дальше в «дебри» (иной раз, беспролазные)...
Сразу оговоримся: капиталистическую собственность мы будем описывать в ее классической данности. Это время, где-то в 30-е — 60-е годы XIX столетия. Именно этот период становления капитализма в основном и описывает Маркс в «Капитале». Именно этот период являет собой индустриальность (индустриальное общество) в развернутой данности.
Выше мы указали, что, поскольку предметов собственности всегда мало, они весьма дорого обходятся людям и обществу в целом. Поскольку, далее, производительные силы еще неразвиты и не обеспечивают высокую степень производительности труда для всемерного удовлетворения людей средствами существования, собственность вокруг средств производства складывается как лишь частная собственность. Для формирования общественной собственности нужны такие средства производства, так развитые производительные силы (достигающие, кстати, природоподобия, во всяком случае, касательно техники), что, в каком-то смысле они даже преодолевают понятие «средства производства». Дело обстоит, скажем, так примерно, как это наблюдается касательно предметов, вокруг которых в первобытном обществе собственнические отношения развернуты.
Но вернемся к частной собственности, к тому же, буржуазной. Начнем с повторения сказанного. В условиях феодализма и рабовладения, вообще, в истории до Нового времени частная собственность существует внутри произведенческой (первый подтип) практики. Состояние средств производства, производительных сил, вместе с тем, общества в целом, политико-правовых, социальных, культурных сфер жизни не достигло высот, чтобы обрести производящий характер. Производящая практика и основанные на ней формы жизни нуждаются в довольно длительном становлении и развитии истории для своего прихода в мир. Хотя, верно и то, что приходят они далеко не «вдруг», невзначай, но так либо иначе, теми либо иными своими моментами как-то зарождаясь, складываясь в недрах прежних общественно-мирных жизнеустройств. Мы не станем разбираться со всеми этими моментами, равно тем, как капитализм возникает, какие этапы в своем становлении проходит, как, соответственно, меняется характер частной собственности и т.д. Сошлемся лишь на кое-что на этот счет сказанное в другом месте
См., например: Практика: общий подход извне.

https://cloud.mail.ru/public/4bX9/tQpSn9a1Y

Начнем потому сразу с фиксации факта, что при господстве производящей практики частная собственность перерождается в качественно иную по сравнению с феодальной и рабовладельческой собственностями форму, капиталистическую. При этом надо понимать: качественная инаковость не означает инаковость по сути. В этом смысле между капиталистической и предшествующими формами частной собственности хватает существенно общих черт.
Перейдем же теперь к непосредственному разбирательству, хотя бы вкратце, с капиталистической собственностью, причем, в ее классической данности.
Поскольку люди производят, живут производяще, — собственность, господствующая над ними, не может не выступать в частнособственнической, точнее буржуазно-собственнической данности. Разве что, на заключительных этапах производящего существования начинает складываться, оформляться собственность общественная.
Производящее общество предполагает наличие капиталистических частнособственнических отношений. А это, в свою очередь, непременно влечет наемный труд. Рабство и крепостничество в принципе исключены. Как отношения, так и люди, — идет ли речь о хозяевах (феодалах) или о подневольных им (крепостных, рабах), унаследованных из прежних общественно-экономических формаций, — существенно перестраиваются, наполняясь качественно иным содержанием, устремлениями, ценностями.
Если в прежних исторических условиях мир, дела и сознание людей были опутаны отношениями личной зависимости, — практика носила натурально-личный характер, — то с приходом производства отношения личной зависимости полностью вытесняются отношениями «вещной зависимости» (Маркс). Это сразу же означает, что между людьми воцаряются технические, безличные связи, все и вся воспринимается и потребляется как некоторое средство для извлечения выгод, прибылей. Люди выступают и воспринимаются в качестве «вещей». Подлинная вещность оттесняется «вещностью». То есть, перед нами уже предметы, которые не сами по себе значимы, но значимы для извлечения каких-либо потребительских нужд. Ярким выражением «вещности» выступает товар. Созидание продуктов, тем самым, сменяется производством товаров.
В допроизводящем обществе созидание продуктов происходит (как себе представляют люди) так, что это самое созидание осуществляет сама природа («Боги»), какие-нибудь сверхъестественные силы, а человек лишь помогает им в данном процессе. Теперь же производство предстает процессом, где человек абсолютно самостоятельно создает (фабрикует) все то, в чем нуждается. Бытие (природа) при господстве «вещных» отношений изгоняется, превращено в свою «бледную тень». Самое большее, природа предстает средством («вещью»), которую человек использует по своему усмотрению. В частности, — в качестве того, откуда берутся необходимые материалы, ресурсы и проч... Более подробно о том, что есть отношения вещной зависимости, вообще, производство, производящий способ человеческого бытия в мире можно посмотреть в нашей работе, на которую уже сослались.
Переходу от отношений личной зависимости к отношениям вещной зависимости способствуют и, параллельно складывающиеся в обществе социально-правовые, политические отношения, институты. Существенна роль и подвижек в религиозной, мировоззренческой областях.
Преодоление подневольного труда традиционных обществ наемным, капиталистическим, среди прочего, означает, что определяющим в производстве становится отношение, возникающее между трудом и капиталом, иначе говоря, между свободными и равными в юридическом отношении частными собственниками, выступающими как капиталисты и трудящиеся. Ближайшим образом, рабочие и крестьяне. При капитализме все люди в юридическом отношении свободны и равноправны. Поскольку отношения личной зависимости преодолеваются, рабочий человек не может быть принадлежностью хозяина, как это было прежде. Повторяем, он свободен от капиталиста, и в юридическом отношении полностью равноправен ему.
Однако, если внимательно приглядеться к существу свободы, которая ему (впрочем, и капиталисту) выпала, то нетрудно понять, что перед нами отнюдь не та свобода! Ведь, если человек (в качестве раба, крепостного), действительно, освободился от отношений личной зависимости, то, тем самым, он еще не приобрел подлинную независимость. Нечего и говорить о возможностях полнокровно, самостоятельно, личностно и экзистенциально творить себя и мир, в чем, собственно, состоит подлинная свобода. И, конечно же, пришедшим на рынок, — непременное условие и результат производства, отношений вещной зависимости, — нашему рабочему с капиталистом до такой свободы еще ой как далеко. Достаточно здесь в этом смысле заметить, что, устранив отношения личной зависимости, капитализм (как производящая система жизни) утверждает зависимость (причем, куда большую и бесчеловечную) «вещную». Об одномеризующем, атомизирующем и всяко отчуждающем человека существе ее выше немало сказано (особенно в предложенной книге).
Как бы там ни было, свобода, дарованная производством рабочему по отношению к своей противоположности (капиталисту), в сравнении с зависимостью, где пребывает раб у своего владельца, действительно, делает его (рабочего) лично независимым от хозяина. Пусть, с другой стороны, данная свобода (как результат и условие протекания производства), так привязывает лично независимого рабочего к производству и частному собственнику, что в условиях личной зависимости это «и не снилось бы». Можно сказать, рабочий оказывается «прикован» к своему «работодателю» столь мощными вещными «узами», что никакому Гераклу с остальными божествами не разорвать их. И не важно, в таком ключе, что в допроизводящести человек обретает плоть и душу раба, а в производстве — низведен до состояния рабочей «вещи». Ни тот, ни другой при этом не в состоянии просуществовать для созидания жизненно необходимых благ без приобщения к средствам производства. Стало быть, — без эксплуатации...
Конечно, следует вести речь не только о капиталистах и рабочих в условиях производства. Надо не упускать из внимания и другие классы, социальные образования, формирующиеся на производящей основе. Не распространяясь, все же, на этот счет, довольствуясь сказанным выше, лишь укажем сходство социальных структур общества при капитализме и предыдущих обществ, устроенных на частнособственнической основе. Везде тут налицо деление людей на противостоящие сферы имущих и неимущих, богатых и бедных, господ и подчиненных, властных и угнетенных...
Кстати, откуда они, классы вообще, берутся? Как с этим связана собственность? Эти вопросы следует прояснить, хотя бы предельно кратко, ибо как-то упустили их, характеризуя частную собственность в целом.
Капиталистическая собственность, как и предшествующие формы, непременно отливаются таким проявлением, как господство и подчинение. Причем, «господство» выступает правом, «привилегией» имущих (владеющих почти всеми средствами производства) классов, а подчинение — обязанностью классов неимущих, лишенных средств производства. Формируясь поначалу, благодаря личному характеру добуржуазной собственности, права и обязанности, выступающие в форме господства и подчинения закрепляются имущественной разницей участников созидательного процесса. С утверждением капиталистической собственности господство и подчинение уже полностью проистекают именно из этой самой имущественной разницы участников означенного процесса, приобретшего производящий характер. Кстати, эта имущественная разница и вытекающие отсюда следствия, отливающиеся прямо и непосредственно на месте, роли данных участников здесь, а также на распределении выработанного продукта, концентрирует их (участников) на соответствующие классы. С одной стороны, перед нами господствующие классы: буржуазия, феодалы, рабовладельцы. С другой — подчиненные: рабочие, крепостные крестьяне, рабы. У одних классов, таким образом, все права, свободы, власть, богатства, сила, тогда как у неимущих классов — полная несвобода, бессилие, бесправие, бедность, повинности... Отсюда, господство и подчинение отливаются в условиях частной собственности неравенством, насилием, угнетением, подавлением сопротивления, эксплуатацией имущими классами неимущих. Соответственно, — сопровождающая всю историю существования частной собственности, классовая борьба. С ростом сознательности, с пониманием своих реальных задач, целей и исторических призваний, — борьба угнетенных классов постепенно зреет, перерастает стихийно-беспорядочные и разрушительные всплески (особенно в пору их наибольшей придавленности, невыносимости существования) и обретает организованность, целеустремленность, главное, результативность.
Но вернемся к капиталистической собственности. В производящем обществе, сказали мы, вещественные средства производства сосредоточены в руках отдельных (частных, имущих) лиц или групп. И последних в качестве капиталистов обычно не много. Остальная масса людей (неимущих) почти полностью лишена вещественных средств производства. Сказанное чуть выше, позволяет понять, сколь данное положение вещей и для капиталистов (имущих), и лишенных средств производства (неимущих) много значит. Несомненно, представители имущих классов, пребывают, как говорится, «на коне». Лишенным же собственности, трудящимся классам уготован удел «подкопытного прозябания»...
Но сложившееся положение (причем, не только в производящем обществе) ведет также к тому, что обе стороны, — и владельцы средств производства (капиталисты) и лишенные последних, — весьма не самодостаточны, нуждаются друг в друге. На самом деле. Ограничившись капитализмом, мы видим: частные собственники, капиталисты сами по себе не в состоянии создавать необходимые продукты, товары, хоть и располагают для этого средствами. Имеют они станки, заводы, фабрики, капиталы. Но ведь кто-то должен двигать их для получения нужных продуктов. То есть, работать: управлять станками, машинами, орудовать молотом и резцом, строгать, рубить, резать... Разве может сам собственник совладать со всем этим: двигать одновременно огромное множество техники: машин, предприятий и т.п.? Потому, можно владеть средствами производства. Но их еще недостаточно, чтобы вершилось производство. Не мудрено и подохнуть с голоду, сидя верхом на груде капиталов!..
Но, с другой стороны, лишенные средств производства — они тоже рады бы трудиться, производить («работать»), ибо тоже нуждаются в продуктах, предметах потребления, средствах существования. Ведь при сложившемся положении производство является единственным условием, источником жизни. Но как можно производить, будучи лишен средств производства? Разве много можно наработать голыми руками?..
Так что, с одной стороны, капиталисты, без труда (трудящихся), одним лишь владением вещественными средствами производства (орудиями, машинами, капиталами, фабриками...) не способны «оживить» производство: создавать продукты, товары. Точно также — обогащаться. С другой же стороны, и неимущие (потенциальные рабочие, трудящиеся), располагая единственно собственной рабочей силой, без вещественных средств производства лишены возможности создавать продукты. Брать необходимые материальные блага из природы, не производя, в современных условиях, конечно, тоже невозможно. Ибо мать-природа уже давно не в силах удовлетворять человеческие нужды. Остается единственное: производить их, причем, [B]объединенными усилиями[B].
И это вполне достижимо. Обе стороны — хозяин средств производства и неимущий, обладатель лишь рабочей силы — друг без друга не могут существовать. Они взаимно тяготеют, нуждаются один в другом, хоть и совершенно различно. Если рабочего гонит голод, если страх нищеты заставляет продавать свою рабочую силу, то буржуазией движет жажда прибылей, жадность, желание жить припеваючи, за чужой счёт. Иной раз, он не дает себе отчета в этом, но где-то в глубине сознания-таки, ощущение-желание данное всегда теплится.
Как бы там ни было, лишь соединение «достояний» обеих сторон друг с другом создаст механизм и процесс необходимого производства. Так возникает взаимная устремленность двух, неотъемлемых сторон, долженствующего быть производства. Не возможные друг без друга, взаимоустремленные, владелец вещественного фактора производства и неимущий (но располагающий рабочей силой), безусловно, встречаются на рынке. Причем, встречаются как товаровладельцы — других на рынке нет. У одной стороны имеется товар в форме вещественных средств производства. А у другой, лишенной последних, — товар в форме способностей, умений, силы, энергии и т.д., объединяемых понятием «рабочая сила».
И, сознавая, что совершив взаимообмен располагаемыми товарами как предметами потребления производства, объединив их, производство запустится, заработает, а это, в свою очередь, даст возможность существования обоим субъектам товарообмена (да не только), — они обязательно объединятся в, жданном также всеми («зрителями» и «участниками»), отношении.
Довольно часто данное отношение (в качестве договора) носит неосознаваемый, опосредствованный многими моментами, характер. Но, как бы там ни было, оно нужно не только обоим, взаимно нуждающимся, собственникам товаров. В нем заинтересовано само производство, общество в целом. Еще общее — история, бытие.
В начале договора-отношения оба товаровладельца, — так или иначе осознавая достоинства собственного товара, равно, значимость интересующего, — вступают в торг, предопределяемый, к тому же, в конечном счете, рынком (биржей). Оставим в стороне эпоху первоначального накопления капитала. Тогда трудящиеся, люди, лишенные средств производства, почти ничем не отличались от обыкновенных рабов, скота, с которым можно делать что угодно, вплоть до умерщвления, «если будет особо роптать», сопротивляться насильственному «приобщению» к труду.
Стало быть, обе стороны (в классическом варианте) покупают и продают друг другу располагаемые товары. Но, в виду исключительных особенностей данных товаров, купля-продажа их имеет специфику. Выражается она в том, что капиталист не лишается своей собственности, уступая (через продажу) ее владельцу рабочей силы. Собственно, последний и не способен ее купить. Рабочая сила как товар тоже не может быть предоставлена (продана) в буквальном смысле. Ибо, в противном случае, она станет безраздельным достоянием собственника средств производства. И сам носитель рабочей силы превратится в раба, чужую принадлежность.
Потому, как тот, так и другой товары продаются-покупаются как бы временно, не полностью, в аренду, найм. Другими словами, настолько, — чтобы процесс производства мог осуществиться, и чтобы каждая из сторон (вместе с ними общество в целом) смогла создать, следовательно, заполучить необходимый для своего существования результат. Обе стороны уступают друг другу ровно столько собственного товара, чтобы последний, в конечном итоге, оставался при своих владельцах. И уступается именно то, в чем нуждается и чего достаточно противоположной стороне.
Так неимущий человек, владелец рабочей силы получает доступ к средствам производства. А капиталист — для запуска принадлежащих ему средств производства, для создания необходимого себе (товаров, следовательно, стоимостей, прибылей, капиталов), — возможность воспользоваться трудом (рабочей силой) противоположной стороны. И это приобщение рабочей силы (как человеческого, «субъективного» фактора, живого труда) к средствам производства, потребление ее происходит, повторимся, не через насилие, но путем найма. Соединяясь таким образом, средства производства («неживой», овеществленный труд) и труд живой (работников, трудящихся) обеспечивают процесс производства.
Капиталист покупает нанимаемую рабочую силу во временное (например, на рабочий день, состоящий из восьми часов) пользование. Разумеется, он выплачивает за употребление рабочей силы рыночную стоимость (точнее, цену) сводимую, скажем, к трем часам работы...
Здесь следует заметить, что мы говорим обо всем этом схематически. В реальной жизни дела обстоят куда прозаичней. Рабочий день может тянуться «от темна до темна». И рабочая сила используется, скорей, не в правовом русле, а насильственно, репрессивно. Весьма часто (например, в нашем отечестве сегодня) рабочая сила ценится почти ни во что. Скажем, — в одну десятую той стоимости, которую трудящийся произвел за рабочее время. И, конечно же, ни о каком сопоставлении с рыночной ценой труда тут речи не может быть. В этом отношении хозяева мануфактур, фабрик в пору доиндустриального капитализма, — когда только и только труд абсолютно бесправных людей служил источником прибылей, — буквально неистовствовали, изобретая «высшие пилотажи» экзекуции, дабы принудить людей работать на себя почти «задаром». И, тем не менее, следует проконстатировать, что, как бы ни отклонялась цена рабочей силы на каком-либо предприятии, в том либо ином регионе, стране, в известное время, — она, в общем-то, при капитализме, где господствуют отношения вещной зависимости и наемный труд, определяется рынком. Кроме сказанного, надо принять во внимание, что на производстве трудятся, охвачены производственными отношениями далеко не только рабочие и капиталисты. Любое производство предполагает и наличие вспомогательного, обслуживающего персонала, организаторов определенного процесса (на данном предприятии), управленцев и т.д. Все они выступают участниками производства и, соответственно, вносят свой вклад в ход дела и конечный результат. Потому, складывается довольно сложная палитра взаимосвязей, определяющих положение вещей. Мы намеренно абстрагируемся от всего этого в виду крайней сложности его описания, осмысления, касаясь лишь самого простого и очевидного фрагмента. Тем не менее, можно с полным основанием утверждать, что все многообразие производственных отношений, складывающихся между так называемым «работодателем» и остальными работниками, в конечном счете, сводится к описываемой схеме. Каждый труженик, лишенный вещественных средств производства и занимающий на производстве свое место и, быть может, не являющийся непосредственным производителем стоимости, как рабочий, по сути, эксплуатируется также подобно последнему. Это со всей очевидностью обнаруживается на стадии постиндустриального производства, когда, благодаря предельному обобществлению труда, капиталистической эксплуатации наравне с рабочими подвергаются не только остальные участники производства, но даже простые потребители произведенной продукции. В этом смысле, между прочим, возникает необходимость расширительного понимания рабочего класса, включив в него всех, кого эксплуатирует капитал...
Но продолжим нашу схему. Верно, капиталист платит рабочему за использование его труда не прямо и непосредственно, при покупке. Ибо особенность производства такова, что оно сначала должно создать товары, а затем — реализовать их. А это во времени бывает весьма растянуто. Хотя, нередко капиталист частично оплачивает труд до полной реализации, поскольку, скажем, рабочий просто лишен средств существования, поддержания своей работоспособности. Говорят в этом смысле, что капиталист «авансирует» рабочего. Обычно же, окончательная расплата за приобретенную рабочую силу осуществляется после выпуска и реализации созданной продукции, в итоге за все время потребления рабочей силы. Это считается, что капиталист выплачивает рабочему зарплату.
Весьма важно понять, что зарплата (например, рабочего) никогда не представляет собой «плату за затраченный труд», за то, что он «наработал» («заработал»). Говорят в этом смысле ошибочно: «сколько работал, столько и заработал». На самом же деле, зарплата является платой за стоимость (вернее цену), которой выражается рабочая сила трудящегося. Другое дело, что она, как правило, существенно меньше стоимости. Ибо Капиталист всегда найдет «причины» как снизить ее. В этом, между прочим, выражается одно из направлений капиталистической эксплуатации трудящихся. Но, как бы там ни было, следует признать: зарплата — не плата за проделанный труд, а одноразовая (скажем, в один день) плата за цену рабочей силы как таковой, помноженная на количество разов (дней) ее использования. Она изначально оговаривается вступающими в производственное отношение субъектами, рабочим и капиталистом. А, вообще, регулируется рынком.
Но оставим этот разговор и вернемся ко второй стороне складывающегося отношения. Как сказано, и рабочий, владелец рабочей силы, не покупает у капиталиста средства производства в полном смысле. Он покупает только возможность доступа к ним. Можно сказать, — «арендует» (на оговоренные восемь часов в день) Кстати, на меньшее время, за которое, скажем, рабочий успел бы произвести свое содержание, капиталист ни в коем случае не допустит его на предприятие, ибо это означало бы, что он дарит рабочему свое состояние.
И рабочий не платит капиталисту сразу и непосредственно за означенную покупку, а так договаривается, чтобы расплачиваться с «работодателем» по ходу и в результате создания продуктов. Понятно: коль скоро рабочий трудится до получения зарплаты достаточно долго, ничего за это не получая от капиталиста, — он кредитует последнего в куда большей и, главное, обязательной форме. Выходит, и в данном отношении между ними намечается неравенство. Но иначе, видимо, процесс производства не организовать.
Итак, мы более менее описали канву дела, преуготовили так сказать, «вход в святая святых» капиталистического существования, роста и накопления, подошли к тайне капиталистического обогащения. И об этом поговорим следующий раз. А может, и говорить-т о нет смысла, ибо нам тут, подвизающимся на нашем форуме, вроде, и без того должно быть все ясно в данном отношении. И, тем не менее, — поговорим!

sgaliev

Что же, возможно, Вы правы относительно "неимущего". А может, и неправы. Например, плебс, (древний Рим), безработный, человек, выброшенный за пределы производства (напрочь) в силу полной ненужности (из-за роботизации), дисквалифицировавшийся... Тем не менее, он выступает той силой (скажем, на выборах, на которую может опереться соответствующий избранник... Вообще, тут можно подискутировать. Ведь в современных условиях многие люди в принципе уже не нужны производству (лишние люди). Они, вроде, не потеряли работоспособность (прекариат), хотя, верно и то, что она уже никого не интересует. Но и этих, "выброшенных" ведь общество (в лице государства) должно содержать. Безусловный базовый доход ведь на всех рассчитан, никого не обделяет... Это все - касательно частнособственнических обществ. А что, если взять общество подлинной общественной собственности (при коммунизме). Там ведь быть субъектом экономических отношений в строгом смысле быть нет нужды. Человек и вне официальной работы, вне экономических отношений, сидя у себя в кабинете, за мольбертом, за компом, , думая, - столько может наворочать информации... Так что, надо еще подумать, что это такое "субъект экономических отношений".
Ко всему прочему, ведь термин "имущий" производен от термина "имущество". Это имеющего имущество, мы называем имущим. А не имеющего - "неимущим". В этом смысле, все же, думаю, мое словоупотребление верно: рабочих, других трудящихся (эксплуатируемых, в частности, капиталом), можно считать неимущими. Термин "имущий" подходит и для указания, что, скажем, Петров как обладатель вещественных средств производства, - имущий. а, вот, сидоров, поскольку не обладает данными средствами производства, не считается имущим...
Ваше утверждение, что рабочая сила вещественна, как по мне, не совсем верна. Если и верна, то в очень абстрактной данности (ведь все вокруг вещи). Правда, рабочую силу в буржуазном обществе тоже можно расценивать как "вещь" (в смысле товара). В этом смысле она, действительно, "вещественна". Тем не менее, - не вещественна. И, что бы там ни говорить, голой рабочей силой, как ни пытайся, гвоздя не забить, согласитесь. Вот, потому, молоток и станок должны расцениваться-таки, вещественным фактором производительных сил, а рабочая сила (способности, умения, сила, готовность, ум и проч. человека) - в качестве субъективного фактора, человеческого фактора, если хотите, "живого труда. Да, именно, живого труда, тогда как так называемый вещественный фактор производительных сил представляет собой овеществленный труд человека, "неживой труд".
Ну, и, согласитесь: супермаркет не может быть критерием экономической субъектности человека!

Совершенно верно! И это, как раз, говорит, что законы - объективны: их нельзя нарушать, они, хошь не хошь, но есть, должны быть...
И это, кстати, касается не только исторических, общесоциологических законов. Касается это и нормальных правовых законов, которые, вроде, люди принимают на свое субъективное усмотрение. Ведь любой правовой закон принимается, если серьезно подходить, поскольку этого требует жизнь: без него нельзя жить, он необходим жизненно и проч. собственно, это все и выражает объективность законов общества.
Разумеется, имеется тут и много наносного. Но ни об этом у нас речь...

Ну, думаю, зря это Вы уличаете меня в "масло-масленности".
Вообще-то, можно весь мир, все сущее вокруг выразить через отношения. Кстати, славно известная "Теория относительности" именно об этом.
Что же до общества, то ведь тут сплошь да рядом, одни отношения сидят в других как в матрешке. Можно в этом смысле восходить от самых простейших отношений (например, купля проездного талона) ко все более емким и основательным отношениям. Вот, в этом смысле, отношения собственности и суть одни из тех, которые образуют фундамент не только экономики, но даже общества в целом. При этом общественные отношения могут сознаваться,могут проходить "за спинами" нашими. Являются материальными, идеологическими, межличностными.... Их,действительно, всяких и разных, - сиюминутных и постоянных, значимых и незначимых, - море и еще Байкал...
И,как бы "логичным"дела ни выглядели, мать-действительность-таки такова, что нас, сплошь да рядом вяжут отношения. Они, как силовые линии в магнитном поле, заставляют нас двигаться по своим траекториям, делать это, не делать другое и т.д. Повторюсь, отношения собственности тут - очень важные. Как я показал, они, конечно, не самые важные, но, тем не менее, довольно значимы в нашей жизни.
Хорошо это, что вы заговорили о "распределении собственности между людьми"!
В предыдущем своем сообщении я как-то не совсем точно откликнулся на эту Вашу идею. К сказанному там, давайте, еще спрошу:
Между какими такими людьми речь о распределении собственности. Ведь людей очень много. Если речь об участниках производства, то ведь этими участниками являются и некапиталисты, простые рабочие, скажем так, "неимущие". И что же, - последние тоже получают (или имеют?) свою долю собственности?
Я еще раз повторюсь, что распределять собственность - равносильно тому, чтобы распределять информацию. Сколько ни распределяй, сколько ни отдаввай другим, - у тебя все же, останется столько же ее. Так и с отношениями. Тем более, что сам ты во многом исполнитель-носитель этих отношений. Неверно это собственность рассматривать как всего навсего принадлежность каких-либо предметов некоему лицу. Прежде, чем он эту принадлежность утверждает, нужно чтобы уже существовали условия для такого акта.
Тут примерно так: прежде, чем видеть что-либо, мы должны иметь условия видения. То есть, то, что позволяет нам видеть, что создает некоторое пространство, континуум, где вещи так-то и так-то располагаются, что доступными становятся нашему видению...
Так что, каждое общество создает этот самый континуум для своения (владения) вещей, дел... А мы же, конкретные носители и представители данного общества, как-то поддерживаем и продолжаем, прочим это "поле". Оно, конечно, верно: если б нас не было, - не было б и общества, соответственно, данного поля. Но это - уже другой вопрос...


Но, скажите тогда, ради Бога, с какой такой стати Вы, как владелец денег, капиталов, будете со мной договариваться? Не лучше ли, заплатить кому-либо из ваших близких, и... Да, превратить меня в раба! Почему между нами должны заключаться какие-то "договоры"? Разве между рабовладельцем и другим человеком, которого превращают в рабы, совершаются договоры? Но, коль скоро договоры-таки, совершаются, то на основе чего? Кто заставляет нас, как настоящих джентльменов идти на рынок и там вести весьма учтивый диалог? И как оно так выходит, что один из нас по заключении договора,идет к себе,потираяруки от удовольствия, а другой - бредет,понурив голову, понимая,что продался и с завтрашнего дня начнут "дубить его шкуру" (Маркс)?.. И подобных вопросов очень много! Предполагнают же они, что в обществе как-то уже сложились, существуют некие "силовые линии", ко которым нам и суждено ходить... И участником создания этих линий выступает собственность, отношения собственности.



Ну чего там! И, коль скоро в Грудинины иду, - тоже спрашивают, особливо такие прохвосты-мерзопакостники, как Жирик...
И других ситуаций хватает!


Вместе с квартирой вы не можете продать право собственностина нее, поскольку удостоверение права собственности есть прерогатива государства.
[/quote]

Ну, слава Богу: до государства добрались! НО ведь оно есть не что иное, как общественный институт, призванный выполнять довольно большой круг функций для общества. Это, стало быть, общество в лице государства санкционирует порядок протекания, соблюдения гражданами прав собственности. Верно, правда, и то, что оно (государство) в зависимости от общества бывает разным. Потому как-то само уже и своит, присваивает, высваивает обособляет, собственничает...


Так что никаких "отношений собственности" между людьми не существует! Существуют разнообразные экономические отношения между ними, которые определяются видом и размером собственности, которой владеет каждый из субъектов этих отношений.
[/quote]

Но, даже если так, то ведь все равно отношения собственности складываются между людьми. Вот, они, скажем, меряются собственностями. По своей собственности, делают какие-то заявочки, формируют свои устремления, чего-то ищут. Их собственность заставляет их вступать в контакты с другими людьми и проч. Разве в этом случае данные контакты, как обусловленные собственностью, не должны быть расцениваемы отношениями собственности? Если б у людей не было никакой собственности, разве вступали они во взаимодействия друг с другом, нуждались друг в друге? Разве нужно было бы, скажем, мне, отнимать у Петрова, принадлежащую ему дачу, пакет акций?..

Так что, как ни крути, но отношения собственности должны быть между людьми. Правда, в этом случае (идя за Вами) мы впадаем в ряд абсурдных ситуаций, поскольку у нас каждый человек - сам по себе, "атом", полностью самостоятельный, ничем сверху не регламентированный и проч. Это, согласитесь, довольно просто. Так примерно рассуждали ребята от Гоббса и других всяких там...

Что же, это неплохо! По крайней мере в до сих пор существующей истории оно, по большому счету, к этому все и сводится. Но, все же, как по мне, нужно идти шире, за экономику. ведь с собственностью связаны такие формы подхода человека к действительности, как освоение и присвоение...
Я, если честно, потому о собственности стал говорить, потому на этом всем застрял, чтобы именно на них выйти. И, увы. как-то задержался сильно. А выйти хочу на освоение и присвоение, дабы показать, что освоение человеком действительности, себя самого связано с общетственной собственностью, тогда как присвоение соразмерно частной собственности...
Выше я изложил свое несогласие с этой идеей.
Нет! Определенно с Вами дискутировать - очень даже интересно! Вы удивительно оригинальны!
Что могу сказать тут? Можно многое, но ограничусь единственной репликой. Общество следует понимать основательнее, не в качестве какой-то публичности (договорняка). Общество - это суть человека. Человек возникает с самого начала именно обществом. Это потом, на довольно высокой стадии выхода из "рая", в обществе уже выделяются отдельности всякие там. Поскольку общество суть человека, последний и есть с самого начала и главным образом общество. Больше того: мир, ибо по большому счету, общество и есть мир...
вот, при таком подходе становятся существующими и объективные законы, и собственность такая же, и сама история как объективный, естественно-исторический процесс.... На этом ограничусь по данному вопросу.
И, вообще, ограничусь, поскольку нижеследующее Ваше нуждается для меня в продумке на свежую голову. Честно, не совсем доходит. Тем более - надо и "прожевать" же все это... Так что - постараюсь отреагировать на удаленное в следующем сообщении, опять же, с Вашего согласия!

sgaliev

Несколько повторю концовку предыдущего своего сообщения. Ибо там допустил довольньо серьезные "ляпы" - даженепростительные!..

Очень часто, складывающееся между капиталистом и рабочим, отношение на рынке (в качестве договора) даже носит неосознаваемый, опосредствованный многими моментами, характер. Но, как бы там ни было, оно нужно не только обоим, взаимно нуждающимся, собственникам товаров. В нем заинтересовано само производство, общество в целом. Еще общее — история, бытие.
В начале договора-отношения оба товаровладельца, — так или иначе осознавая достоинства собственного товара, равно, значимость интересующего, — вступают в торг, предопределяемый, к тому же, в конечном счете, рынком (биржей). Оставим в стороне эпоху первоначального накопления капитала, когда трудящиеся, люди, лишенные средств производства, почти ничем не отличались от обыкновенных рабов, скота, с которым можно делать что угодно, вплоть до умерщвления (если будет особо «роптать», сопротивляться насильственному «приобщению» к труду).
Обе стороны (в классическом варианте) договариваются, далее, покупать и продавать друг другу располагаемые товары. Но, в виду исключительных особенностей данных товаров, они также договариваются соблюсти специфику купли-продажи своих товаров. Выражается она в том, что капиталист не лишается своей собственности, уступая (через продажу) ее владельцу рабочей силы. Собственно, последний и не способен ее купить. Рабочая сила как товар тоже не может быть предоставлена (продана) в буквальном смысле. Ибо, в противном случае, она станет безраздельным достоянием собственника средств производства. И сам носитель рабочей силы превратится в раба, чужую принадлежность.
Потому, как тот, так и другой товары продаются-покупаются как бы временно, не полностью, в аренду, найм. Другими словами, — настолько, — чтобы процесс производства мог осуществиться, и чтобы каждая из сторон (вместе с ними общество в целом) смогла создать, следовательно, заполучить необходимый для своего существования результат. Обе стороны уступают друг другу ровно столько собственного товара, чтобы последний, в конечном итоге, оставался при своих владельцах. И уступается именно то, в чем нуждается и чего достаточно противоположной стороне.
Так неимущий человек, владелец рабочей силы получает доступ к средствам производства. А капиталист — для запуска принадлежащих ему средств производства, для создания необходимого себе (товаров, следовательно, стоимостей, прибылей, капиталов), — возможность воспользоваться трудом (рабочей силой) противоположной стороны. И это приобщение рабочей силы (как человеческого, «субъективного» фактора, живого труда) к средствам производства, потребление ее происходит, повторимся, не через насилие, но путем найма. Соединяясь таким образом, средства производства («неживой», овеществленный труд) и труд живой (работников, трудящихся) обеспечивают процесс производства.
Капиталист покупает нанимаемую рабочую силу во временное (например, на рабочий день, состоящий из восьми часов) пользование. Разумеется, он выплачивает за употребление рабочей силы рыночную стоимость (точнее, цену) сводимую, скажем, к трем часам работы...
Здесь следует заметить, что мы говорим обо всем этом схематически. В реальной жизни дела обстоят куда прозаичней. Рабочий день может тянуться «от темна до темна». И рабочая сила используется, скорей, не в правовом русле, а насильственно, репрессивно. Весьма часто (например, в нашем отечестве сегодня) рабочая сила ценится почти ни во что. Скажем, — в одну десятую той стоимости, которую трудящийся произвел за рабочее время. И, конечно же, ни о каком сопоставлении с рыночной ценой труда тут речи не может быть. В этом отношении хозяева мануфактур, фабрик в пору доиндустриального капитализма, — когда только и только труд абсолютно бесправных людей служил источником прибылей, — буквально неистовствовали, изобретая «высшие пилотажи» экзекуции, дабы принудить людей работать на себя почти «задаром». И, тем не менее, следует проконстатировать, что, как бы ни отклонялась цена рабочей силы на каком-либо предприятии, в том либо ином регионе, стране, в известное время, — она, в общем-то, при капитализме, где господствуют отношения вещной зависимости и наемный труд, определяется рынком. Кроме сказанного, надо принять во внимание, что на производстве трудятся, охвачены производственными отношениями далеко не только рабочие и капиталисты. Любое производство предполагает и наличие вспомогательного, обслуживающего персонала, организаторов определенного процесса (на данном предприятии), управленцев и т.д. Все они выступают участниками производства и, соответственно, вносят свой вклад в ход дела и конечный результат. Потому, складывается довольно сложная палитра взаимосвязей, определяющих положение вещей. Мы намеренно абстрагируемся от всего этого в виду крайней сложности его описания, осмысления, касаясь лишь самого простого и очевидного фрагмента. Тем не менее, можно с полным основанием утверждать, что все многообразие производственных отношений, складывающихся между так называемым «работодателем» и остальными работниками, в конечном счете, сводится к описываемой схеме. Каждый труженик, лишенный вещественных средств производства и занимающий на производстве свое место и, быть может, не являющийся непосредственным производителем стоимости, как рабочий, по сути, эксплуатируется также подобно последнему. Это со всей очевидностью обнаруживается на стадии постиндустриального производства, когда, благодаря предельному обобществлению труда, капиталистической эксплуатации наравне с рабочими подвергаются не только остальные участники производства, но даже простые потребители произведенной продукции. В этом смысле, между прочим, возникает необходимость расширительного понимания рабочего класса, включив в него всех, кого эксплуатирует капитал...
Но продолжим схему нашего договора. Верно, согласуется, что капиталист платит рабочему за использование его труда не прямо и непосредственно, при покупке. Ибо особенность производства такова, что оно сначала должно создать товары, а затем — реализовать их. А это во времени бывает весьма растянуто. Хотя, нередко капиталист частично оплачивает труд до полной реализации, поскольку, скажем, рабочий просто лишен средств существования, поддержания своей работоспособности. Говорят в этом смысле, что капиталист «авансирует» рабочего. Обычно же, окончательная расплата за приобретенную рабочую силу предусмотрена после выпуска и реализации созданной продукции, в итоге за все время потребления рабочей силы. Это считается, что капиталист выплачивает рабочему зарплату.
Весьма важно понять, что зарплата (например, рабочего) никогда не представляет собой «плату за затраченный труд», за то, что он «наработал» (заработал). Говорят в этом смысле ошибочно: «сколько работал, столько и заработал». На самом же деле, зарплата является платой за стоимость (вернее цену), которой выражается рабочая сила трудящегося. Другое дело, что она, как правило, существенно меньше стоимости. Ибо Капиталист всегда найдет «причины» как снизить ее. В этом, между прочим, выражается одно из направлений капиталистического угнетения, эксплуатации трудящихся. Но, как бы там ни было, следует признать: зарплата — не плата за проделанный труд, а одноразовая (скажем, в один день) плата за цену рабочей силы как таковой, помноженная на количество разов (дней) ее использования. Она непременно оговаривается вступающими в производственное отношение субъектами, рабочим и капиталистом. А, вообще, регулируется рынком.
Как понятно, в договоре также фиксируется, что и рабочий (владелец рабочей силы), не покупая у капиталиста средства производства в полном смысле, получает только возможность доступа к ним. Можно сказать, — «арендует» (на оговоренные восемь часов в день). Кстати, на меньшее время, за которое, скажем, рабочий успел бы произвести свое содержание, капиталист ни в коем случае не допустит его на предприятие. Противоположное означало бы, что он дарит рабочему («разбазаривает») свое состояние.
Итак, более менее «канва дела» описана. Договор заключен. И договорившиеся стороны расходятся, чтобы с завтрашнего дня начать сотрудничество. И «расходятся» они по-разному. Владелец средств производства, капиталов шествует впереди как капиталист. Владелец рабочей силы следует за ним как его рабочий. «Один многозначительно посмеивается и горит желанием приступить к делу; другой бредет понуро, упирается как человек, который продал на рынке свою собственную шкуру и потому не видит в будущем никакой перспективы, кроме одной: что эту шкуру будут дубить» [Маркс к. Капитал. Том первый. — Т. 23, С. 87]. Оба (причем, каждый по-своему) предвкушают, порой даже не давая себе полного отчета, предстоящее. Каждый в этом смысле несет с собой тайну. Да, тайну капиталистического обогащения и эксплуатации трудящихся! Попробуем же, вслед за Марксом, разоблачить ее.
Вот, приступили обе стороны к работе. Один в своем кабинете, за счетами и «амбарными книгами» (в основном так классический капитал существует). А другой — стал за станок, верстак, взялся за инструменты. Вот, на нем-то теперь и сосредоточим свое внимание. Ведь именно с его трудом, в общем-то и связана искомая «тайна». Лишь он (трудящийся, рабочий) является созидателем богатств, капиталов.
Допустим, трудясь 8 часов, работник, как ясно, означенные три часа (а то куда меньше) должен «вкалывать» ради производства стоимости своей рабочей силы. Проще говоря, — самообеспечения. Какое-то незначительное время (пусть, час) он будет трудиться за предоставленную возможность воспользоваться собственностью на капиталиста. А еще точнее, — чтобы оплатить, заявленное последним, в конечном счете, рынком, содержание средств производства, включая их расход, изнашивание (амортизацию) в процессе труда. А остальные 4 часа?.. Что с ними происходит? Ведь в течение их рабочий тоже трудится. Разумеется, за это время и продукт нарабатывается.
Таким образом, восьмичасовый рабочий день рабочего вмещает:
1) время, в ходе которого рабочий, вроде бы, трудится на содержание своей рабочей силы и которое ему капиталист отдаст в качестве так называемой «зарплаты»;
2) время, которое рабочий работает в счет платы за использование средств производства, оговоренное с их хозяином;
3) оставшееся, за вычетом означенного, время (где-то 4 часа).
Можно объединить первые два момента, время, где рабочий трудится по необходимости, в так называемое «необходимое рабочее время». Третий же момент работы тогда составит не необходимое, а [B]дополнительное время[//B], откуда и соответствующее название.
Теперь мы можем сказать, что происходит с продуктом, выработанным рабочим в течение дополнительного рабочего времени. Он весь, безоговорочно забирается, причем, вроде, «на полном основании» капиталистом. Они ведь договорились, хозяин, согласно договору, нанял рабочего на восьмичасовый рабочий день, оплатил стоимость (цену) его труда. А потому, действительно, вправе забирать лишний продукт себе.
И, вообще, капиталист, — будучи владельцем средств производства (куда дорогих и «значимых» рабочей силы), а главное, поддерживаемый, поощряемый «законом», — в данном отношении далеко не равноправен работнику, находится в куда выгодном положении по сравнению с ним. И поскольку, неоговоренное, как бы «лишнее» время с произведенной в его течение продукцией, работник никак не в силах присвоить себе, оно беспрепятственно достается хозяину в качестве «господина положения вещей»...
Как кажется, в данном договоре-процессе (отношении) все нормально, все справедливо с правовой точки зрения. Можно не обращать внимания на кой-какие «мелочи», все же, вызывающие ощущение чего-то «неладного». Каждый участник, очевидно, в результате получает по доле и содержанию своего участия в производственном процессе. По большому счету, рабочему нет, вроде оснований сетовать на хозяина в несправедливом обхождении с ним. Дела складываются настолько справедливо, что не понятно даже, как и откуда производство создает прибыли, как капиталист богатеет, наращивает капитал, доходы, коль скоро стороны не нарушают договор. Ведь, как известно, купля-продажа (обмен) совершается адекватно, поскольку нет (с какой-либо стороны) «спекуляции»...
Не случайно ведь, обычное сознание полагает, что рост богатства капиталиста происходит в процессе торговли, спекулятивными операциями, за счет разницы цен в различных точках рынка и т.п. И в этом смысле он (капиталист) нисколько не притесняет, «не обижает» рабочих, трудящихся. Можно даже в таком духе договориться до благодетельной миссии капиталиста как «работодателя», «кормильца» и проч. Тут уже недалеко до представления, что наш бизнесмен, предприниматель — нормальный, даже «хороший человек». Ведь « он тоже работает», и зачастую — больше «подчиненных». К тому же, работа его куда важней и полезней. По крайней мере, — «дает возможность заработать рабочим». Отсюда и не только, даже «за то, что он организует работу, ему положено получать больше рабочих" [См. об этом хорошую работу: Гагина Г. Должен ли бизнесмен получать больше рабочего? // http://south-worker.com/dolzhen-li-b...she-rabochego].
Но капиталист (в классическом виде) не волшебник. И, вряд ли, собственными руками и головой он может заработать так много, что и самому хватит с лихвой, и на «благодетельные дела» останется (в качестве «содержания» работников). С другой стороны, капиталист — не купец, не торговец. И хоть, иной раз он и имеет барыши от «выручки», продажи, тем не менее, подлинная «тайна» его обогащения в другом. Она не упрятана также во всевозможных спекуляциях, ухищрениях «умной» стороны (по типу «вершков и корешков» из известной сказки).
Да, обыкновенным обманом, спекуляцией, перепродажей нарастить стоимость, вращающихся, по крайней мере, на классически-капиталистическом рынке, товаров, услуг, денег невозможно. Значит, невозможно и обеспечить капитал как таковой в качестве самовозрастающей стоимости. Переток денег из одних рук в другие ничего нового, по крайней мере, для классического производства в целом, тем более, обществу не приносит. Так что, как бы на рынке реально дела ни складывались, подлинная суть капиталистического обогащения выражается не в купле-продаже. Хотя, верно и то, что вне данного процесса капитал тоже не возникает. Тем более — невозможным становится выглядеть «благодетелем» с помощью собственных «мозолей» и «шишек» на поприще честного труда. Хотя, опять же, — без особого труда редко капиталистом станешь...
В равной мере не следует зацикливать капиталистическую наживу, причину, источник последней в том, что называется «эксплуатацией» (в смысле насилия) трудящихся, как бы верным последнее ни было. Конечно, капиталист старается всегда платить трудящемуся не столько стоимость его рабочей силы, сколько цену. При этом последняя, как правило, на много ниже стоимости. Если, к тому же, прибавить, что рабочие постоянно ущемляются в правах, в потреблении, в обеспечении им нормальных условий работы, социальной реабилитации, что они постоянно обкладываются всевозможными «штрафами», вычетами, надуманными «урезаниями заработка» и т.п., то идея эксплуататорской (насильственно-захватнической) природы капиталистического обогащения становится довольно приемлемой. Тем более, — когда речь заходит о такой эксплуатации, когда работники буквально низведены до статуса рабов в условиях обычно примитивного (мануфактурного) производства. Здесь иных возможностей извлечения прибылей, помимо, так сказать, «выжимания соков» из трудящихся, «хозяева» не усматривают.
Однако, — как бы ни мало платил капиталист рабочим, как бы ни был он, иной раз жестоким грабителем, паразитирующим на труде работников (откуда беспрестанная борьба последних за право на достойную жизнь и зарплату, за ее повышение), какой бы эксплуатации в данном и других отношениях «хозяева» ни подвергали трудящихся, — все равно не здесь нужно искать сущностный исток их прибылей. Не в том дело, как это представляют себе некоторые. «Всякий бизнесмен, — пишет означенный выше автор, — действуя в соответствии с законами капиталистического производства, обязан не полностью оплачивать труд работающих у него наемных работников. Только в этом случае он будет иметь ту самую прибыль, ради которой затевал <свое дело>. А это означает, что наемные работники на всякого хозяина-работодателя часть своего времени работают бесплатно, даром отдавая ему свой труд» [там же].
Как бы ни казался правым, автор, все же, несколько не точен в своем понимании. Верно, конечно, что капиталист старается недоплачивать работнику его труд разными ухищрениями. Правда и то, что поступать так он не совсем обязан законами производства. Как, между прочим, — и в целях наживы нарушать технологию изготовления продукции, выпускать заведомо опасные для жизни, некачественные товары, а порой, и уничтожать их, создавать искусственные дисбалансы на рынках, манипулировать сознанием покупателей, — что в конкурентной действительности встречается сплошь да рядом. Но, верно также: встречаются и примеры противоположной направленности. В равной мере не составит труда, привести множество фактов, когда капиталист оплачивает труд работников в соответствии с его стоимостью. Вон, наш Грудя каков!!!..
Так что, повторимся, дело в несколько другом. Какими бы конкретными примерами разного достоинства жизнь ни изобиловала, капиталист-таки, за труд платит. И здесь — самая «загвоздка». Он платит за труд не в качестве того, что выражается в проделанном работником, как представляется многим, в частности, процитированному автору. Оплачивается лишь труд как синоним рабочей силы. Ведь именно этот труд, как рабочую силу предприниматель покупает на рынке. Он не обязуется договором платить рабочему за все, что последний выработает. Иначе, — что бы ему осталось? Оплате, по договору, подлежит лишь то, что труд работника (рабочая сила) стоит, вернее, ценится. Этот момент, как раз, и не учитывается многими. Кстати, сам капиталист тоже ведь работает и имеет право на получение своей доли (заработка)...
Стало быть, не следует ограничивать эксплуатацию лишь обозначенными («насильственными») моментами, а брать ее шире. Тогда, быть может, и обнажится подлинное существо дела.
Не следует, наконец, находить тайну капиталистического обогащения и в развитии техники, в автоматах, роботах и проч. Единственным источником стоимости (в том числе прибавочной, основы капиталистической прибыли), какими бы средствами люди ни производили вплоть до самых высокотехничных (роботов, ИИ, киборгов, трансгуманов…), был, остается и будет только живой труд трудящегося человека. Лишь привилегией живого человеческого труда является создание новых стоимостей, следовательно, богатств. Это, между прочим, с особой силой становится очевидным с приходом информационного общества. Потому, только в человеческом труде, кого бы последний ни представлял, нужно искать «тайну» капиталистического обогащения. В условиях классического (доиндустриального и индустриального капитализма) этим источником, несомненно, является труд пролетария, рабочая сила трудящихся масс.
На самом деле. Вся «тайна» капиталистического обогащения, при прочих равных обстоятельствах, кроется (причем, часто специально забалтываемая, упрятываемая господствующими классами и их идеологией) в весьма специфической особенности товара «рабочая сила». Специфика данная состоит в том, что рабочая сила в процессе своего использования всегда создает гораздо больше стоимости, чем стоит (ценится) сама. Кстати, именно поэтому, как только люди открыли, что человек может создавать куда больше, нежели съедает, его с тех пор перестали есть, но стали эксплуатировать, начав с превращения его в раба...
Вот, на этом самом факте, скажем так, «сверхпроизводительности» рабочей силы и базируется современное производство. Процесс производства так обустроен, что здесь, помимо «зарабатывания» своего собственного содержания (зарплаты), рабочая сила создает дополнительно такую стоимость, которая, будучи сверх ее собственной стоимости, уже не принадлежит, по договору (и по господствующему праву), собственнику рабочей силы. Эту дополнительную (прибавочную) стоимость, созидаемую не в необходимое рабочее время, а во время дополнительное (в 4 оставшиеся часа по нашей схеме) сполна и безоговорочно присваивает собственник средств производства (капиталист).
Происходит присвоение прибавочной стоимости, производимой в дополнительное рабочее время, даже постольку, поскольку, — как бы равноправными в процессе производства капиталист и рабочий ни выступали, и как бы безнравственным ни казался капиталист, присваивая прибавочную стоимость, — в любом случае, сила, власть, общественная поддержка, право на его стороне. Он ведь, повторимся, в производственном процессе занимает ключевое положение. Главенствует, — значит, также имеет больше прав, свобод.
Подчеркнем, с морально-этической стороны (по большому счету, только и являющему истину в высшей инстанции) присвоение капиталистом прибавочной стоимости всегда выступает чем-то безнравственным, несправедливым, гнусным. Ведь на нее имеет все основания претендовать и работник. И, сознавая это (пусть даже в безотчетной форме), рабочий класс никогда не может примириться с таким бессовестным обкрадыванием (эксплуатацией, о которой мало кто говорит) себя. Он выступает, поднимается на борьбу за подлинное равноправие и справедливость. В частности, — касательно созидаемой стоимости. Ибо, присваиваемая капиталистами, последняя идет лишь на удовлетворение, обеспечение эгоистических потреб небольшой кучки людей в ущерб всему остальному обществу, трудящимся. Если б данная стоимость служила всему народу, на благо каждого человека, расцвету подлинной человечности, — трудящиеся могли бы вполне довольствоваться заведенным порядком...
Кстати, двигаясь в данном ключе, вполне логичной и справедливой становится критикуемая многими идея так называемой «насильственной эксплуатации». Ведь очевидно, что, — поскольку капиталисты, присваивая себе произведенную стоимость, прибыли, наработанные трудящимися, потребляют все это, ненормально, удовлетворяя свои паразитические, порой, антигуманные нужды, но не на общенародное благо, развитие подлинной человечности, — трудящиеся имеют все основания обвинять их в узурпации всеобщего достояния, в обкрадывании народа, общества и т.п. Вот, и в этом смысле современный рабочий класс, трудящиеся, прежде всего, призваны выступать против эксплуатации и гнета народа частными собственниками, за подлинно нормальные взаимоотношения и ход дел в жизни, за подлинно справедливое направление и потребление созидаемого общественного богатства, за учреждение общественной собственности. Между тем, это, как и многое другое, в принципе, достижимо лишь по преодолении частной собственности, капитализма как такового и, вообще, производящего способа человеческого бытия.
Однако, говоря о борьбе рабочего класса, трудящихся за достойную жизнь, справедливую оплату труда, направление создаваемых богатств во благо всего народа, человечности, следует видеть, что в самой среде их, зачастую «гнездятся» умозрения, настроения, вполне лояльные к капиталистической эксплуатации, присвоению прибавочной стоимости, к положению вещей описываемых условий. Трудящиеся массы во многом заражены духом и психологией потребительства, буржуазности. Почему и встречаемы, например, заявки типа, что Его (рабочего) особо-то и не волнует, бесплатный уход части вершимого им труда «работодателю». «Пусть уходит», может сказать он самодовольно (вплоть до эгоистичности). «Я в чужой карман не заглядываю. Главное, что меня вполне устраивает та плата, которую я получаю за свою работу» [См.: Там же]. Одержимый сознанием «безынтересности» к содержанию «чужого кармана», наш «трудяга» даже преисполнен самоуважением, гордостью за себя. Ведь интерес к «чужому карману» аморален, неэтичен...
Может, это в некотором смысле и верно. Особенно, когда речь идет о коллективе людей, подлинно равноправных, одинаково свободных, проявляющих себя всесторонне развито, неотчужденно, располагающих равными возможностями на самореализацию. Наконец, — связанных общественными отношениями собственности, где исключается эксплуатация человека человеком. Между тем, буржуазная действительность, условия производства, в частности капиталистические производственные отношения, — далеко не реальность означенной сферы жизни. Потому, действительно, исповедуемая нашим «трудягой» позиция, скорей, насквозь пронизана буржуазностью. Причем, «буржуазностью» — не столько от низов, трудящихся, сколько от самой буржуазии, господ. Иначе и не может быть: перед нами «этика ложная, буржуазная, это этика раба, активно пропагандируемая и насаждаемая в нашем обществе с подачи тех самых бизнесменов и предпринимателей, которым совершенно невыгодно, чтобы наемные работники интересовались их реальными доходами» [там же].
Вообще, надо понимать, что в буржуазном обществе, где господствует буржуазная же собственность, соответственно, идеология, иного положения вещей и не может быть. Почти любой массовый представитель здесь заражен (пусть в разной степени) буржуазным сознанием, психологией. Каждый, так сказать, «буржуа на своем месте»...
В этом смысле к капиталисту относительно того, что он незаконно присваивает чужой труд, тем более не оправдано придираться. Невозможно это и с правовой точки зрения. Не случайно, мало кто выразит сомнение в правомерности присвоения капиталистом дополнительной стоимости, создаваемой трудящимися в виде «прибавочной стоимости». Между тем, она-то и выступает безусловным источником и средством, которым капиталист непременно обогащается, так как использует наемный труд, следовательно, рабочую силу в процессе производства. Повторимся, строго говоря, в классическом капитализме иначе дело не может обстоять. Иных действительных форм самообогащения, помимо присвоения прибавочной стоимости, создаваемой трудящимися как непосредственными производителями, не существует. Все другие (побочные) формы роста капитала, коль скоро они имеются и возможны, — лишь нечто второстепенное, не основное для системы капитализма. Покуда существуют капиталистические частнособственнические производственные отношения, производство и присвоение прибавочной стоимости будет выступать главным источником, основой существования капитализма. И не важно, что субъекты производства прибавочной стоимости могут меняться, вплоть до того, что ими может стать все общество. Например, в постиндустриальном обществе, где при наличии еще частной собственности труд приобретает общественный характер в предельно развитой данности. Да и частная собственность предельно обобщается, обобществляется (становясь корпоративной, «народной», акционерной, транснациональной и т.д.).

sgaliev

Попробую теперь отреагировать на концовку Вашего предыдущего сообщения, ув. Voxverus.
Честно говоря, не уверен, что получится.

Можно говорить и о других законах, принимаемых государством. Но, как бы там ни было, законы государство принимает лишь постольку, поскольку на это оно уполномочено обществом. Конечно, бывает так часто, что государство не выражает всех в обществе, даже социальные группы, сообщества, организации. Но в целом, оно-таки, возникает и существует именно ради выполнения,несения нужных обществу функций. Самостоятельного от общества государства нет и быть не может. Если-таки, есть, то лишь потому, что оно (государство) узурпирует права и статус общества. Здесь мы наблюдаем так называемый комплекс "Пигмалиона". В частнособственнических обществах, где непременно имеется государство, такое нередко происходит. Больше. Само государство узурпируется отдельным лицом. "Государство - это Я", заявлял чванливо известный король...
И следующее. приведенные Вами законы, опять же, выражают, регулируют только и только взаимоотношения людей вокруг тех либо иных предметов. И эти законы - далеко не просто государственные: они общественные, хоть и из области юридико-правовой и проч.
Так что везде и всюду вокруг нас царят общественные отношения.
В этом ключе, не мешало бы подчеркнуть, что производственные отношения, о которых часто говорят, это не просто экономические отношения, отношения, имеющие место в производстве как экономической категории. Производственные отношения, если понимать производство (создание людьми необходимых для существования благ) широко, емко, это, считай, все отношения общества как системы, где человек реализует себя. Короче, производство и производственные отношения следовало бы понимать расширенно, выходя далеко за пределы сугубой экономики. И конечно же, тогда пришлось бы производственные отношения не ограничивать рамками труда, обмена, потребления, распределения и собственности, сколь не важны они. Но, как бы там ни было, во всем данном комплексе отношений (назовем-таки, их производственными отношениями) отношения собственности есть господствующие, задающие тон остальным отношениям.
Потому, скажем, в зависимости от отношений собственности (собственности) будут специфически осуществляться и отношения распределения, и отношения потребления, обмена и труда, - все остальные отношения.

Совершенно верно
Сказанное дополняет и укрепляет утверждаемое мной.

Если честно, - не понимаю, почему Вы ставите этот вопрос. Я, вообще-то не говорил, что между человеком и вещами возможны общественные отношения. Хотя, если подумать, они-таки, возможны. Достаточно лишь вспомнить, что любая вещь, ставшая предметом, есть, как бы сказал Маркс, "Человеческое отношение человека к другому человеку". Я бы так не выразился, вообще-то, ибо это утверждение попахивает известным субъективизмом (хоть и хорошим). Но, тем не менее, с мыслителем можно во многом согласиться. И, коль скоро дела обстоят так, каждая вещь есть человечно представшая вещь, к ней можно относиться общественно( человечно). Так, коль скоро я сохраняю, берегу данный стол, данный талисман, данный подарок от близких, сохраняю его, забочусь, чувствую даже некоторое тепло, встречное движение от него к себе, - вот, в таком ключе можно-таки видеть это самое общественное (человеческое, человечное) отношение. собственно, когда нас учат беречь имущество (общественное ли, личное), не является ли это выражением общественного отношения к вещам?..
А с другой стороны, ежели смотреть на дело шире, то между любыми вещами, предметами (в том числе между человеком и вещью) можно находить разного рода отношения. Уже потому, что данные предметы как-то связаны, выражают какую-либо связь, можно фиксировать, что они соотносятся, имеют взаимоотношение. В действительности вокруг и внутри нас все относительно, все есть отношения. Так, атом - отношения образующих его частиц. Стол - отношения, образующих его частей, между мной и столом тоже есть взаимодействие, отношение. Я сам как физиологическое сущее есть не что иное, как взаимосвязь (взаимоотношение) моих органов...
На мое утверждение:
Цитата:
...Невозможно, чтобы собственность сводилась к владению мной предметом.

Вы реагируете:

Кажется. я на этот счет в предыдущих сообщениях выразился определенно. Повторюсь. Собственно, Вы сами это повторяете. Ведь уже в приведенной фразе говорите, что мы владеем предметом. Но ведь что есть владение, как не то, что мне, как гражданину, законопослушному члену общества дозволяется это самое владение. Так, скажем, если Вы нашли золотой клад на территории данной страны (государства, общества), разве вы можете себе позволить самонадеянно, самодостаточно считать себя владельцем этого клада? Нет, разумеется! Конечно, Вы можете-таки, это себе позволить. Но тогда Вам придется нарушить существующие в обществе законы... Эти законы, между прочим, будучи юридическими законами, всегда есть законы о правах (одних) и обязанностях (других). Любой закон относительно каких-либо важных предметов определяет эти права и обязанности. А права и обязанности, вместе взятые, - они же и есть отношение. Потому, каждый закон утверждает, фиксирует, регламентирует какое-либо отношение между общественными существами по поводу каких-либо предметов... Право, между тем, не есть что-то самостоятельное, постороннее для общества. Право - средство утверждения, существования, сохранения общества, его инструмент (как, собственно, и государство, любой другой общественный институт, поприще деятельности людей)...

Совершенно верно, достаточно! Однако, надо же понимать, что документ этот выдан мне государством, какой-либо конторой от имени соответствующего общества. Разве эти конторы с государствами без данного общества что-либо значат? Поменяете общество, господствующую здесь форму, тип собственности, - поменяется и государство, и конторы. Они начнут работать на иной лад. Больше. Быть может, и те же люди останутся в аппарате, на местах, но, тем не менее, они уже будут выполнять нечто иное. Снова-таки, возможно по форме и то же самое (выдавать, штамповать документы), но содержание и дух этих документов окажется уже принципиально иным...

Очень умно подкололи! Но, тем не менее, думается "Торпеда-то мимопрошла!".
Марксизм тем, как раз, и замечателен, что не выдает мышей за слоников. Он впервые в философском движении стал на очень прочную и надежную основу. Можно упрекать его в том, что "основа" не укрепляется, не расширяется, что "строительные материалы" какие-то однообразные и ветхие, что иной раз, он за достижениями прогресса не поспевает, что в догматизм впадает, "защитнички" мельчают... (Впрочем, кого невозможно в нашем мире не упрекнуть?). Но...
Марксизм, несмотря на всякие перипетии жизни и истории, стран и народов, - это просто грандиозное приобретение человечества... Как замечательно указал Ж.-П. Сартр, "Марксизм невозможно опровергнуть, уличить во лжи. Марксизм можно лишь развивать!".

Не так-то здесь все просто!

Бесконечно признателен Вам, дорогой, за эти вопросы! Собственно, со следующего своего сообщения я и постараюсь сосредоточиться на всем этом.

sgaliev

Итак, мы несколько разобрались с существом того, как частная собственность посредством создания и присвоения прибавочной стоимости обогащает капиталистов. Вообще, осмыслили существо частной собственности. Разумеется, сказанное, весьма поверхностно и даже схематично, упускает многие моменты и особенности проявления частной собственности в эксплуататорских обществах. Мы попытались осмыслить частную собственность лишь в ее классической данности.
Между тем, «классическое» в становлении соответствующих обществ — лишь промежуточное состояние. Его наличие уже само по себе говорит, что данные общества развиваются, проходят различные стадии. И, конечно же, на каждой из этих стадий частная собственность обнаруживает себя тоже специфически.
Между тем, мы почти вскользь прошлись по частной собственности традиционных обществ. Причем, — вообще не говорили о ней на различных этапах становления рабовладения и феодализма. Больше, — как-то обошли последние стороной. Точно также поступили и с капитализмом. Ограничились кратким описанием классически капиталистической собственности, раскрыв, также предельно общо, как и почему здесь совершается обогащение капитала. Оставили при этом характеристику различных форм прибавочной стоимости. Главное — совершенно не раскрыли становление собственности, сопряженной с динамикой самого буржуазного общества. А ведь в этой динамике меняется весьма многое: далеко не только особенности частной собственности, но также взаимоотношения капитала и труда, место человека в производственном процессе, сам последний. И, конечно же, — особенности капиталистического обогащения.
Действительно, капитализм в своем становлении проходит три исторически значимые этапа: доиндустриальный (мануфактурный), индустриальный (промышленный) и постиндустриальный. При ближайшем рассмотрении в каждом из данных этапов легко выделить собственные стадии, ступени. Так, в становлении индустриального капитализма говорят о классическом капитализме и индустриально развитом капитализме. В становлении постиндустриального капитализма легко выделить стадию собственно постиндустриальную (постиндустриальное общество) и стадию под названием информационного общества. К сожалению, останавливаться на всем этом, — как и особенностях, приобретаемых частной собственностью и функционированием капитала на каждой из означенных (и не только) ступеней, — здесь мы не можем себе позволить. Эта работа проделана нами в другом месте.
Мы, действительно, довольно далеко отклонились от предмета нашего исследования. А потому, как бы возвращаясь к нему, в нижеследующем поведем разговор уже об общественной собственности и сопровождающих ее переменах в обществе. В том числе, — свидетельствующих коммунизм, событийное человеческое бытие.
И начнем мы свой разговор с осмысления общественной собственности при социализме. Именно здесь она по-настоящему складывается. Верно и то, что отдельные ее элементы, проявления, ростки даже намечаются в условиях постиндустриального капитализма, складывающегося параллельно с социалистическим направлением движения истории.
Итак, давайте, сначала в двух словах определимся с социализмом как переходом к произведенческой практике и альтернативой капиталистической постиндустриализации. Это и позволит нам вплотную подойти к осмыслению особенностей общественной собственности.
По сути, социализм — это логический вывод, диалектически отрицающий результат движения капитализма в его классической данности. Вместе с тем, он выражает такой способ человеческого бытия в мире, который уже, — в силу исчерпания производящей практики, невозможности дальнейшего движения истории на ее основе, — выступает начальным этапом-ступенью утверждения практики осваивающе-произведенческой. Производящая практика в лице капитализма на стадии индустриального общества породила множество антагонистических противоречий, тупиков, завалов, выбраться из которых средствами, доступными капитализму, не способна. Отсюда, между прочим, историю настигает беспролазный глобальный кризис: капитализм в буквальном смысле вырождается, теряет всякий рациональный смысл, реальные возможности своего бытия. Как следствие, разражаются мировые войны, социалистические и национально-освободительные революции, антиимпериалистическая и антиколониальная борьба народов. Да, приходит Великий Октябрь, открывается пора социалистической истории, призванная утверждать человека путями произведенческой практики как субстанции событийного человеческого бытия. Ниже, таким образом, нам предстоит осмыслить альтернативу капиталистического становления постиндустриализма, социализм. Причем, мы коснемся лишь некоторых черт последнего, поскольку они, как представляется, всего рельефней выражают особенности произведенческой практики.
Как понятно, социализм — не прямое и единственное следствие индустриального этапа истории. Последняя не разражается столь прямолинейно, осуществляясь, естественно, не по какому-то шаблону, единой схеме, однотипно везде и всюду. Среди различных вариантов самоосуществления истории непременно присутствует и такой, который, собственно, и может быть назван социализмом. Во всяком случае, устроители данного варианта предпринимают все доступное для подавления, устранения форм буржуазности, явивших свою неприглядность, негативы сполна, дабы на самом деле новое общество располагаемыми средствами служило народу, росту человечности и бытийности в мире, формированию людей как высоко сознательных созидателей своей жизни. Социалистические дела обустраиваются так, чтобы оплодотворить производящий способ бытия людей (общий у него с капитализмом) семенами качественно новой творческой активности, дать простор восхождению произведенческих ростков, которыми, опять же, чревата производящая практика.
История, стало быть, вызрела до социализма. А потому, последний — одна из реально-возможных перспектив, коими разворачивается постиндустриализм, воспоследствующий индустриальному способу производства. Само постиндустриальное производство являет общую основу, единую линию, протягиваемую поначалу и главным образом, помимо социализма, капитализмом. Другими словами, разрешающий противоречия, коллизии, исторические тупики индустриализма постиндустриализм, в свою очередь, — чтобы не только совладать с доставшимся «наследством», но также двинуться дальше, — имеет перед собой, по крайней мере, два направления развертывания. Одно пошло утверждать постиндустриализм на капиталистических путях, а другому — выпал социализм (который эти пути «выпрямляет»).
Нет нужды разворачивать характеристику постиндустриализма, поскольку в других работах кое-что нами проделано. К тому же, данный предмет неплохо осмыслен в существующей литературе и, в целом, схвачен сознанием общественности. Заметим лишь: постиндустриализм (как и обозначенные варианты его) объективно призван всем предшествующим ходом движения. И не будет преувеличением-натяжкой сказать, что призван он, дабы в истории, наконец, восторжествовала элементарная социальная справедливость. Опять-таки, у него достаточно реальных возможностей для воплощения последней. Но, действительность, вроде, обнаруживает нечто противоположное: нет вокруг ни реализованных возможностей с призваниями, ни справедливости. Общественная система крайне тяжело справляется как с внутренними, так и внешними деструктивными поползновениями. Несмотря на это, нельзя-таки, отказаться от только что сказанного, от признания положительных моментов. Многие реальные возможности, открываемые постиндустриальным становлением, — вершись оно в благоприятной ситуации, логике и нацеленности, — несомненно, приносили бы положительный результат. Да, речь идет о ситуации и направлении движения, где преодолеваются расколотость и безбытийность человеческого бытия, частно-эгоистическое мироотношение, тяготения. Обеспечивается гармония между собственностью и трудом, человеком и миром, общественным и частным. Научно-технический прогресс совершается, не впадая в тупики, служа человеку, миру. Вместе с преодолением присваивающего жизнепроявления, с обобществлением собственности утверждается осваивающе-произведенческое бытие человека в мире.
Все это, конечно, выражает вариант исторического движения, долженствующий быть названным социализмом. При этом, поскольку постиндустриализм проходит в своем становлении две ступени, каждой из последних как капиталистически-деструктивно разворачивающихся, противостоит свой социалистический антипод. Можно потому вести речь также о двух этапах социалистического становления, как бы «исправляющих», обходящих коллизии с тупиками, зигзаги, топтания на месте, — которые непременно выпадают на путях капиталистически формирующегося постиндустриализма.
Да, реальная история постиндустриализма в преобладающем порядке реализуется капиталистическим разворотом. Социализм, особенно на первой постиндустриальной ступени выглядит даже какой-то случайностью, не долженствующей быть, «исторической ошибкой».
Нельзя не видеть, постиндустриализм по-капиталистически — это разного рода перипетии, претерпеваемые земной историей под влиянием современного запада, являющего капитал в наиболее выраженной (метропольной) представленности. Человечество, довольно быстро продвинувшись данным путем, заполучило весьма многие результаты, блага, успехи даже общечеловеческого ранга. Вместе с тем, капиталистически вершимый постиндустриализм вызвал к жизни и невиданные прежде беды, «болячки», страдания, отчужденные формы, усугубляя при сем унаследованное из предшествующей поры. Все они, как из рога изобилия, навалились на мир. Да так, что буржуазный путь нынче просто кричит своей тупиковостью, невозможностью дальнейшего движения им. Больше. Чего бы сегодня ни коснуться, — экономики, потребления, распределения, производительности труда, человека, общественных, политико-правовых отношений, международных, национальных, глобальных проблем, духовности, — все нынче, коль скоро тянется к жизни, так либо иначе, увязано (порой безотчетно) с социалистической перспективой.
Но, с другой стороны, не очень-то ясно, как понимать последнюю, какой модели держаться, каким образом ее реализовать, какие «рычаги потянуть», дабы выбраться к социализму и, не сходя с «лезвия бритвы» последнего, идти дальше... Данный круг вопросов весьма актуален, муссируется отнюдь не только узкими специалистами, исследователями, равно связывающими себя с означенной перспективой, представляющими левые движения. Социалистическая перспектива насущна и для современных буржуазных идеологов, власть предержащих сил. Ибо, проводимая ими, бесчеловечная и безбытийная политика сегодня вплотную привела мир к краю гибельной катастрофы, множит ряды противников себе, настраивает народы на антикапиталистические шаги, вплоть до социализма, пусть и по-своему понимаемого.
Действительно, во имя спасения, выхода из глобальной кризисности нужны радикально иные, нежели традиционно-буржуазные, средства, меры, пути движения. Запад, утверждающий постиндустриальные перемены на капиталистических путях, тоже сознает стоящие тупики. Потому, между прочим, уже давно, силясь выбраться из них, всяко изобретает антиутопические (преимущественно депопуляторского толка) картинки типа "золотой миллиард", "новый мировой порядок", «новое средневековье» и проч. Придуман и насаждается также так называемый «западный социализм» (что тоже, «демократический социализм», «социальное общество» и проч.), основанный на «либерастической закваске». Дабы «облегчить» тонущее «судно», даже от либерализма хотят отделаться, от монетаризма, от глобализма, панамериканизма. Феномен трампизма в этом смысле не есть ли нагляднейший пример означенных попыток избежать «кораблекрушения»?..
Точно также пришла нужда отказаться от паразитирования и раскрутки капитала на извращенной модели инновационной экономики, где довольно успешно извлекались барыши на возгонке потребительства всевозможными средствами современной информационной и коммуникационной техники. Перед трампистами, — если им действительно удастся вести свою линию, по крайней мере, как ее наметили на предвыборностях, — стоят весьма серьезные (представляется, даже невыполнимые) задачи в этом смысле. Причем, — не только в борьбе с «банкстерами», но и с «корпоратократией». Последняя основательно коррупционна, прониклась опытом паразитирования на государственном бюджете, — как считают некоторые авторы, заимствованном из нашей советской системы, — в военпроме, медицине, образовании, страховании и т.д. [См. :Владимир Бровкин. Союз советских социалистических штатов Америки // svpressa.ru/blogs/article/163421].
И, что, опять же, важно, цели всей данной борьбы, как и стремления вырваться из затягивающей бездны, как ни крути, социалистические, независимо даже от их понимания. Собственно, оно по-другому и не может быть, не воспринимается, почему и изобретаются разного рода модели социализма, хоть и на либерально-буржуазный лад. В условиях, — когда нужны интенсивные средства роста экономики, развития общества за счет внутренних (человеческих) ресурсов, а НТП и информатизация застопорились без подобающего подлинно человечного и бытийного обхождения с ними, труд и собственность предельно обобществлены (пусть и в извращенной данности), а наличная культура, ценностная ориентация без радикального обновления безоговорочно деструктивны, — уже не позволительно продолжать жизнь по-прежнему. То есть, на частнособственнических, либерально-капиталистических устремлениях, психологии, ценностях, смыслах, порождаемых, как сказал бы К. Маркс, «отношениями вещной зависимости». К тому же, «социализмы», замешанные на всей этой «закваске», ничего не дадут в плане просветления, дальнейшего прогресса.
Несомненно, нужен и спасителен социализм, реализующийся (пусть поначалу в качестве цели, долженствующего быть, что утверждается постепенно) постпроизводственной, произведенчески-осваивающей практикой. Он осуществляет событийное человеческое бытие (коммунизм), утверждает произведенчески-общественную собственность, подлинно человечного человека. Лишь он способен пробудить творческие силы и энергетику людей, которым, действительно, станет по плечу и инновационная экономика, и интенсивный путь движения. Главное — обретение и удержание последнего в ответствующем бытию, достойном мира и человека, спасительном будущем.
Порукой же тому то, что в событийном социализме примат потребления (человекообразования, человеческого фактора) над непосредственным производством призван осуществляться не в отчужденно-извращенной данности, как это неизбежно при капиталистическом варианте (в том числе формирующихся в его русле «социализмов»), но в действительном и всеобъемлющем смысле, возрастая и развертываясь по мере социалистического становления постиндустриальности. Собственно, полнота, реальность социализма тем, как раз, и отмерена, насколько означенное доминирование, равно разотчуждение человека, его открытость бытию обеспечены. Социализм настолько полон, развернут, насколько наличное общество предоставляет всеобъемлющему раскрытию человеческих возможностей, способностей и потребностей простор, насколько оно высвобождает таящиеся в человеке силы и энергии созидательного творчества. Причем, и это чрезвычайно важно, — творчества, выбирающегося из оков производящести в постпроизводственносвть, к осваивающе-произведенческому мироотношению.
Между тем, капиталу, капиталистическому варианту постиндустриального движения не найти в себе адекватного простора означенным бытийно-историческим, постпроизводящим, человекотворческим возможностям нормально реализоваться. Вместо этого, данным возможностям дозволены лишь уродливо-отчужденные проявления. Оттого-то заведомо не воплотимые, не одействимые, они, соответственно, не позволяют обществу, существующей системе (капиталистической) беспрепятственное движение, перспективу, рост. Равно, нет нужды даже помыслить об утверждении открытой бытию человечности. Вот почему, между прочим, расчеты и упования современного капитализма (с его «прирученными социализмами») на инновационные прорывы беспочвенны, бесперспективны.
Предельно обострившийся сегодня, глобальный кризис выступает как бы комплексным выражением-следствием тупиков, завершающих инновационные, спекулятивные, технологические и иные направления, как разысканные управителями неолиберального капитала, так еще сохранявшиеся резервами. Кой-какое оживление, благодаря данным «изобретениям» и возможностям, даже не позволило западному капиталу вернуть себе былые (скажем, в 50-е и 60-е годы) высоты, не говоря уже о динамизме. Больше, — вплотную подвело к непреодолимому барьеру, объявившемуся во всю ширь где-то с 2007 года.
Так что, капиталистическое направление постиндустриального движения полностью явило свою несостоятельность. Лишь, формирующийся на событийных началах, социализм, принципиально отличаясь от своих фиктивных «братьев», насыщает постиндустриальное движение жизнеутверждающими смыслами, раскрывает способности потребности людей на воплощение реальных возможностей подлинно исторического прогресса, которые капитализму не доступны.

sgaliev

9.4. Первый этап социализма.

В общем-то, подлинно утверждающаяся постиндустриальность, — избавляющаяся от зигзагов, «оглядок назад», попыток увековечить наличный порядок вещей, навязывания обществу и человеку ложных смыслов и путей движения для хищнически-грабительских устремлений ненасытного капитала (какие бы формы он ни принимал), — постепенно превозмогает «болячки» и коллизии современной действительности внутри себя. В известном смысле — даже вовне. Постиндустриальность высвобождается (должна это совершить) из-под груза, гнетущего до сих пор мир, индустриального прошлого с его империалистическими, гегемонистскими тяготениями, приобретшими сегодня просто уродливый характер. Да, речь об эксплуатации мира небольшой кучкой безвестных спекулянтов, присвоивших себе роль и статус «глобальной элиты». Повторимся, подлинно утверждающаяся постиндустриальность нацелена на социальную справедливость, равенство и свободу людей, исторический прогресс, обходя ловушки-тупики закоснелых порядков сопротивляющегося капитала. Однако, она не только нацелена на все это, но также в реальном историческом становлении, — со своего возникновения, на первой стадии, — шаг за шагом осуществляет некапиталистический путь движения, решая конкретные социально-экономические, политические, культурные задачи строительства нового общества. И как таковая, конечно же, она выражает реальность социализма, не есть ни что другое.
Однако, здесь перед нами социализм, возможный и доступный первой ступени постиндустриализма, — тот, который начал эпоху социализма в истории. Он во многом еще слаб, неразвит в силу недостаточной зрелости производительных сил, соответственно, производственных отношений. Да и не разработанности в достаточной мере самой идеи и «теории» социалистического движения сказываются.
И тем не менее. Начав складываться с приходом постиндустриализма, новое общество сразу же приступает к излечиванию себя не только от «болячек», унаследованных из прошлого, но также возникающих «химер» самой постиндустриальности, которые сразу же «подминают» процесс, продолжай последний разворачиваться капиталистически. Речь идет, среди прочего, не только о превозмогании вековечных коллизий капитализирования, отчуждающих человека, как: социальное неравенство, эксплуатация, порочное распределение материальных благ, бесправие и угнетенность трудящихся, частная собственность, «вещизм», потребительство и т.д. По ходу социалистического строительства приходит черед также преодолевать описанные выше, собственно постиндустриальные «химеры»: финансово-спекулятивную экономику, паразитическую эксплуатацию человеческого фактора, «вещно»-технологическое отношение к действительности в угоду частнособственническому присвоению наваров, «вещных» богатств, прибылей. Разумеется, по мере информатизации общественной жизни преодолевается извращенное присвоение информации. Без этого нормальное обустройство информационного общества, — другими словами, вхождение в развитый (социализм второй ступени) социализм, — просто не мыслимо. Да и никакого социализма, к тому же, исполненного событийностью, не может быть.
Верно, многие из обозначенных, равно других задач и проблем предстоит решать, превозмогая капиталистичность везде и всюду. Останутся эти задачи, вместе с вновь возникшими также в условиях развитого социализма, сопряженного с переходом постиндустриализма на вторую ступень, информационное общество.
Итак, социализм на первой своей стадии (совершенно упустим из внимания так называемую «переходную фазу между капитализмом и социализмом») как диалектическое отрицание капитализма есть такая возможность-этап исторического становления, где общество преодолевает шаг за шагом в своей действительности буржуазные начала. Оно строится в направление развертывания тех созидательных возможностей и продвижек, которые уже очевидны при постиндустриализме, но, тем не менее, не реализуются. И все потому, — что власть предержащие силы, выражающие буржуазную (главным образом, крупного капитала) диктатуру, не заинтересованы в этом. Они цепляются за прошлое, стремятся удержать сложившийся «мировой паритет», приносящий метропольному капиталу исключительные дивиденды.
Вот, таким, первым в истории обществом, социалистически реализующимся, решающим задачи некапиталистического строительства постиндустриализма, и оказалось наше отечество, СССР. Вслед за ним пошли также другие страны. Больше того, по мере успехов социалистического строительства, достижений все новых и новых высот, — в том числе в плане человекообразования, потребления, распределения, уровня жизни, культуры, социальной защиты, справедливости, равенства людей, — исторический опыт нашего общества стали активно заимствовать и другие страны, прочно «угнездившиеся» на линии капитализирования. Какое, вместе с тем, оздоровляющее влияние оказывал Советский Союз и другие страны победившего социализма на этот, продолжающий по-прежнему пить воду из все того же, извращающего человека, лишающего его разума, смертельного «колодца», до сих пор! Не в этом ли верность, правильность пути, которым шла наша страна довольно долго, хоть и совершала по неторенному историей ходу, иной раз, ошибки, неверные шаги? Особенно — с приходом к управлению постсталинского руководства. Оно-то и погубило, предало, развалило, в конечном итоге, все беспримерно-величайшие исторические завоевания нашего народа. Его-то стараниями некогда великая страна, мировая держава, не уступавшая ни в чем другим передовым странам, являвшая миру беспрецедентный пример подлинного утверждения исторического будущего, — была низведена в полуколонию, третьестепенное государство, в качестве сырьевого придатка метропольного Запада. А ведь последний буквально недавно трепетал от могущества, влиятельной и притягательной силы нашей родины...
Но продолжим характеристику нашего социализма, перейдя непосредственно к осмыслению, господствующей здесь собственности. В силу событийной (коммунистической) настроенности он призван также преодолевать свое производяще-присваивающее существование, основу, возвышая все это на уровень осваивающего произведения. Люди, тем самым, постепенно высвобождение из уз производяще-технического мироотношения в событийность (следовательно, постпроизводство) сопрягают с устранением «родимых пятен», «вещно»-манипулятивного, потребительского, грабительского, бесчеловечного и безбытийного хозяйствования, отношений, психологии и идеологии. Это «сопряжение», по сути, взаимообусловлено. Жизнь с самого начала устраивается (даже стихийно) так, чтобы дела шли не буржуазно-прихватительски. Чтобы любые частнособственнические уклоны с проявлениями, если не сразу, то постепенно искоренялись. Так, в свои права вступает общественная собственность, соответствующим образом перестраивающая составляющие производственных отношений общества, равно последнее в целом.
С учреждением общественнособственнических производственных отношений, отвергая присваивательское частнокапиталистическое мироотношение, преодолеваются и неотъемлемые атрибуты последнего. Речь идет об экспансивности, паразитизме, противопоставлении частного (индивидуального) общественному, человека человеку, человека миру, человека бытию. Все направляется на преодоление раскола в человеческом бытии. Капиталистический вариант постиндустриализма лишь усугубляет данный раскол. Это свидетельствуют пронизывающие мир капитала антагонизмы, соответственно, безбытийное существование людей, царящая в мироориентациях воля к смерти и т.д. Ссоциалистическая же перспектива под знаком господствующей общественной собственности (соответственно, осваивающего отношения человека к действительности) нацелена и устраивает общественно-мирную жизнь людей на устранение всего этого.
Больше того. Устраняется вековечное зло, «кощеева игла» любого частнособственнического строя: социально-экономическая, политическая эксплуатация человека человеком. Преодолеваются отношения господства и подчинения, социального неравенства. Вместе со всем этим преодолевается социальное, экономическое, политическое и культурное отчуждение. Сводится на нет и, характерное буржуазному человеку, «вещное» отчуждение. Точно также - отпадение человека от бытия, с вытекающими отсюда, следствиями.
Общественная собственность предполагает, чтобы созидательный труд и отношения людей, сама собственность служили, развивались не на атомизацию и отчуждение людей, не на раскол их бытия, но во имя всеобщего блага, для всех, ради полноты человеческой жизни в мире и с бытием. Для этого нужно так обставить жизнь, порядки в обществе, дабы любой гражданин как «ассоциированный индивид» (К. Маркс) был со-собственником, со-участником, со-зидателем новой действительности, будущего, где невозможно, противоестественно частнособственническое присвоение. Что важно, общественная собственность выступает не просто в качестве социологической, того проще, экономической категории, выражающей особенности производственных отношений, особенности протекания экономических процессов и т.п.. Социалистическая общественная собственность все более утверждается как именно социально-философская, поднимающаяся до мировоззренческого, смысложизненного статуса, определенность. В такой своей данности общественная собственность и выливается в то, где по Марксу, утверждается «Свободная индивидуальность, основанная на универсальном развитии индивидов и на превращении их коллективной, общественной производительности в их общественное достояние» [Немецкая идеология. – С. 440]. Лишь развертывание общественной собственности в такой предельно емкой данности являет ее подлинную суть, которая потому и специфически преломляет, преобразует все остальные сферы и стороны социалистической действительности. Так выступая, общественная собственность вырывает человека из отношений вещной зависимости, соответственно манипулятивно-утилизующего отношения к своему окружению, прерывает безостановочное превращение людей в «атомарную пыль».
Как носитель и вершитель общественной собственности, человек научается понимать: служа благу и процветанию своего общества, мира, ближних, он, тем самым, множит и свои собственные силы, способности, возможности, становится подлинно богаче. В подлинном смысле другого пути самообогащению и развитию человека не дано иначе, как через развитие прежде всего его сути, основания, каковыми и выступают общество, мир, событие.
1. С утверждением социалистической общественной собственности, стало быть, впервые в истории «борьбе всех против всех», разобщению, расколу и отпадению людей друг от друга, — так, что свою общественную жизнь они поддерживают узами пресловутой «публичности» для «дикобразов» (А. Шопенгауэр), — приходит конец. Учреждаемые и развивающиеся отношения общественной собственности, с вытекающими отсюда следствиями, объединяют людей в советски-соборное [О природе советскости см.: Алиев Ш.Г. Философские основания образования событийного человеческого бытия. — Информационный мир и образование человека // http://filosofia.ru/informacionnyj-m...ie-cheloveka/] целое. Естественным образом царит взаимопомощь, сотрудничество, солидарность. Каждый со-участник, со-собственник, со-трудник связан с другими же, взаимно тяготеющими друг к другу людьми, народами. Они, не противостоя, не отчужденные, как бы взаимодополняют, взаимоусиливают друг друга. Взаимопомощь, поддержка, соучастие, сотрудничество, коллективизм, таким образом, становятся не чем-то дополнительным, побочным в отношениях людей, как это имело место в частнособственнических обществах отношений вещной зависимости. Напротив, взаимное тяготение, солидарность, советскость есть внутренняя потребность, вместе с тем, условие существования людей, их мира.
Великая Октябрьская Социалистическая Революция, говорил Ленин, подняла через советскую власть к активному участию в общественном строительстве миллионы и миллионы людей. Социалистические Советы — это особая форма политической организации, которая открывает ни с чем не сравнимую возможность пробуждать, стимулировать, аккумулировать, обращать на общее благо осмысленно-созидательную активность, почины, устремления самых широких масс, учитывать при решении любого значимого вопроса как можно емкий диапазон факторов, предложений, обеспечивающих всесторонний подход к осуществляемым делам. Потому-то, принимаемые решения, меры наиболее точно и полно отвечают интересам общества, всех общностей и отдельных представителей социалистической действительности. Главное — не впадают в безбытийность, противоестественность, буржуазность со всеми, вытекающими отсюда, следствиями.
Поскольку каждый человек строящегося социалистического общества как со-собственник испытывает значимость, нужность своего и других свободного труда, радеет за успешность последнего, это делает его подлинным хозяином страны. До всего тут у него есть дело, соучастный интерес (inter esse). За все он радеет, преисполнен ответственности. В этом опыте активного и сознательного со творца своей жизни и общества кроется та величайшая созидательная сила, которую никакой другой прежний строй не раскрывает и не способен пробудить. Коль скоро люди преисполнены данной силой, они, последовательно развивая ее и умело направляя, способны решать любые задачи, справиться с какими угодно трудностями. В том числе — с великим делом строительства событийного человеческого бытия (коммунизма). Именно это великое дело, сказал бы В.И. Ленин «всех нас (коммунистов. — Ш.А.) привлекает», его мы хотим, его «мы должны творить и ему мы посвятим все свои усилия и всю свою жизнь» [Т. 39. – С. 407].
Надо при всем этом понимать, что, собственно, ничего такого особенного не происходит с наступлением событийно-социалистических реалий. Просто воцарившаяся собственность, человеку возвращает ту подлинность, естественно-нормальное состояние, которое отчуждено от него бесчеловечным, частнособственническим, неестественно-присваивающим, буржуазным миром. Социализм своим приходом, наконец-то, прерывает эту, так долго длившуюся ненормальность. И, конечно же, «прерывает» не враз, не одноактным мановением руки. Весь процесс социализма и дальнейшего созидания событийного человеческого бытия под знаком общественной собственности есть именно этот акт прерывания, начинающийся порой с весьма простого, с элементарных шагов устроительства нового мира людьми в себе и вокруг. Часто, сами еще пребывая в скверне прошлого, они, тем не менее, избавляются, высвобождаются на чистый простор.
Наше довольно скудное описание социалистической общественной собственности, вдобавок, создает некоторое впечатление что мы как бы обходим ее, подменяем разговорами о других предметах (советскости, событийности, взаимоотношениями, сотрудничеством людей и т.д.). На самом деле, никаких подмен нету. Просто «общественная собственность» как понятие (тем более, реальность) предполагает именно такие переходы, смыслы, дела. Надо только не ограничивать ее узко экономическими пределами, как обычно принято. К тому же, — сводя к пресловутым владению, распоряжению и пользованию средствами производства. Того хуже,- к тому, что ходит под «общественной собственностью» в ходячем грязно-торгашеском смысле.
Даже, имея в виду социалистические средства производства как представляющие постиндустриализм, не следует упускать из внимания их специфику. Средства производства уже вмещают в себя и науку, и сознание, и информацию. Наконец, — самого человека. Кроме того, многие явления, некогда пребывавшие в области надстройки, отныне переходят в сферу базисную, материальную. Следовательно, прямо подпадают под ближайший диктат, поле деятельности собственности (общественной собственности).
Вот почему, между прочим, именно, благодаря господству общественной собственности, людям гарантируются равные права на труд, здоровье, отдых, социальную защиту, культуру, образование, информацию. И это все обязательно не по какой-либо благотворительной причине, не по каким-либо гуманным (из области абстрактного гуманизма) соображениям, но именно в силу социальной необходимости, произрастающей из природы, как господствующих отношений собственности, характера социалистического труда, так и нужд развития общества, человека, социалистической системы в целом...
При социализме недопустимы частнособственнические, буржуазно-присваивательские отношения к образованию и информации. Уже этим самым всячески преодолевается, изживается потребительское, «вещное» использование информации. Люди учатся потреблять и творить информацию продуктивно-потребляюще, осваивающе. Повторимся, на место изживаемого присваивательского отношения к вещам заступает и все более укореняется осваивающее мироотношение. Общественная собственность в своей полноте просто не может, упраздняя присваивающие разновидности практики, не утверждать осваивающий подход. Последний, опять же, означает, что человек общественной собственности настроен осуществлять свое творчество, себя в мире не производяще, но именно произведенчески. А такой способ существования, разумеется, предполагает и советскость, и событийность, и экзистенциальность и многое другое, чем социалистический человек принципиально отличен от человека предшествующей истории, в том числе буржуазного. Главное же здесь — формирование высокой сознательности, иначе говоря, событийной моральности в людях и их созидательной активности.
Разумеется, осваивающе-произведенческое мироотношение, равно общественная собственность в целом (как и событийная моральность), не реализуется людьми сразу же по переходе к социализму. Осваивающий подход к вещам, как и другие факторы, слагающие подлинный социализм, должны вызреть (причем, и объективно, и субъективно). Им людям приходится научаться всему этому.
Верно и то, что освоение предполагается всем ходом дел социалистического строительства, и на первых порах оно пребывает, работает здесь как бы свернуто, «за спиной», в общем. Люди часто используют выражения, где присутствует это понятие, бессознательно ведут себя, относятся друг к другу, к вещам осваивающе, хотя не дают себе отчета в том.
Лишь где-то с конца семидесятых годов научно-философское сознание уже вплотную подступило к рефлексии, осмыслению данного понятия и способа существования человека, на которое, кстати, обратил серьезное внимание и начал разрабатывать Маркс. К сожалению, известные контрреволюционные события и оборот дел прервали последующие поиски и развертывание данной категории. Она просто «выпала в осадок», утратив смысл, затребованность. Авторы, продолжившие, все же, разработку освоения, осваивающей практики, оказались просто замалчиваемыми, бойкотируемыми, игнорируемыми как приверженцы марксизма.

sgaliev

Базируемая и вытекающая из общественной собственности, социалистическая постиндустриализация сразу же начинается с экономики, предполагающей подлинную инновационность, развитие за счет внутренних резервов, истоков. В этом смысле о ней можно говорить как о мобилизационной экономике. Реальная экономика, она не может позволить себе зациклиться на всевозможных спекуляциях с финансами, виртуальностью. Того хуже, — на потреблятской утилизации человека, человеческого фактора.
Поскольку социализм утверждает способ производства с общественно-собственническими производственными отношениями, люди, работающие на принадлежащем всему народу (следовательно, каждому трудящемуся) предприятии, не эксплуатируются. Самого себя эксплуатировать — бессмысленно. Конечно, известная (межличностная, психологическая, даже бытовая) эксплуатация в условиях социализма наблюдается. Надо полагать, и при коммунизме она сохранится. Но, как бы там ни было, эксплуатация перестанет носить социально-политический, экономический характер.
Распространенное мнение, что «государство эксплуатирует народ», при ближайшем рассмотрении выглядит бессмысленным, поскольку это государство общенародное, даже государство трудящихся. Потому оно не может эксплуатировать в принципе. Но без принципа, коль скоро государство отрывается от народа, — например, выполняет несвойственные ему функции, работает в угоду бюрократического аппарата или какой-то кучки узурпаторов власти, осуществляет подрывную политику, противоречащую социалистическому курсу страны, а народ вовремя не поставил данный институт на место, — тогда, действительно, не исключена и эксплуатация даже. Но мы ведем речь не об отклонениях, а о том, как должно быть...
Среди прочего, благодаря общественным производственным отношениям, отсутствию эксплуатации, трудящиеся социалистического предприятия обогащают последнее не производством прибавочной стоимости, но созиданием прибавочного продукта. И этот продукт с доходами распределяется и потребляется, разумеется, принципиально иначе, нежели прибавочная стоимость при капитализме. Об этом речь несколько ниже. Заметим пока, что в означенных, равно других особенностях социалистического хозяйствования заложены условия, факторы, переводящие производство на произведенческие и осваивающе-произведенческие основания.
Собственно, эти основания прорастают сплошь да рядом. Именно под углом их присутствия и множения социалистическая экономика радикально преображается в том смысле, что призвана не терять реальную почву из-под ног, уходя в хрематистику. Ей предстоит быть человечной, нравственной. Вместе с тем, —, нерыночной, информациоемкой, информатизированной, ойкологичной (как понимали древние, в частности, Аристотель)...
Снова-таки, разве не намечаются произведенческие основания в следующем моменте? Утверждая общественно-собственнические производственные отношения, восстанавливая и всемерно упрочивая примат общественного, общего над частным, индивидуальным, социалистическая экономика предполагает общественный учет и контроль (в частности, посредством государственных институтов) жизненно значимых экономических процессов и отношений, наводит здесь прогнозируемый порядок.
кстати, совершенно нет нужды, чтобы вся общественная собственность была огосударствленной, превращенной в «единый комбинат». В конце концов, тот же частник, — если работает на общенародную пользу, не алчен, соблюдает охраняющие человека и общество нормы, не злокозничает, не вредит, одним словом, служит своему отечеству, близким, миру, — какой он частный собственник! Разве что, в номинале. А в реале он не выходит за рамки носителя и представителя общественной собственности, социалистичности, как говорится, ловит «нужных всем мышей».
Правда, для этого следует еще основательно поработать над его психологией, сознательностью. Предстоит вытеснить потребительски-мещанские, буржуазно-присваивательские настроения, тяготения. А для этого, среди прочего, следует так организовать общественные отношения, жизнь, — увлечь людей, захватить их (на работе и после) духом взаимослужения, благих дел, общей пользы, демократией активного со-участия, организовать их быт, потребление, — когда бы «родимые пятна» присваивающей буржуазности не могли проявиться, оказались просто анахронизмом. На данном (увы, часто страдающем дурным романтизмом) поприще, разумеется, довольно не просто, имея в виду, к тому же, неизведанность путей, как все это нужно утверждать. Но достаточно даже создать внешние условия. В частности, развернуть подлинно общественно-собственнические отношения. А на этой основе — обеспечить реально работающую социальную справедливость, добиться сопричастности людей происходящим прозрачно делам снизу доверху в обществе. Добиться, чтобы, вдобавок, человек испытывал себя со-собственником, со-зидателем вершащегося на его земле, родине. А слова не расходились с делами, не утверждалась, характерная буржуазной действительности, «двойная мораль», люди уверенно смотрели в будущее. Тогда они, со-вместно трудясь, советски живя, объективно уже настроены на небуржуазность. Для человека становится нормальной («иначе не бывает») такая жизнь, когда любое буржуазное (особенно потребительски-мещанское) проявление в поведении и помыслах отсекалось бы. А если все это еще подкрепить правильным воспитанием, идеями, создаваемым в обществе умонастроением, обычаями, мнением психологией, — результат непременно скажется.
И, конечно же, образование, воспитание, формирование нужно строить верно, подлинно социалистически, событийно-морально. Между тем, далеко не все, кто в ответе за данное дело, за культурно-идейную работу, выдерживает должную планку. Оно и понятно: ведь ей особо-то негде научиться: опыт приходит, разве что, по мере строительства, собственного созревания людей. В том числе — учителей, ответственных за народную культуру, образование, управление, организацию всей жизни.
Несомненно, важнейшим моментом складывания в людях социалистических начал, советских строителей нового общества, является следующее. Человек должен быть достаточно и справедливо материально обеспечен, социально защищен, равноправен с другими как именно реальный со-собственник со-участник вершащихся дел. Он должен быть уверен в незыблемости социалистических порядков, уверен в завтрашнем дне, как и дне сегодняшнем. В любом случае, — и это чрезвычайно значимо, — социалистическое общество призвано дать такую гарантию, чтобы каждый человек мог располагать достаточными материальными условиями и благами, которые позволили бы ему утверждаться, расти, образовываться именно как человек. Человек, — свободный от погони за «вещным» накопительством, потребительства, урезанно-одностороннего жизнепроявления, в чем бы оно ни выражалось. Тогда у людей, несомненно, отпадет нужда тянуться за «чужим», лишним, «дополнительным куском». Окажется вполне достаточно того, что имеешь. Ибо, на самом-то деле, зачем человеку лишнее богатство, «лишний кусок», дополнительные приработки, навары, коль скоро всем необходимым для раскрытия своих человечных возможностей, потребностей и способностей он защищенно располагает. Причем, — не просто в том смысле, что бы сводить концы с концами, как-то тянуть лямку («от получки до аванса»), влача, к тому же, околоскотское, если не хуже, существование. Общество же, что важно, гарантирует каждому человеку его социальную защищенность, равенство, свободы.
Уровень материального обеспечения людей не может быть ограничен пределами и в том смысле, чтобы его было достаточно для удовлетворения их потребностей в качестве соответствующего рода «трудяг». И не важно здесь, сколько они получают «за свой труд», будучи, скажем, высококвалифицированными и даже «дефицитными» работниками. Вопрос в том, чтобы каждый человек имел столько благ, сколько последних необходимо для его нормального развития, вос-питания. И именно — в плане человечности. То есть — того идеала человечности, который всего полней ответствует духу времени, веяниям бытия и историческим призваниям в соответствующих условиях.
Да, мера человечности всегда разная. И, вот, эту-то конкретную меру призван событийно-социалистический мир обеспечить любому своему представителю и носителю. Весьма важно также понимать, что удовлетворить абсолютно все потребности человека не способно никакое общество. И вряд ли несметных богатств хватит, дабы эти потребности «ублажить». Памятуя, к тому же, — что они по мере удовлетворения одних, непрерывно растут, множатся.
Речь, стало быть, об удовлетворении разумных потребностей, причем, разумных всегда конкретно-исторически. Еще точнее, — речь о потребностях (соответственно, потреблении), которые общество на сегодняшнем этапе своего развития в силах предоставить любому своему члену, нуждаясь, к тому же, чтобы он располагал ими. Вместе с тем, имеется в виду не какой угодно набор потребностей, но тот, который, действительно, образует человека и именно как человека. По крайней мере, — в плане базовости, начала: с тем, чтобы у него были достаточные условия, возможности для дальнейшего роста и совершенствования на предоставляемой обществом основе.
Сказанное тем более верно, имея в виду начальные этапы социалистического строительства, где задача всеобъемлющего обеспечения потребностей человека даже не может быть поставлена. Особенно это касается стран, начавших (как наше отечество) социалистическое движение при весьма низком уровне развития производительных сил, в экономически отсталой стране. Вместо того, чтобы удовлетворять все (пусть и разумные) потребности людей, общество здесь руководствуется другим принципом. А именно: «от каждого по способностям, каждому по труду». Об этом следовало бы поговорить более конкретно. Однако, мы ограничимся лишь одним замечанием.
Именно данный принцип, правильно понимаемый и реализуемый, позволяет, при всей своей видимой несправедливости, преодолевать частнособственнические, мещанско-потребительские интересы и отношение к вещам. А, с другой стороны, ограничения в предоставлении членам общества нормальных условий содержания и даже оплаты труда во многом компенсируются организацией системы вторичного перераспределения благ через так называемые фонды общественного потребления. Благодаря этому, удается предоставить всем членам общества гарантированные права на труд, бесплатные образование, лечение, оздоровление, отдых, крайне низкие коммунальные расходы, а также цены на продукты широкого потребления и т.д.
Уже при таком положении «прихватители», «загребальщики», копящие, наживающиеся, ищущие «навары», — эти люди выглядят какими-то «ненормальными», противными, даже вызывающими известное отвращение. Вот почему социализм с самого начала есть общество социально защищающее человека, обеспечивающее ему возможность утверждаться подлинно человечески. Собственно, отсюда и название его.
Так что, укрепление социалистических начал, несомненно, предполагает известное выравнивание доходов членов общества. Это обеспечивается посредством справедливого распределения ВВП, произведенных благ и богатств, благодаря чему, снижением чрезмерных достатков частных собственников и другими мерами повышается уровень жизни трудящихся, остального населения.
Может показаться в связи с этим, социалистическое перераспределение негативно скажется на росте и эффективности производства, так как оно, вроде, лишается части средств, которые могли бы быть инвестированы в него. Большие отчисления на распределение, соответственно, потребление трудящихся, лишают производство, экономику, в том числе собственников известных ресурсов роста. В частности, может не хватить средств для осуществления исследований и разработок новых технологий, особенно прорывного характера. Ведь не секрет, что некоторые технологические новации (особенно на современном этапе) нуждаются в огромных капиталовложениях. Вот почему, между прочим, капитализм при всем желании не способен осуществлять справедливое распределение материальных благ, поскольку, действительно, лишался бы возможности вкладывать в инновации. «Если бы капитализм мог приспособить производство не к получению максимума прибыли, а к систематическому улучшению материального положения народных масс, если бы он мог обращать прибыль не на удовлетворение прихотей паразитических классов, не на усовершенствование методов эксплуатации, не на вывоз капитала, а на систематический подъем материального положения рабочих и крестьян, то тогда не было бы кризисов. Но тогда и капитализм не был бы капитализмом. Чтобы уничтожить кризисы, надо уничтожить капитализм...» [443].

sgaliev

Да, обозначенный комплекс мер должно сопровождать целенаправленным и кропотливым формированием (самым непростым трудом) антибуржуазно настроенных масс созидающего народа, исполненных активной волей к подлинной жизни, человечности, борьбой за светлое коммунистическое (событийное) будущее. Среди прочего, этой благодарной работой в людях высвобождаются и раскрываются не просто творческие способности, потребности, умения, силы во благо и процветание отечества, общества, мира в целом. Продолжая сказанное выше о характере социалистического труда, нельзя не признать: труженики-граждане самого справедливого в истории общества все более сознают себя соучастниками и со-собственниками, со-трудниками (со-творцами) великой событийной стройки, «общего дела» на боле высшем уровне, уровне высокосознательности, событийной моральности, следовательно, произведенческого труда.

«Зима здоров.
Но блузы
прилипли к потненьким.
Под блузой коммунисты.
Грузят дрова.
На трудовом субботнике.
Мы не уйдем,
хотя
уйти
имеем
все права.
В н а ш и вагоны,
на н а ш е м пути,
н а ш и
грузим
дрова.
Можно
уйти
часа в два, —
но м ы —
уйдем поздно.
Н а ш и м товарищам
н а ш и дрова
нужны:
товарищи мерзнут.
работа
томит.
За нее
никаких копеек.
Но м ы
работаем,
будто м ы
делаем
величайшую эпопею».

Так бы, далее, мог сказать каждый из этих сознательных носителей новой жизни о своем труде и своем месте в общем строительстве:

«Я с теми,
кто вышел
строить
и месть
в сплошной
лихорадке
буден.
Отечество
славлю,
которое есть,
но трижды —
которое будет».

Несомненно, труд, который с радостью, преисполненно и сознательно вливают «в труд своей республики», — он с самого начала отличен от труда, известного людям производяще-буржуазных отношений. Действительно. Разве труд, явленный в приведенных строках великого поэта, созидателя и певца социализма, имеет что-либо общее с трудом тех, кто день деньской горбатится на капиталистической фабрике, заводе? Тот самый ли это труд, который можно обсчитать, измерить хронометром, и, соответственно, количеству порций его в продуктах назначать им цену, стоимость? Тот ли это: труд, из-под палки, внешней нужды, труд как жертва, наказание, расходование физических и умственных сил, которыми люди издерживаются, работая, подобно какой-либо скотине, машине, неживому процессу? Разве трудился бы так человек, коль скоро не нуждался в средствах своего существования, жизни, которые иначе неоткуда взять? Тот ли это труд, под внешним воздействием которого веществу природы присваиваются чуждые последнему качества, затребованные рынком, производством? Неужто перед нами процесс, мало чем отличный от обыкновенного воздействия одних «вещей» на другие «вещи», в результате чего возникают некоторые третьи «вещи»?
Да, нечто похожее на все это, в социалистическом (особенно первой поры) труде можно отыскать. Однако, оно выражает в труде социалистических людей несоизмеримо малое по сравнению с тем, чем-таки их труд светится, есть в принципе. Этот настоящий, светлый труд, как Небо от Земли, далек от означенных проявлений труда частнособственнических, особенно производящих условий. Разве способен присваивающий труд, — труд как наказание, «жертва», сведенный к простой физической работе, к голому количеству, измеряемому бездушным и пустым, абстрактно-хронологическим временем, — выразить все то, что удерживает, описываемых приведенными строками людей, в зимний мороз, не считаясь со временем, с личными интересами, усталостью и тяготами? Да так трудиться, чтобы, в добавок ко всему, творимое ими, выступало, расценивалось, — в их глазах и глазами всего мира, будущего, — «величайшей эпопеей», исторически-значимым деянием, самым значимым делом! К тому же, — чтобы в нем было выражено тепло, сочувствие, сопереживание, ответственность, забота, служение тем, для кого они работают, кого хотят спасти, кому хотят облегчить участь, помочь. Причем, — как себе самим, не считаясь с собственными ближайшими интересами и потребностями. И эта, с точки зрения буржуазно ограниченного здравого смысла, ничем не объяснимая, безумная и «дармовая» забота (помощь, служение, высоко человечное, событийное отношение), разумеется, не измеряется никакой шкалой расчетов, не нуждается в оплате. Данное отношение напрочь выходит за рамки устоявшегося понимания труда (как производящей данности).
Конечно, труд, представший так, тем более, в описываемых великим художником условиях не может носить сплошь да рядом означенный характер постоянно, где бы ни вершился. Он в таком виде есть что-то от идеальности, образца, императива. Если на известных субботниках, в «великих починах», захваченных часто духом энтузиазма, порывов, излиянием коллективной энергии и т.п., он, на самом деле и полно являет себя, ярко светит, то в повседневной рутине (особенно послереволюционной поры), в обычных буднях далеко не частый гость. И, тем не менее, так он светится от своей подлинности, — пусть иной раз, даже тлея, — в любом труде социалистического труженика. И эта «подлинность», светящаяся здесь, разрастается, крепнет, наполняясь событийно-человечной конкретикой, осваивающе-произведенческой плотью, духом событийной моральности по мере развития самого социализма, наполнения его событийностью.
Так что, в лице социалистического труда (в целом, в массе своей) перед нами не просто труд, вернее, не обыкновенный производящий труд, который сплошь да рядом вокруг, коль скоро люди живут внутри производящего, к тому же, буржуазного общества. Перед нами, короче, труд, преодолевающий рамки производства, труд как деяние, поступок, поступающий, деянческий труд, труд, которого мы выше имели возможность коснуться (см.: 4.8.1). Да, этот поступающий труд, деяние уже, скорей, от произведения, освоения. В нем люди вершат свои поступки, поскольку служат друг другу, выражают заботу, любовь. И служат они, причем, морально не только друг другу. В моральное, сознательное, заботливое обхождение включен весь мир, мать-природа. Поступающее созидание потому, выражая осваивающе-произведенческое мироотношение, высокую сознательность, событийную моральность, к тому же, обобществленную и обобщенную деятельность «ассоциированных индивидов» непременно уже выходит к бытию, носит событийный, осваивающий характер. Опять же, это все — в идеале, в конечном итоге.
Понятно отсюда: такой социалистический труд служит возвышению каждого человека и человечества «на ступеньку выше» (В. И. Ленин) на событийных путях. Ведь социализм, как замечательно сказал бы Владимир Владимирович Маяковский, «свободный труд, свободно собравшихся людей». Это совместный, по Марксу, «непосредственно общественный труд», раскрепощенный и раскрепощающий человека. Он перестает быть «наказанием», но высшей потребностью. В этом смысле перед нами свободное, поступающе-осваивающее самоосуществление людей, которое, вместе с тем, будучи целью для последних, наполняется жизненной конкретикой с развертыванием социализма.
И мерой высвобождающегося труда, стоимости про-из-вед-енного постепенно становится не застывший в нем прошлый человек, но человек будущего. Другими словами, стоимость продуктов будет определяться тем, как и насколько он (продукт) служит развертыванию человеческой сути, как высвобождает людей на новое творчество. Верно, не необходимое рабочее время, а свободное время становится мерой созижденного. Об этом мы еще поговорим, осмысливая осваивающе-произведенческое созидание подлинно событийного человека.
1. Чрезвычайно важное значение имеет сформулированный Марксом в рукописи 1857-1858 гг. закон экономии времени при социализме и даже коммунизме. «Если предположить, — пишет мыслитель, — наличие коллективного производства, определение времени, естественно, сохраняет существенное значение. Чем меньше времени требуется обществу на производство пшеницы, скота и т.д., тем больше времени оно выигрывает для другого производства, материального или духовного. Как для отдельного индивида, так и для общества всесторонность его развития, его потребления и его деятельности зависит от сбережения времени. Всякая экономия в конечном счете сводится к экономии времени. Точно так же общество должно целесообразно распределять свое время, чтобы достичь производства, соответствующего его совокупным потребностям, подобно тому как отдельное лицо должно правильно распределять свое время, чтобы приобрести знания в надлежащих соотношениях или чтобы удовлетворять различным требованиям, предъявляемым к его деятельности. Стало быть, экономия времени, равно как и планомерное распределение рабочего времени по различным отраслям производства, остается первым экономическим законом на основе коллективного производства. Это становится законом даже в гораздо более высокой степени» [Маркс К. Экономические рукописи 1857-1858 гг. // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. — т. 46. — Ч. 1. — С. 116-117].
Если капитализм, развивая производительные силы общества и повышая производительность труда, создает свободное время, которое стремится всячески проэксплуатировать, превратить в прибавочный труд, то совершенно иначе поступает событийное человеческое бытие, начинающееся с социализма. Отвергая эксплуататорское обхождение со свободным временем общества, создаются такие условия, когда необходимое рабочее время будет определяться созидательными потребностями общественно-мирно живущих людей в таком развитии производительных сил, которое послужит возрастанию свободного времени всех членов общества. «С другой стороны, увеличение свободного времени, времени, предназначенного для наиболее полного развития индивида, само будет воздействовать на производительность труда как величайшая производительная сила» [Там же. – С. 15].
И производительность труда будет измеряться не количеством и качеством вложенного прошлого труда, но количеством и качеством труда свободного: для будущего, для человека. Можно повысить производительность, но какой от этого толк для человечности? Если такого толка нет, — какая это производительность, пусть даже умножает «прибыля» небольшой кучки частных собственников?.. Лишь высоко человечный, поступающе-осваивающий труд, вместе с тем, труд, удерживающий человека в соприсутствии бытия, тем самым, производство, переросшее в произведение, позволит человеку выбраться из отчуждения, даст полноту самоосуществления. Производящий человек-трудяга, рабочий, перерастет в маэстро, продуктивного созидателя своей и мира жизни.
А потому, собственная жизнь каждого члена общества предстает осмысленной, свободной, счастливой, полнокровной, открытой бытию. Люди преисполнены ответственностью и заботой обо всем в своей действительности в том глубоко экзистенциальном смысле, которым светится понятие заботы. Так воодушевленные, преисполненные высокой духовностью, служащей подлинному обогащению человека, они вычищают мир от накопленной буржуазным способом бытия «ржавчины», непрерывно растя и заполняя его веяниями, устремлениями советскости, событийности, «излечивая» вещи (в том числе человека, общественно-мирные явления) от опустошенности, саморазорванности, антагонистичности.
В отличие от социалистов-утопистов, мечтавших о превращении труда при социализме и коммунизме из ненавистного бремени, из проклятия, каковым он является для громадного большинства трудящихся при капитализме, в игру, в простую забаву, — Маркс говорит о труде в коммунистическом обществе как о первейшей жизненной потребности, как о «дьявольски серьезном деле». Этот труд имеет научный характер, он является практическим применением знаний, «экспериментальной наукой, материально творческой и предметно воплощающейся наукой», в то время как сама наука все больше и больше превращается в «непосредственную производительную силу»» [Там же. – С. 16].
И все же, повторимся еще раз, труд при событийном социализме обладает означенными и другими характеристиками, выгодно его отличающими, прежде всего, поскольку он преобразуется, наполняясь осваивающе-произведенческим содержанием. По мере развития социализма данное содержание неуклонно растет, ширится. А это, среди прочего, послужит тому, что возрастающей значимостью будут пользоваться начала искусства, продуктивной поэтичности, моральности, которые, кстати, станут задавать тон проявлениям научности...
Все сказанное, позволяет заключить: социалистическая экономика, социалистическое общество вообще, будут расти, шириться не за счет пресловутого присвоения прибавочной стоимости. Труд социалистического человека уже не производит прибавочную стоимость. Наполняясь по мере коммунизации и событивления осваивающе-произведенческим содержанием, он, вообще, перестает выпускать «вещи», товары». Вместо них данный событийный труд все более продуцирует продукты. И, если даже работники создают прибавочные продукты, то последние не присваиваются кем-либо в своих частно-корыстных интересах, как это имеет место на капиталистическом производстве. Продукты, как необходимые, так и прибавочные, присваиваются всем обществом, ради свободного и всестороннего развития его граждан, каждого человека, во имя дальнейшего прогресса истории. Главное же, — как сказано и о чем еще речь ниже, — богатство общества, богатство экономики, каждого члена общества в растущей степени выражается не мерами созижденного, затраченного времени (будь оно даже временем произведенческого труда). Да это богатство измерено временем свободы, временем новых возможностей, горизонтов роста и обновления, которые несут созижденные блага и дела людей.

sgaliev

В круг категориальных определений, коими мы намеревались развернуть содержание коммунизма, событийного человеческого бытия, следовало бы, конечно, включить и человека. Мы, видимо, торопясь, не подумав, как-то человека и пропустили сквозь пальцы. Несомненно, это недопустимо. Тем более, ведь, такое включение предполагает сама наша тема. На самом деле. О чьем смысле жизни мы хотим говорить? О каком таком времени, коль скоро забыт человек? А с другой стороны, разве коммунизм не с человека начинается?..
Так что, исправим свою ошибку, хотя бы, поздно. Правда, пока лишь постольку, поскольку. Но, надеемся, когда пойдет речь о времени, — а это непременно случится, — уж тогда-то мы, надеюсь, «искупим свой грех» полнее...
Итак, человек. Причем, даже первой поры социализма.
Как можно судить, в разговорах о социализме, особенно потреблении, сыр бор вращается вокруг человека. В центре всех решаемых социализмом вопросов стоит человек, мы постоянно сосредоточены на нем. Между тем, ведь производство, по крайней мере, на первых порах своего становления, тоже человекоцентрично, ставит человека во главу угла. Буржуазный индивидуализм, он, как известно, пронизан духом всевластия, своемерия человека. Это потом, так дела сложились, что центр мироздания, вершина всего и вся, человек оказался буквально выдавлен, снивелирован до самой «лишней вещи».
Но, может, то же самое имеет место с социализмом? Воспеваем человека, создаем ему культ, а потом, глядишь, — нет его, смерть человеку объявляем.
Нет! Подлинный социализм застрахован от такого перевертывания вещей. Причем, — по многим основаниям. Достаточно сказать здесь: от такой аберрации человека спасает то, что он существует не в безбытийно-распавшемся мире, куда обречен человек, буржуазно понимаемый и живущий. Социалистический человек живет в мире, событийно разворачивающемся, следовательно, наполняемом светом бытия. Вместе с тем, человек преодолевает присваивающее отношение к действительности, чем, опять же, последняя расколота на антагонистичные предметы («вещи»), и люди отчуждены в «атомарную пыль», гонятся из жизни напрочь. Социалистический же человек утверждается осваивающе существовать в мире, он осознанно коллективен, «ассоциирован». Потому, его не оторвать от мира, слиян с ним воедино. Такой человек уже никак не индивидуум-«Робинзон», не отчужденный «атом», но экзистенция, человеческое бытие, событийно реализующийся человек. Его просто не удастся изгнать из мира, действительности, ибо тогда предстоит избавиться от последних, даже бытия, что просто бессмысленно, невозможно.
К тому же, человек не идеалистически, — следовательно, вырывая себя из жизни, превращая свое окружение в некоторую «иллюзию», — смотрит, но материалистически устраивает мир. А это значит: он живет в соответствии с веяниями, законами бытия (материи), принимает царящую в жизни необходимость. И, с пониманием относясь, считаясь со всем этим, утверждается. Он сознает (и теоретически, и практически) границы, возможности своей активности, сознает, что за пределами последней — материальный мир, бытие, которые ни при каких условиях невозможно поставить на место чего-то вроде, объектов, доступных буржуазно-грабительскому пользованию, утилизации. Даже состояние событийности всегда для него таинственно, загадочно, неуловимо, почему он должен постоянно искать и двигаться в его (события) направлении, никогда не постигая, не достигая его сполна. Социалистический человек прекрасно понимает: как бы ни был силен, каким бы могуществом ни обладал, как бы ни преобразовывал свое окружение, — он всего лишь конечное и ограниченное сущее по отношению к матери природе, материальной действительности. А потому должен знать свое место, свои возможности и невозможности. И соразмерно данному знанию, умениям, способностям с потребностями, жить и поступать свободно. То есть, — сознавая царящую необходимость, ответственно, самостоятельно, но и одержимый так называемым «страхом господним» (Томас Манн) за осуществляемые выборы, поступки, свершения.
Таким образом с социализмом (в этом его замечательность) впервые в истории реально складывается и разворачивается человек, о котором в буржуазной действительности можно было лишь помечтать, говорить как о некотором образце, идеальности. Означенное тяготение, открытость, проникновенность, советское единение складываются не только между людьми, в общественной жизни, но и в отношениях человека со своим заобщественным окружением: с природой, миром, небом. Как замечательно это идущее из глубины народа но раздавливаемое буржуазными порядками, вековечное тяготение, — быть открытым, стремление слиться с миром, всем вокруг, желание жить в единстве с Солнцем, Землей, природой, — передано в, изумительной по своей глубине и трагичности, сказке-были, «Чевенгур»...
Живя означенным образом, каждый представитель и устроитель событийной социалистичности, потому, как бы сто, тысячу крат увеличивает свои силы, значимость, нужность обществу, миру, испытывает внутреннюю сродность с остальными. Каждый, — независимо, чем занят, каким образом множит богатство и рост мира, — несет на себе все свое общество, коллектив и с гордостью, достоинством может заявить о себе «Мы!». Точно также, вершащееся вокруг, новые открытия, достижения, новостройки, города, заводы, леса, поля, небо, — все это любой созидатель нового общества может и должен посчитать своим. Вот в каком глубоком смысле звучит, сказанное одним из таких рядовых, простертых целым миром, одновременно исполненных им, замечательных строителей о себе:

«Я, ассенизатор
и водовоз,
революцией
мобилизованный и призванный».
И, конечно же, эти рядовые, живущие целым миром, строители, водовозы и ассенизаторы, вместе с тем, «глашатаи», «горланы», трибуны нового, — не падают, как спелые фрукты с дерева, не являются невесть откуда. Они становятся, строятся, вызревают, порой очень не легко: как правило, ломая и перемалывая свою буржуазную извращенность, «смиряя себя, «становясь на горло собственной песне». И порукой, условием их вызревания есть то, что обществу, — где царит господство одних над другими, соответственно эксплуатация, вечная борьба всех против всех», неравенство, взаимное потребительство, — социализм сразу же противопоставляет иной мир. В нем гармония, справедливость, взаимоподдержка, братское единство, сотворчество, — причем, не только людей, но и личности и общества, человека и мира, человека и бытия, — становится главенствующей целью строительства.
Не пафосом ли такого созидания пронизана социалистическая культура нашей страны? Как замечательно, со вселенским размахом звучат многие песни, фильмы, творения живописи, другие художественные произведения советской поры! Сколько простора, глубины, мощи в них! Как они до сих пор проникновенны, буквально поражают своей широтой, полноводностью, глубочайшей человечностью, охватывающей планету целиком, космос, мир!..
1. Человек, наконец-то, преодолевая пропасть между собой и миром, между собой и другими людьми, между собой и бытием, исполняется такой зрелостью, когда соразмеряет собственные потребности, возможности, устремления, знания и умения не только с обществом, но с миром. Он сознает себя отныне не просто общественным сущим, но сущим мировым, в-мире-бытием, событийным человеком. Это о нем еще молодой Маркс имел основания утверждать, что человек — «не некое абстрактное, вне мира ютящееся существо. Человек — мир человека, государство, общество» [Маркс К. К критике гегелевской философии права. Введение // К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. — 2-е изд. — Т. 1. — С. 413]. Опять же, продолжая и развивая данную идею, ему вторит В.В. Маяковский:

«Чтоб поэт перерос веков сроки,
чтоб поэт
человечеством полководить мог,
со всей вселенной впитывай соки
корнями вросших в землю ног».

Надо при этом не терять из виду, что поэт, согласно В.В. Маяковскому, рядовой со-участник великой стройки: «водовоз», «ассенизатор», революцией призванный, тот, кто «с теми, кто вышел строить и месть в сплошной лихорадке буден». В этом смысле он с гордостью говорит о своем творчестве, о своей жизни, смысле жизни:
«То, что я сделал,
это
и есть называемое «социалистическим поэтом»».
Как нетрудно понять, перед нами совершенно иной, нежели традиционно понимаемый, образ поэта и поэтичности. Но именно этот образ полно выражает смысл, призванность подлинной поэтичности, когда человек со-творчествует со всем миром, с бытием в гармонии, находясь в гуще событий и дел, везде и всюду со-участвуя, со-творяя. Такое событийное (поэтическое) бытие человек время от времени, от случая к случаю мог испытывать в крайне редких единичных проявлениях на предшествующих социализму этапах истории. Но с приходом социализма, поэтически-событийное бытие становится нормой жизни. Вот почему, лишь с социализмом человек по-настоящему раскрывается экзистенциально, как не просто человеческое бытие и даже со-бытийное человеческое бытие, но именно как высоко сознательное (событийно моральное) поэтическое событийное человеческое бытие. Обо всем этом людям предшествующих исторических эпох, в том числе современной капиталистической действительности, приходится лишь помечтать или, повторимся, при лучшем раскладе, довольствоваться отдельными случайными всплесками здесь высокой человечности.

voxverus

У нас с Вами настолько различаются взгляды на обсуждаемые вопросы, что разбирать каждый из нюансов - довольно громоздкое дело, поэтому призову на помощь аллегорию.

Мечты людей о свободе и социальной справедливости вполне можно уподобить их вековой мечте о...воздухоплавании!
И что мы видим? Сначала появляются сказки о коврах-самолетах и летучих кораблях. Авторы этих сказок - воздухоплаватели-утописты. Проекты их летательных аппаратов фантастичны, антинаучны? Да.
Но в чем гениальность этих фантастов? Не в отдельных деталях их выдумок, а в самой идее Плана, в выражении того, что люди могут осуществить свою мечту только путем реализации определенного плана постройки летательного аппарата...
К сожалению, долгое время люди не имели достаточных знаний, умений и производственных возможностей, чтобы создать "работающий проект" и потому все попытки их подняться в небо терпели фиаско...

На этом фоне появляются мыслители, которые подвергают резкой критике и осмеянию воздухоплавателей-утопистов за их бесплодные попытки описать еще одно "Путешествие в Икарию"...
Они заявляют, что не следует заниматься утопическим прожектерством, ибо сама История, в силу собственных законов своего развития, неизбежно приведет человечество к воздухоплаванию... Что на определенном этапе развития тела людей неизбежно покроются перьями, произойдут соответствующие изменения в их телесном устройстве...
Поэтому не надо подменять историческую необходимость своими субъективными планами, а надо отслеживать ход Истории и действовать в соответствии с ним...
И как только наступит такой момент, что созреют объективные условия /начнут появляться перья на чреслах/ и достигнут высшей степени субъективные факторы /возникнет стремление широких масс вознестись на небо/, воздухоплаватели-революционеры должны возглавить массы и увлечь их за собой в небесные выси...

В одной из отсталых стран, в которой людям настолько плохо жилось на земле, что страстное желание оторваться от нее многократно превышало желание более благополучных европейцев, идея неизбежности наступления эпохи воздухоплавания обрела громадное количество приверженцев.
Причем, их нетерпение было так велико, что они не желали ждать появления перьев, а предлагали немедленно "штурмовать небо"!
Их не могли остановить ни последователи утопического "- изма"/а таковые были в стране/, ни более последовательные сторонники главного Учения.
Последним было сказано, что "главное начать, разжечь пожар революции", а передовые страны нас поддержат в воздухе, а первым отвечено:"Каждый шаг практического движения важнее дюжины программ!" /В.Ленин/
Наши герои-практики взбираются на колокольни и, размахивая руками, срываются вниз.

Наконец, появляются люди, которые начинают изучать условия полета предметов тяжелее воздуха, создают науку - аэродинамику, разрабатывают научные проекты летательных аппаратов и...вековая мечта человечества сбылась!

P.S. Известно, что "всякие аналогии хромают"... И в данном случае дело осложняется тем, что наука оказывается бессильной, когда дело касается общественной жизни... Но это предмет отдельного разговора.

P*S*. Сегодня человеческие знания о возможности "гуманного преобразования общественных отношений" находятся в том же состоянии, в котором находилась наука о космических полетах в первобытную эпоху.