"Красная" рецензия на "Обитаемый остров"

[Сергей Советский]

"Обитаемый остров" или Проблемы коммунизма на отдельно взятой планете

Не хочется писать о фильме Бондарчука. О том, что сплагиачено из голливудских фильмов, насколько умело «мы» умеем копировать космические корабли и драки из «Матрицы», что Максим не «весь коричневый», как в книге, а кудрявый, белокурый и голубоглазый завсегдатай гей-клуба, что голованы похожи не на собак, а на чудищ из второсортного ужастика, и как выглядела бы экранизация «Войны и мира», если бы ее снимал не Бондарчук-отец, а Бондарчук-сын. В общем, не хочется по-интеллигентски жаловаться на масскульт за то, что он – масскульт.

Можно даже сказать пару слов в защиту Бондарчука и его сценаристов. Они сделали фильм о противостоянии Системе и показали в своем фильме – случайно или намеренно – эту Систему так, что она до боли похожа на реальность современного российского общества. И скорее намеренно, ведь в фильм введены подробности, которых не было в книге, – например, террористы, взрывающие жилые дома. Телевидение в фильме прямо воспроизводит пропагандистские штампы российского государства – «антитеррористическую» истерию и провозглашение «стабильности» высшей ценностью.

Впрочем, сценаристам можно было ничего и не менять: планета Саракш и государство Неизвестных Отцов – это и так зеркало, в котором трудно не узнать современное капиталистическое общество, которое за 40 лет, прошедшие с 1968 года, когда писался роман, стало лишь еще ближе к фантастическому миру антиутопии братьев Стругацких.


Саракш как зеркало


Разве в нашем обществе – и без всяких облучающих башен – большинство не ведет себя конформистски, не верит пропаганде, не подчиняется кучке богачей, которые предпочли бы остаться анонимными, как пресловутые «Отцы»? Разве в нашем обществе не нагнетается – не так открыто и прямолинейно, как в книге, но все же – ненависть против «выродков» как средство безопасной канализации социальных антагонизмов? Разве не поддерживается на определенном уровне градус ненависти в отношении других государств у наших сограждан? Разве не похоже это на отношение к соседям – Хонти и Пандее, которое Отцы создавали с помощью Башен у своих подданных? Стругацким не пришлось ничего придумывать – они лишь взяли из современного им мира те тенденции, которые были ему внутренне присущи. Фантастические условия планеты Саракш позволили лишь максимально обострить существующие здесь и сейчас противоречия: утрированно показать алчную и коррумпированную элиту, кучку «финансистов, промышленников и военных», дать ей в руки фантастические средства контроля над сознанием «низов», а сами эти низы сделать утрированно послушными, манипулируемыми. Радикальное революционное меньшинство, которое борется против гротескной системы, Стругацкие сделали еще более изолированным от «народа». Между «обывателем» и «революционером» в стране Отцов существует стена, надежно охраняемая башнями, вследствие чего «обыватели» не просто не хотят, но физически и не могут понять «революционеров».

Да, за эти 40 лет мы приблизились к планете Саракш. Тогда, в 1960–1970-е официальной цензуре, с одной стороны, и антисоветски настроенной интеллигенции – с другой, приходилось (в противоположных целях) с микроскопом выискивать параллели между «нашей советской действительностью» и страной Отцов. Не то чтобы общих черт не было вообще, но фактом остается, что в тексте приходилось с трудом искать, а чаще даже додумывать за авторов некие прозрачные полунамеки, строить натянутые аналогии. Сегодня такая мощная оптика не требуется: поразительное сходство Саракша и нашей современности не укрылось даже от Федора Бондарчука с его социально-философским развитием на уровне капрала Боевой Гвардии.

Наш мир похож на антиутопии, это приходится признать. Да и страхи авторов антиутопий вообще способны задевать чувства современных читателей лишь потому, что они узнают в них окружающую действительность; и, что еще страшнее, тенденцию ее собственного развития. Дивный Новый Мир Хаксли с делением на «альфы», «беты», «гаммы», «дельты» и «эпсилоны»; Океания Оруэлла с ее «высшими», «средними» и «низшими»; господство машин над людьми в «Матрице» и т.д., и т.п. Все это задевает наш интерес лишь потому, что в нашем мире люди делятся на богатых и бедных, на классы. В нашем мире «высшие» используют самые изощренные методы идеологического господства над «низшими», иногда прямо в стиле Министерства Правды, потому что над нами, в наше время господствует безличный механизм рынка, сила капитала и подчиненного ему государства, которые диктуют нам, которые стоят над нами, «форматируют» нашу реальность, как фантастическая машина Матрицы.

Однако Стругацкие в одном, но очень важном отношении стоят выше всех других фантастов, создававших свои миры как назидание или предупреждение человечеству. Оруэлл смотрит на свой тоталитарный «ангсоц» глазами напуганного обывателя, так же как Хаксли и Замятин: он пессимист, не знающий выхода и способный лишь ужасаться и передавать свой ужас читателю. Собственно, Оруэлл не поднимается ни в каком отношении над своими читателями, и потому, в конечном счете, его книга была использована как объяснение, «почему мы должны сбросить атомную бомбу на коммуняк»1, потому она послужила укреплению реальных псевдодемократических аналогов Министерства Правды и Министерства Любви, а не их свержению.



Взгляд из будущего


Стругацкие пытаются посмотреть на Страну Отцов, представляющую наше настоящее, глазами человека коммунистического будущего. Люди коммунистического будущего, такие, как Максим Каммерер в «Обитаемом острове», или Румата Эсторский (Антон) в «Трудно быть богом», представляют собой ту альтернативу, которой нет у Оруэлла и других. Технологический прогресс, в отличие от большинства фантастов, у Стругацких не оторван от социального – ведь техника будущего, окажись она в руках у сегодняшних правящих классов, превратит Землю в Саракш, если не хуже.

У человечества есть будущее, говорят Стругацкие. В этом их отличие от таких интеллектуальных кумиров ХХ века, как Хаксли или Оруэлл. Даже «451 градус по Фарингейту» Рея Брэдбери, где гуманизм и вера в человечество не капитулирует до конца перед мрачными перспективами, отстает в этом смысле от миров Стругацких.

Коммунистические «Утро» ХХI века и «Полдень» ХХII века сохраняют свою притягательность и сегодня: когда коммунистическая перспектива, казалось бы, отодвинулась от нас за горизонт, а реальность все ближе к Саракшу, Гиганде, если не Арканару… Неслучайно этот «взгляд из коммунизма», присущий также Ивану Ефремову2, родился в СССР, обществе, которое долгие годы было альтернативой капитализму и в котором ростки Коммунистического Завтра можно было увидеть, почувствовать, а значит, и описать. Социалистическое общество СССР не было идеалом, оно было переходом, мостиком между «миром Саракша» и «Миром Полдня», заключало в себе обе эти тенденции – капиталистическую и коммунистическую, борьба которых присутствует буквально в каждом произведении Стругацких. Нетрудно также заметить, что чем слабее становится сила коммунизма в СССР, чем ближе Союз подходит к капиталистической реставрации, тем мрачнее и безысходнее становятся «миры» братьев.

Именно этот «взгляд из коммунизма», независимо от позднейших комментариев Бориса Стругацкого, которые, видимо, продиктованы политической конъюнктурой, является главным в творчестве Стругацких. Независимо от их воли он является объективным содержанием, художественной правдой их творчества. И не случайно, что именно эта важнейшая сторона творчества братьев стала предметом атаки современных буржуазных критиков. Некоторые из них даже называют «Полдень» Стругацких фашизмом (как принято проводить параллели между коммунизмом и фашизмом у либералов), в силу того, что там нет места «частной инициативе», а дети воспитываются общественным способом3.

Общество «Полдня» Стругацких – это действительно коммунизм. Там нет товарно-денежных отношений, а материальные богатства распределяются «по потребностям». Там нет классов, нет богатых и бедных, эксплуататоров и эксплуатируемых. Там нет порабощающего разделения труда – люди развиваются гармонично и всесторонне, труд стал творчеством, а монотонная и нетворческая работа автоматизирована. Там нет государства, дела решаются общественным самоуправлением, и нет нужды в армии и полиции, так как коммунизм покончил с социальными антагонизмами. Там нет семьи – дети воспитываются обществом, а любовь мужчины и женщины не отягощена домашним хозяйством и имущественной зависимостью.



Революция как нравственный выбор


И вот человек из коммунистического общества попадает на планету, где гниение капитализма в его империалистической стадии зашло уже очень и очень далеко. Главный герой «Обитаемого острова» землянин Максим Каммерер довольно быстро разбирается в политической ситуации и примыкает к Подполью, ведущему борьбу против режима Неизвестных Отцов. Тактика Подполья – отдельные террористические акции вместо атаки на «центр» – подвергается с его стороны критике. Однако политический момент в фильме оказывается смазанным. Его приходится прослеживать по книге.

Рядовые участники Подполья плохо осведомлены о целях движения и имеют низкий уровень политической сознательности. Руководством Подполья от них скрывается даже истинное назначение Башен. Как позже узнает Максим из общения с представителем левого крыла сопротивления, коммунистом по прозвищу Вепрь, на том, чтобы держать рядовых бойцов в неведении, настаивают «либералы в штабе», в то время как левые считают нужным, чтобы правду знали все («Об этом надо кричать на всех перекрестках»). «Либералы» рассчитывают использовать башни и дальше, но для «хороших» целей…

Подполье оказывается разношерстной коалицией противников диктатуры, среди которых можно доверять лишь левым. Как коммунист, Максим пытается выяснить социальную базу диктатуры Отцов, однако опять натыкается на политическое невежество рядовых подпольщиков. На вопрос Максима подпольщик по кличке Доктор отвечает:

«– Нас считают выродками. Откуда это пошло – теперь и не вспомнишь. Но сейчас Неизвестным Отцам выгодно нас травить, это отвлекает народ от внутренних проблем, от коррупции финансистов, загребающих деньги на военных заказах и на строительстве башен. Если бы нас не было, Отцы бы нас изобрели...

– Это уже нечто, – сказал Максим. – Значит, в основе всего опять же деньги. Значит, Отцы служат деньгам».

Максим, как сторонник исторического материализма, который в книге называется «теорией исторических последовательностей», не верит во «власть ради власти» («Тирания, властолюбие... Само по себе это еще мало что значит»). Власть служит поддержанию существующего экономического порядка, а поэтому – подавлению «низов» в интересах «верхов», наемных работников в интересах предпринимателей-капиталистов. В книге показывается, что руководитель государства Невидимых Отцов – Папа – вовсе не простой властолюбец и сибарит, а «крупнейший потомственный финансист, глава целого клана банкиров и промышленников». То есть власть Отцов – это именно классовая власть капиталистов, которая поддерживается террором Боевой Гвардии и сверхэффективной системой контроля лучевых Башен. Она не имеет ничего общего с абстрактной и неисторической «волей к власти».

Классовая природа режима Отцов также раскрывается и в случае с войной, которую они начали против соседнего государства Хонти. Подпольщик Зеф анализирует ее причины:

«Прежде всего – экономика. Данные об экономическом положении Страны Отцов хранятся в строжайшем секрете, но каждому ясно, что положение это – дерьмовое…, а когда экономика в дерьмовом состоянии, лучше всего затеять войну, чтобы сразу всем заткнуть глотки. Вепрь, зубы съевший в вопросе влияния экономики на политику, предсказывал эту войну еще пять лет назад. Башни, знаете ли, башнями, а нищета нищетой. Внушать голодному человеку, что он сыт, долго нельзя, не выдерживает психика, а править сумасшедшим народом – удовольствие маленькое, особенно если учесть, что умалишенные излучению не поддаются...»

Если социальная сущность власти Отцов вполне ясна, то социальная программа самого Подполья не определена даже в общих чертах. Здесь тоже сложно удержаться от параллели с российской реальностью – слишком похоже Подполье на антипутинскую лево-правую оппозицию. Вот взгляды рядового подпольщика:

«…теоретизируя, он высказывал странную смесь взглядов: власть богатых надобно свергнуть (это от Вепря, который, видимо, был чем-то вроде социалиста или коммуниста), во главе государства поставить надлежит инженеров и техников (это от Кетшефа), города срыть, а самим жить в единении с природой (какой-то штабной мыслитель-буколист), и всего этого можно добиться только беспрекословным подчинением приказу вышестоящих командиров, и поменьше болтовни на отвлеченные темы».

Часть подполья составляли представители правящего класса, которым не удалось интегрироваться в новую систему власти Отцов. Это были и старые аристократы «все еще воображавшие, что имеет место затянувшееся недоразумение, что народ верен законному наследнику императорского престола (здоровенному унылому детине, сильно пьющему и страдающему кровотечениями из носа)», а также представители буржуазии – либералы и вождисты. Либералами были «национальные патриоты, чрезвычайно пекущиеся о славе и мощи государства и опасающиеся, что уничтожение башен приведет к хаосу, всеобщему оплеванию святынь и безвозвратному распаду нации. В подполье они сидели потому, что все, как один, были сторонниками парламентских форм правления...». Вождисты же, «самое правое крыло подполья» – были «просто бандой властолюбцев, рвущихся к департаментским креслам... Эти политические бандиты были готовы бешено, не разбираясь в средствах, драться против любого правительства, если оно составлено без их участия...»

Такое разношерстное политическое движение складывается на Саракше вынуждено – всех преследуют как «выродков». Тем не менее, буржуазные группировки стоят за сохранение системы Башен, но хотят использовать их «во благо». Многие из них – это те, кто сам хотел бы сидеть на месте Отцов – и это тоже роднит Подполье Саракша с антипутинской оппозицией, где либеральное крыло составляют «неудавшиеся» путины и медведевы.

Земляне, попавшие на Саракш, четко ориентированы на помощь левому крылу. Левые выступали «за безусловное уничтожение башен», – это были местные коммунисты, «теоретически подкованные и закаленные еще в довоенных классовых боях; для них уничтожение башен было лишь необходимым условием возвращения к естественному ходу истории, сигналом к началу ряда революций, которые приведут, в конечном счете, к справедливому общественному устройству. К ним примыкали и бунтарски настроенные интеллектуалы… – просто честные люди, полагавшие затею с башнями отвратительной и опасной, уводящей человечество в тупик...»

После разрушения системы Башен земляне рекомендуют одному из лидеров левых – Вепрю – воссоздавать «довоенную» организацию, создавать «комитет». Сам Максим Каммерер в конце книге, когда ему предлагают вернуться Землю, отказывается покидать Саракш:

– Я собираюсь работать, – отвечает он. – Делать революцию.

Революция становится нравственным выбором человека будущего, поставленного в условия позднего капитализма, а значит, и выбором лучших людей настоящего.



СССР и коммунизм Стругацких


Сила Стругацких в том, что они описывают коммунистических людей не стерильными манекенами, сверхчеловеками, а настоящими живыми людьми.

Так же, как и ростки коммунистических отношений, присутствовавшие в СССР, и зачатки коммунистических отношений, коммунистических чувств Стругацкие брали из жизни. Они считали, что люди «коммунистического типа» «живут уже сейчас», наделяли своих героев из будущего «лучшими» чертами своих современников, в которых, казалось, уже жила искра завтрашнего коммунизма.

В книге «Хищные вещи века» наряду с коммунистическим обществом на Земле существуют еще и капиталистические государства. Коммунисты добиваются разоружения этих стран, пытаются как-то контролировать внутреннюю обстановку (например, предотвращают фашистский путч), но прямого «экспорта революции» не происходит. Как и в «Обитаемом острове», Стругацкие ставят проблему общества, где социальный прогресс серьезно отстал от технического. Но если в Стране Отцов буржуазная олигархия «раньше времени» получила в свое распоряжение мощное средство контроля над сознанием, то в некоем сохранившемся на Земле капиталистическом государстве, куда прибывает главный герой «Хищных вещей» коммунист Иван Жилин, на высокой технической базе решена проблема материального благополучия, но не произошел переход к более высоким общественным формам. Общество представляет собой скопище сытых бездельников, которые не знают, чем себя занять. Процветают бездумные развлечения, наркомания и другие средства утилизации появившегося в изобилии свободного времени. Свободное время не превращается в пространство развития личности.

По сути, здесь тоже показано наше современное капиталистическое общество, которое местами (в странах имперского «центра») избавляется от наиболее острых проявлений голода и бедности (вытесняя их на «периферию»), но не делает человека более человечным. Рост материального богатства не ведет к росту богатства духовного, как раз наоборот: чем богаче общество, тем меньше в нем остается пространства для духовного развития. Возникают разнообразные теории, призывающие к «бегству от цивилизации», связывающие истинное духовное развитие человека с примитивными культурами и верованиями. Стругацкие не идут по этой простой и ложной дороге. Они понимают, что противоречие материального и духовного богатства существует только в классово-антагонистическом обществе, когда изобилие всегда связано с отчуждением, эксплуатацией, оболванивающим разделением труда. Пока труд является проклятьем, а не свободной творческой деятельностью человека, до тех пор будет существовать это противоречие.

Фантастический сюжет Стругацких в «Хищных вещах» может служить иллюстрацией мысли Карла Маркса: «В результате получается такое положение, — пишет Маркс, — что человек (рабочий) чувствует себя свободно действующим только при выполнении своих животных функций — при еде, питье, в половом акте, в лучшем случае еще расположась у себя в жилище, украшая себя и т. д., — а в своих человеческих функциях он чувствует себя только лишь животным. То, что присуще животному, становится уделом человека, а человеческое превращается в то, что присуще животному.

Правда, еда, питье, половой акт и т. д. тоже суть подлинно человеческие функции. Но в абстракции, отрывающей их от круга прочей человеческой деятельности и превращающей их в последние и единственные конечные цели, они носят животный характер»4.

Сущностью человека является труд, но поскольку труд при капитализме, как правило, оказывается монотонным, неинтересным, к тому же еще и подневольным – наемным трудом на Другого, то человек воспринимает его как неизбежную повинность, а за собственную сущность воспринимает потребление, порой принимающее отвратительные формы, как, например, у описанных в повести Стругацких «меценатов», которые получают удовольствие от приобретения произведений искусства и уничтожения их на своих тайных собраниях.

Материальное изобилие без изменения самого характера человеческой деятельности с отчужденной на неотчужденную не принесет человечеству счастья, утверждают вслед за Марксом Стругацкие. Подтверждением тому – и наш мир, где именно самые богатые общества лидируют по числу самоубийств.

Вообще сложность социализма – перехода из Царства Необходимости в Царство Свободы, от капитализма к коммунизму, состоит в том, что в начале этого перехода его материальные условия еще не готовы (а если они готовы и достаются правящей еще капиталистической олигархии, мир превращается в кошмар, типа Саракша), они должны быть созданы в ходе самого перехода. Это создает другую проблему: ведь создание материального богатства не является собственно коммунистической задачей, это задача капитала, но решать ее приходится коммунистическими средствами. В этом противоречии существовал СССР, и будет существовать любое социалистическое общество, даже всемирное. Ведь, как пишет то же Маркс, «историческое назначение капитала будет выполнено тогда, ... когда прекратится такой труд, при котором человек сам делает то, что он может заставить вещи делать для себя, для человека»5. А такой труд совершенно определенно не закончится при капитализме…

Ростки коммунистического труда братья Стругацкие показывают в своей книге «Понедельник начинается в субботу». Ее герои – сотрудники фантастического НИИ чародейства и волшебства (НИИЧАВО) в массе своей просто живут на работе, потому что это им интересно, они реализуют себя в творческом научном труде. Сотрудник института Корнеев отправляет вместо себя отдыхать «дубля», копию. Так же, как и большинство работников института, он не пошел отмечать Новый год домой, а остался в лаборатории НИИ. Противоположную, буржуазную тенденцию в книге олицетворяют лжеученый Выбегалло и администратор Модест Матвеевич Камноедов.

Стругацкие ведут скрытую полемику против официального понимания коммунизма в хрущевско-брежневские времена, когда коммунистическое общество стали понимать совершенно по-буржуазному, в духе материального изобилия «общества потребления», а преобразование общественных отношений и (что одно и то же, но с разных сторон) воспитание нового человека были

свернуты. Пародией на такой «буржуазный коммунизм» советских ревизионистов становится история, как лжеученый Амвросий Амбруазович Выбегалло изобретает Идеального Человека. Идеальный Человек, согласно его концепции, это тот, кто способен удовлетворить все свои потребности. Первая «действующая модель» ограничивается потребностью в пище и погибает от обжорства – ее разрывает на куски. Вторая модель, «модель человека, удовлетворенного полностью», начинает притягивать к себе все предметы вокруг, а затем и вовсе пытается «свернуть пространство».

Собственно, это также иллюстрация к Марксу: «Частная собственность сделала нас столь глупыми и односторонними, что какой-нибудь предмет является нашим лишь тогда, когда мы им обладаем, т.е. когда он существует для нас как капитал или когда мы им непосредственно владеем, едим его, пьем, носим на своем теле, живем в нем и т.д…. Поэтому на место всех физических и духовных чувств стало простое отчуждение всех этих чувств – чувство обладания»6.

Этот взгляд, рассматривающий присвоение как физическое обладание, утверждающий потребление в самых грубых его формах, к сожалению, стал господствующим в СССР вопреки той тенденции, которую олицетворяют у Стругацких сотрудники НИИЧАВО.

Его победа, устраняющая саму возможность дальнейших коммунистических преобразований, отражена в продолжении «Понедельника» – «Сказке о Тройке», где три бюрократа во главе с "товарищем" Вунюковым и при деятельном участии Выбегалло захватывают власть. Тройка обладает магической властью, поскольку ей в руки досталась Большая Круглая Печать, незамедлительно воплощающая любое постановление Тройки в реальность. Героям «Сказки» удается справиться с Тройкой и добиться своего, но действовать им приходится теми же бюрократическими методами – они сами создают «подкомиссию» и принимают необходимые решения.

Конечно, глупо было бы ожидать, что сложнейшая проблема перехода социализма в СССР на новый уровень была решена Стругацкими – это вообще проблема не искусства, а прежде всего – революционной теории. Однако книги братьев могут помочь в этом деле, в понимании прошлого и будущего социализма, на который нам, чтобы двинуть дело освобождения человечества дальше, нужно «глядеть» глазами человека Коммунистического Завтра.


Виктор Шапинов
Источник: http://shapinbaum.livejournal.com/81586.html

[Antosh]

Молодец Виктор!

Спасибо Сергею Советскому.

[Владимир Александрович]

Сообщение от Antosh

Молодец Виктор!

Спасибо Сергею Советскому.

Уважаемый Антош, а в чем именно молодец?

[Gena]

Лучше бы Ф.Бондарчук занялся своим сыном, который шляется по ночным клубам да учиняет там драки. Поди от армии сыночка то отмазал.

[Сергей Советский]

Сообщение от Antosh

Молодец Виктор!

Спасибо Сергею Советскому.

Антош, мне тоже понравилась рецензия. Поэтому, несмотря на всю неоднозначность политической позиции и деятельности Виктора, тем не менее, я принял решение разместить его рецензию на данный фильм на нашем Форуме.

[Сергей Советский]

Размещаю еще одну рецензию на фильм "Обитаемый остров". С сожалением констатитую, что автор "Правды" не разобралась в философии братьев Стругацких.

«Правда»:
Рецензия на фильм Бондарчука
«Обитаемый остров»

2009-02-10 10:42
«Правда» - Лариса Ягункова

Честно говоря, на просмотре фильма Ф. Бондарчука “Обитаемый остров” я чувствовала себя в положении шукшинского Константина Ивановича из рассказа “Срезал”. Помните, как некий Глеб Капустин самоутверждается, втягивая в глупейший разговор этого доброжелательного человека, и наслаждается его замешательством. “Вот высказано учеными предположение, что Луна лежит на искусственной орбите, допускается, что внутри живут разумные существа,— пристает он к филологу. — Где ваши расчеты естественных траекторий? Куда вообще вся космическая наука может быть приложена?.. Готовы мы понять друг друга?.. Допустим, на поверхность Луны вылезло разумное существо... Что прикажете делать? Лаять по-собачьи? Петухом петь? Я предлагаю: начертить на песке схему нашей Солнечной системы и показать, что я с Земли, мол. Что, несмотря на то, что я в скафандре, у меня тоже есть голова, и я тоже разумное существо. В подтверждение этого можно показать ему на схеме откуда он: показать на Луну, потом на него. Логично?”

В какой-то момент: Константин Иванович искренне засмеялся, но смеялся он один — никто его не поддержал: собравшиеся на посиделки мужики очень серьезно отнеслись к болтовне Глеба Капустина: “Дошлый, собака... Откуда он про Луну-то знает?”
И тут такая же история: мне смешно, а никто больше над фильмом Ф. Бондарчука не смеется; напротив, воспринимают этот кинематографический бред совершенно всерьез. Ну как же? Ведь это экранизация одноименного романа самих братьев Стругацких. А кто ставит фильмы по книгам Стругацких? Самые что ни на есть продвинутые интеллектуалы — А. Тарковский (“Сталкер”), А. Сокуров (“Дни затмения”), К. Лопушанский (“Гадкие лебеди”). Стало быть, и в Ф. Бондарчуке есть искра Божья? Кроме того, Стругацкие сейчас в большой моде — ходят слухи, что продюсеры раскупили права на все их еще не экранизированные книги. Откуда эта мода? Да оттуда, что возникло ни на чем не основанное поверие, будто Стругацкие, писавшие в 60—70-е годы, были ярыми антисоветчиками, этакими хитрецами с фигой в кармане. И во всех их произведениях зашифрован призыв к свержению Советской власти. Всё это вредная чушь. И никакой сценарист, как бы того ему ни хотелось, не может запустить собственных тараканов в “котелок” писателей. Даже известный своей ненавистью к Советской власти Э. Володарский, накропавший сценарий по роману “Обитаемый остров”.
Проводить какие-то параллели между романом и сценарием на самом деле смешно — это явления разного порядка. Роман адресован мыслящим людям. Сценарий же писался в расчете на вчерашнего клипмейкера Ф. Бондарчука, по собственным его словам, озабоченного тем, чтобы его произведение не показалось “слишком умным”. Потому-то, наверное, сценарист и перевел футурологию Стругацких в план представлений шукшинского Глеба Капустина. По крайней мере, герой фильма, прилетевший на каком-то драндулете с планеты Земля на планету Саракш, объясняется с хорошенькой инопланетянкой именно таким способом, как предполагал Глеб: показывает точку на схеме, а потом тычет себя в грудь: с Земли, мол, я. Таким же способом и девушке дает понять: мол, соседи мы. Правда, потом, вопреки рекомендации Глеба, не утруждает себя объяснением, по каким законам он развивался. И так всё ясно: по законам американской фантастики. Перед нами — какой-то лабораторный сверхчеловек, наделенный необычайной физической силой и всякими паранормальными возможностями: даже пули не причиняют ему ни малейшего вреда — лишь бы не попали в голову. В боевых искусствах он даст сто очков вперед пресловутому Брюсу Ли. Непрерывные драки следуют одна за другой — какой-то калейдоскоп всех видов единоборств, причем двухметровый красавец (новое лицо в нашем кино — спортсмен, перебежавший из физкультурного техникума в театральное училище,— Василий Степанов), не поморщившись, одного за другим отправляет в нокаут гориллообразных противников. Говорит он мало, хотя обладает волшебным микрочипом, который помогает ему свободно общаться не только с человекообразными саракшанами, но и с полуживотными-мутантами. Впрочем, сказать ему особенно нечего. На планете Саракш этот космический пришелец ведет себя, как турист: взирает на всё с полуоткрытым ртом, “прикалывается” к девушке, дерётся из-за нее и, только оказавшись благодаря своим бойцовским навыкам в местной гвардии и приняв участие в репрессиях, начинает мало-мальски осмыслять действительность и проявлять свои нравственные качества. Причем в эпизодах боевых единоборств Василий Степанов выглядит куда органичнее, чем в лирических сценах. Эмоционально его герой не раскрывается. Он не то что скуп на проявление чувств — он лишён их. Исключение — основной инстинкт. Автор фильма, видимо, считает, что такова природа “человека будущего”.
А между тем именно утверждение тончайшей человеческой природы, осмысление выдающихся человеческих качеств — стержень мировоззрения Стругацких. Писатели-фантасты показали земного человека, в котором по сути нет ничего фантастического: физически совершенного, умственно высокого, душевно сильного, нравственно безупречного, социально активного, органически не способного на подлость, ложь и предательство. С их точки зрения, это не миф. Столь замечательные качества — производное от образа жизни в гармоничном обществе, где нет ни хозяев, ни политиканов, ни удушающей власти капитала. Веками лучшие умы человечества мечтали о сотворении такого общества, и ничего удивительного, что Стругацкие разделяли эту мечту. Их герой Максим Каммерер является на планету Саракш как носитель великой и совершенной цивилизации, всецело ориентированной на гармоническую личность.
Но где уж понять это “вечному юноше” Ф. Бондарчуку (ему, кстати, уже за сорок) — он даже при своем нынешнем статусе (большого художника), после якобы патриотической, а на деле весьма двусмысленной картины “9 рота”, снятой в подражание американским боевикам, остался тем же “прикольным чуваком”, который участвовал в бесстыдной кинопародии на роман Достоевского “Идиот”, называвшейся “Даун Хаус”: изображал там князя Мышкина и на пару с Охлобыстиным-Рогожиным лакомился вырезкой из бедра убитой Настасьи Филипповны. Для него и поныне это — “свободное кино”.
Он и теперь не прочь нечто подобное отмочить. Но в действительности это не кино, а клеймо, от которого никогда не отмоешься, даже уйдя в монахи. Смешно думать, что с таким клеймом можно замахнуться на философскую фантастику Стругацких, понять, в чем ее сила.
Но замахнулся же — в полном соответствии с нахальством Глеба Капустина. Помните, его беспардонный напор: “Как сейчас философия определяет понятие невесомости?.. Натурфилософия определит это так, а стратегическая философия — совершенно иначе... В качестве одного из элементов природы обнаружена невесомость. Поэтому я и спрашиваю: рассеянности не наблюдается среди философов?”
Вот как раз тут-то филолог Константин Иванович искренне засмеялся. Но напрасно. Общественное-то мнение было не на его стороне. Не очень грамотные мужики уверовали в талант Глеба Капустина. Филолог был посрамлен.
Точно так же будет посрамлен всякий, кто усомнится в многообразных талантах Ф. Бондарчука. Он и актер, и продюсер, и ресторатор, и телеведущий, и даже член Общественной палаты Российской Федерации. Он очень нужен нынешним хозяевам жизни, потому что везде проводит их линию. Своей линии, идеи, позиции у него нет. На него работает целая армия трудяг: шутка сказать, на съемках “Обитаемого острова” в течение года были заняты двести человек в группе, тысячи — в массовке, да еще четыреста солдатиков. Астрономическую сумму, потраченную на это предприятие, страшно даже назвать — достаточно сказать, что это самый дорогой фильм за всё время существования российского кино.
А что в итоге? Клиповое (хочется сказать — липовое) кино Ф. Бондарчука — калейдоскоп сменяющих друг друга кадров, словно надерганных из чужих лент, преимущественно из боевиков и детективов; мелькают также и до боли знакомые цитаты из военных фильмов. Всё это тонет во вспышках спецэффектов и грохоте шумового сопровождения. В этом сумбуре еле-еле просматривается сюжетная линия — та, что “про тоталитаризм”. Ф. Бондарчук громогласно заявил, что он бросил вызов тоталитаризму. Где этот вызов? “Обитаемый остров” лучше всего смотреть на видео, гоняя туда-сюда некоторые эпизоды, дабы понять о чем, собственно, идет речь. Тут и первоисточник не поможет: роман до неузнаваемости адаптирован. И всё равно Ф. Бондарчук захлебывается материалом, как захлебывается и бьется в ванне сыгранный им государственный прокурор. Кстати, это единственный “тиран”, обрисованный с некоторой выразительностью, остальные “узурпаторы” — не более чем мелькающие типажи. Кто-то кого-то пугает, кто-то в кого-то стреляет, а все вместе, в общем-то, оправдывают свое прозвание “невидимые отцы”.
Впечатление террора, царящего в государстве, видимо, должна создавать гвардия. Это — солдатская массовка, постоянно куда-то с топотом бегущая. Гвардия преследует и уничтожает инакомыслящих, которых здесь называют “выродками”, а те в свою очередь уничтожают сторожевые башни, потому что на самом деле эти башни служат высокочастотными излучателями, доводящими всех более или менее высокоорганизованных саракшан до припадков падучей.
“Выродки” скрываются в лесах и на привале ведут диссидентские разговоры о том, что “всё прогнило”, а у власти стоят воры, проходимцы и авантюристы. В устах раскрашенных актеров это звучит невыносимо фальшиво и в то же время почти провокационно, как бы в расчете на чью-то бурную реакцию, известную под названием “выпустим пар”.
Но “выродки” явно не правы, потому что слишком слабы. А “невидимые отцы” тоже не правы, но до отвращения сильны. В дальнейшем высокоорганизованному землянину предстоит с ними разобраться, дабы поспособствовать общественно-политическому строительству на основе современной российской демократии. Но это — уже в будущей серии. Сам режиссер видит свой “Обитаемый остров” как попытку “проанализировать устройство мощного государства”. Такая вот “стратегическая философия”. Правда, к философии романа Стругацких она не имеет никакого отношения. Что ж из того? Как заметил Глеб Капустин: “Я хочу сказать, что здесь можно удивить наоборот. Так тоже бывает”.

Источник: http://kprf.ru/international/63614.html

[Сергей Советский]

Кино не для всех

Портал "Евразия", 20 января 2009 08:30.

Последний фильм Федора Бондарчука интригует вовсе не художественной стороной, но плохо скрытыми в нем антигосударственными установками


Как заявил в свое время вождь мирового пролетариата, в условиях, когда большинство населения страны неграмотно, важнейшими из искусств являются кино и цирк. Много воды утекло с тех пор, но кино по-прежнему остается мощным инструментом пропаганды. Ту роль, которую когда-то играл цирк, теперь исполняет телевизор - на его экране постоянно кривляются придурочные телеклоуны.

Кино же теперь, оставаясь по своей сути все тем же средством пропаганды, что и в 20-30-х годах прошлого века, претендует на некую духовность, эдакое предложение поиска высшего смысла. Американское мировое могущество не смогло бы состояться, не будь у США такого мощного средства воздействия на умы миллиардов жителей земного шара, как голливудская киноиндустрия. По степени идеологизированности продукция американских киностудий, что сейчас, что во времена «холодной войны», превосходила и превосходит аналогичные отечественные образцы.
Обезличивание противника, намеренное лишение его статуса человека, милитаризация сознания, превращение обезличенной агрессии в норму поведения – все это создает базовые психологические установки, которые определяют поведения индивидуума в обществе по отношению к внешней среде, какой в мире постлиберализма является все, что не идентифицирует себя с США и либеральной глобальной империей.
В то же время на внутреннем уровне достигается состояние расслабленности, полного отключения мозга и превращения человека в потребляющую машину. Таким образом, Голливуд является не чем иным, как индустрией по производству машин, которые в идеале должны выполнять только функции поддержания безопасности и расширения системы вплоть до физического уничтожения ее противников, и поддержания жизнеспособности системы путем неуемного потребления. Исходным материалом служат все жители глобализированного мира.
Современная постлиберальная система сама является тоталитарной в первоначальном значении этого слова, то есть всеобъемлющей, самодостаточной и самоценной. Парадоксально, но для защитников «либеральных ценностей» сами эти ценности, взятые как система, зачастую становятся важнее жизни отдельной человеческой личности, которая вроде бы является базовым принципом этого самого либерализма. Виртуальность «ценности» против реальности жизни...
В то же время само понятие «тоталитаризма» давно уже утратило свое операционное значение, превратившись в символ, умело используемый в медиа сфере, в частности, в том же кино. Киношный тоталитаризм, как правило, предельно антилиберален и иерархичен. Таким образом достигается двойной эффект: человеческое сознание отвергает любую нелиберальную идеологию как «тоталитарную», в то же время зрителя уводят от размышлений о том, что тоталитарное общество может быть и неиерархичным и либеральным, что либерализм не менее тоталитарен, чем остальные идеологии эпохи Просвещения.
Разнобразные антиутопии, получившее значительное распространение в наше время, служат именно этой цели. Человеческому сознанию даются ложные ориентиры, и оно ищет несвободу вовсе не там, где та притаилась. Распространение такого рода фильмов говорит лишь о фашизации либеральной системы, которая пытается запугать нас «киношным фашизмом», попутно превращая нас в рабов не менее «фашистской», но более лживой и двуличной системы.
Картина Федора Бондарчука «Обитаемый остров» является типичным примером антиутопии такого рода. От книги братьев Стругацких сохранилось там не так уж и много, да и для современного зрителя большее значение имеет не то, что показывают, а то, как это показывают - а здесь торжествует принцип бездумного копирования западнях образцов.
С увереностью можно отметить одно: многочисленные осознанные и неосознанные заимствования из американских фантастических фильмов и фильмов-антиутопий сделали свое дело - «Обитаемый остров» работает прежде всего на поддержание живучести этих штампов, еще сильнее внедряя в сознание русских зрителей устоявшиеся образы и смысловые конструкции, цель которых укрепить представление о либеральной парадигме как о единственно возможной и правильной, наиболее оптимальной для человеческого существования.
В итоге, когда Федор Бондарчук попытался использовать эту парадигму, оказалось, что не он, а она его поимела. Как минимум глупостью и недальновидностью режиссера можно объяснить тот факт, что прямым следствием его фильма будет стойкая корреляция в умах молодежи между тоталитаризмом, подавлением личности и патриотическими, имперскими ценностями, ценностями государственничества и дружбы народов, теми ценностями, которые фактически стали национальной идеологией России во время президентства Владимира Путина, о преемственности которым неоднократно заявлял и нынешний президент Дмитрий Медведев…
При этом Бондарчук является лидером «Молодой Гвардии» Единой России. Парадоксально, на первый взгляд. Как же можно объяснить подобное несоответствие? Обычной глупостью, сославшись на известное утверждение, что «на детях гениев природа отдыхает»? Или за выходом имплицитно русофобского фильма, снятого якобы провластным режиссером, кроется что-то боле серьезное?

Так как главной силой в капиталистическом обществе являются деньги, посмотрим, кто же заказчик фильма. Продюсером сего опуса выступил украинский медиа-магнат Александр Роднянский, в свое время сумевший благодаря верной службе Кучме заполучить вторую кнопку украинского телевидения, которую в итоге превратил в один из ведущих каналов «1+1» - сейчас один из наиболее русофобских. Александр Ефимович был генеральным продюсером и собственником 90% акций канала. Теперь права «1+1» принадлежат владельцу европейской телекорпорации СМЕ американскому медиамагнату Рональду Лаудеру. Роднянский - его креатура на Украине.
Таким образом, за якобы российским фильмом стоят представители американского бизнеса и их украинские коллаборанты. В этом свете становится понятным, откуда в фильме взялись явно оппозиционные по отношению к российской власти высказывания, которых в романе Стругацких изначально не было – высказывания, призванные, по сути, бросить тень на саму власть и те ее действия, которые оказались не выгодны американцам. Например, предотвращение геноцида осетинского народа в августе 2008 года: «Рейд в приграничную область в рамках принуждения к разоружению».
Или такого рода цитаты: «Неизвестные Отцы, у которых хватило воли окоротить зарвавшихся сволочей, которые после развала Империи нахватали всё, что плохо лежит, и решили, что вся страна - их собственность». «Раньше мы были одним государством. У нас была общая история. За это они нас ненавидят». Это на кого намекает г-н Бондарчук? И зачем надо было вставлять эти высказывания в фильм?
Дальше – больше. В качестве символики управляющей тоталитарным инопланетным государством клики «Неизвестных Отцов» выступает золотой восьмилучевой крестострел на черном фоне – символика Евразийского Союза Молодежи, умеренно патриотическая позиция которого довольно известна.
Именно имперская, объединительная идеология евразийства оказывается одним из главных объектов медиа-удара. Впрочем, похоже, что режиссеру ненавистен патриотизм вообще как явление, так как традиционный символ российских православных патриотов «имперский флаг» также вовсю используется в атрибутике инопланетного тоталитаризма.
Русофобы празднуют победу, считая, что им удалось пропихнуть явно антирусский фильм, пока еще не очнувшийся от новогодних праздников народ не заметил подлога. Активистка УНА-УНСО Олена Белозерская восторгается стряпней Бондарчука в своем блоге: «Поразил тем, что это первый увиденный мной за последние годы РОССИЙСКИЙ ОППОЗИЦИОННЫЙ ФИЛЬМ. Я не думала, что у них позволяется такое снимать. Фильм так же смел, как демонстрации «руховцев» в конце 80-х с большими цитатами из Конституции УССР. Нам, современным украинцам, с нашей тотальной свободой, понять это трудно. Следовательно, не все российские деятели искусства, как тот же Газманов («Это моя страна») ностальгируют по временам советской империи. «Разброд и шатание» в их обществе».
Крайне низкие по сравнению с затратами на съемки кассовые сборы фильма свидетельствуют об обратном. Народ не повелся на третьесортную русофобскую бурду. Вместе с тем, власть получила тревожный сигнал - сигнал о том, откуда исходит основная опасность. Патриотически настроенным элементам во власти стоит опасаться не столько возмущения снизу, сколь противодействия в элитах, в высшем классе российского общества. Превратившись в паразитический, связанным многими нитями с мировой финансовой олигархией и отделенный от своего народа и страны культурной и социальной пропастью слой, эта псевдо-элита является основным тормозом на пути укрепления суверенитета и независимости нашего государства.
Печально, что сын замечательного советского режиссера Сергея Бондарчука снял такой фильм. Впрочем, как сказал бы упоминавшийся уже здесь Владимир Ильич, его сознание определяется его классовой принадлежностью.

Александр Бовдунов

Источник: http://www.evrazia.org/article/821