Письмо православного атеиста просто атеистке

[Kuznez]

Сергей Сокуров - Галине Знаменской. Письмо православного атеиста просто атеистке

Автор - публикатор
19.10.2012 г.
Милостивая государыня Галина Юрьевна,
целые сутки у меня, говоря высоким штилем (по Ломоносову) «чесалось» откликнуться на Вашу статью ("Кому закрыть рот?") А сегодняшний отклик на неё О.Панариной, (там же "О крепостном рабстве. Комментарий к статье Г.Ю. Знаменской"), сделал «творческий зуд» невыносимым. Пришлось спасаться пером...
*




Сначала сниму Ваше и, уверен, большинства читателей недоумение: что за фрукт такой - православный атеист? Во времена для меня, увы, отдалённые я, тайно от партийных родителей-учителей крещённый бабушкой, будучи последовательно пионером и комсомольцом, вырос атеистом, временами даже очень воинственным. Атеистом по мировоззрению остаюсь и поныне. Об этом честно признался Алексию II при личной встрече. Тем не менее, Патриарх не отменил награждения меня Орденом Преподобного Сергия Радонежского. Видимо, во мнении православного священнослужителя столь высокого ранга, и атеист за определённую деятельность заслуживает благодарного внимания Церкви.

В случае со мной, в первые постсоветские годы, под влиянием обстоятельств, изменились мои взгляды на место Русского Бога в судьбе моих соотечественников, а значит - и в моей. Тогда я жил в галицийском г. Львове. Местное население было перевозбуждено неожиданной «незалежностью». Мстительные настроения автохтонов, шесть веков пребывавших под властью иноязычных владетелей этого прикарпатского края, выплеснулась на тех, кто оказался под рукой - на беззащитных со стороны «прародины» русских. Новая власть поспешила сократить число русских школ, была ликвидирована русская труппа кукольного театра, закрыт музей первопечатника И.Фёдорова, отправлена в запасник русская живопись из залов городской картинной галереи, началось умерщвление русского драматического театра, горели русские книги на задах библиотек, захоронения героев ВОВ стали добычей национал-вандалов и небрежения. Я, со товарищи, принял решение заняться организацией сопротивления этому наступлению на достижение русского духа; легально, средствами просветительской деятельности.
В то время местные христиане массово покидали православие и возвращались в унию, которой их лишили после войны. Повсюду шла битва паствы за храмы, так как часть верующих галичан не желало изменять православию.



Правда, и среди последних произошёл раскол: большинство осталось в канонической церкви Московского Патриархата, другие примкнули к автокефалистам или признали т. н. «киевского патриарха». Опасность погрома нависла над единственным во Львове Св.-Георгиевским храмом УПЦ МП. Здесь стало очевидно: одними уговорами насильников не убедить. Не просто было настроить себя и единомышленников на решимость во что бы то ни стало отстоять наш храм, если угрозы «ультра» станут реальностью, ибо к естественному страху нет, нет да и примешивалась «спасительная», казалось, «мысль, дескать, я, атеист, от церкви отделён и законом, и мировоззрением. Что мне до проблем верующих? Оказалось, не отделён!


Личное прозрение пришло неожиданно и вовремя. Пришло не чётко сформулированными мыслями, а ощущением единственной правды, которую нельзя расчленить, дабы избавиться от неудобных, создающих проблемы составляющих. Позднее я «перевёл» это ощущение на родную речь. В записи оно - лишь его приближение.
Кем я осознал себя в такое время, которое требует чёткого ответа и действий, сообразно избранной позиции? Защитником русской культуры и языка, которую он озвучивает. Значит ли это, что для выполнения добровольно и твёрдо определённых обязанностей я могу пренебречь иным, требующим защиты? Например, религией народа, к которому я принадлежу? Религией, которую исповедовали все, известные по именам и коленам, мои предки на протяжение 300 лет? Могу ли я, в оправдание своей бездеятельности на церковном поле, сослаться на то, что сам, в отличие от них, являюсь неверующим, и поэтому мне нет дела до символов христианства, до церкви, как молельного дома? Нет, не могу! Не то, что не имею права, как потомок своих предков, всем им обязанный. А именно, не могу.



Потому что ни я, никто иной, ни все мы вместе не в силах выделить православие из русской культуры, - в отдельный «вид» духовности, некую её «составляющую» или «примесь». Равно так же немыслимо «освободить» нашу историческую память от русского православия. Им пронизаны, насыщены все наши виды искусства, литература, фольклор, быт; наша, в целом, устная речь. Без православия нет для нас Отечества (в понятии «русская родина»), ни прошлого, ни будущего, ни настоящего, поскольку оно крепит в бездумно и безответственно либерализующейся стране последние бастионы нравственности и патриотизма.


Во мне (и не только во мне) вот такой парадокс: я не верю в традиционного (из Священного Писания) Бога, но без Русского Бога обойтись не могу. И не могу отречься от него по атеистическим соображениям, потому что тогда мне придётся отречься от Отечества, от родного языка, от всей русской культуры, которой я добровольно служу, чтобы жить, и без которой жизни не представляю. И по той причине не способен к оправданию действий, направленных на оскорбление верующих; тем более что сам, будучи убеждённым материалистом, такими действиями оскорбляюсь.



Я не приемлю критики тех, которые, пережив десятилетия «борьбы с религией», якобы лицемерно, без Бога в душе, отстаивают молебны - «на всякий случай», говорят насмешники. Шаг в сторону церкви, пусть вначале даже ради «показа на публику», лучше, чем в сторону от неё; много лучше, чем равнодушный проход мимо. Лучше для души каждого из нас, независимо от того, бессмертна ли она или смертна.


Из личного опыта: вначале я пришёл в храм, чтобы воспрепятствовать захвату этого культового сооружения моих верующих соотечественников от недругов всего, что помечено знаком русскости. Теперь иногда просто захожу в церковь, стою, вспоминаю близких, ставлю свечки (кому за здравие, кому за упокой), крещусь по православному (спасибо бабушке) - всё искренне, поверьте...
Я сказал главное, что вызвало во мне Ваше письмо, Галина Юрьевна. Sapienti sat. Но тут осталось место, чтобы высказаться по поводу некоторых Ваших утверждений, которые не бесспорны, но от частого употребления публицистами способны пополнить (и, к сожалению, пополняют) список «абсолютных истин» в широком общественном мнении.
**
Очень сомнительно, что Александр III выразил удовлетворение, узнав из доклада «о сплошной неграмотности населения в ряде губерний». Среди первейших достижений его царствования - содействие науки в России, создание с 1884 г. церковно-приходских школ при сельских приходах, ремесленных школ и промышленных училищ; обучению грамоте подлежали призывники в армии. К Первой мировой войне чтением, письмом и счётом удовлетворительно владело треть население империи, поморы вообще отличались сплошной грамотностью.



Церковно-приходское образование позволило многим советским военачальникам высшего и среднего звена, вплоть до ВОВ, поступать и учиться в академиях, а высоким чинам партийно-хозяйственной номенклатуры руководить крупными предприятиями и стройками. Вообще, с лёгкой руки советского историка С.Любеша, Александр Александрович Романов с 1924 г. предстаёт перед нами как грубый, ограниченный и невежественный правитель, но факты свидетельствуют об обратном (Г. Е. Миронов, История Государства Российского, XIX век. М., Книжная палата. 1995).


Крепостное состояние трети(!) земледельческого населения России в устах, из трудов гуманистов получило название рабства. Звучное слово, до крови бичующее власть, всегда в России непопулярную, приводит воображение к закованным в цепи чёрным невольникам на сахарных и хлопковых плантациях североамериканского юга. Между тем, зависимость русского крепостного от барина была не большей, чем колхозника от поставленного ему «на выбор» (одного из одного) начальника. Салтычихи случались редко; кроме этой изуверки, никто подобный(ая) на ум не идёт. А вот в свободной, Англии, например, равноценные фигуры подметил Пушкин:

«Прочтите жалобы английских фабричных работников, волосы встанут дыбом от ужаса. Сколько отвратительных истязаний, непонятных мучений! Какое холодное варварство с одной стороны, с другой - какая страшная бедность! Вы подумаете, что дело идёт о строительстве пирамид, о евреях, работающих под бичами египтян. Совсем нет: дело идёт о сукнах г-на Смита или об иголках г-на Джаксона. И заметьте, что всё это не злоупотребления, не преступления, но происходит в строгих пределах закона... У нас нет ничего подобного».


Были у нас в изобилии, надо признаться, помещики-самодуры, которые направо и налево раздавали затрещины и зуботычины своей челяди, пороли непокорных на конюшне, «забривали лбы» молодым упрямцам не в очередь, нарушая тем самым права человеков. Только они же, самодуры, как и другие, не самодуры, полностью отвечали за социалку своих «душ». Перед Богом (это на всякий случай) и по чисто практическим, рациональным соображениям. Ведь это были их(!) люди, живое имущество, а не какие-то там арендаторы-чужаки, обрабатывающие за ценз землю лендлордов.



Если сгорала изба, случались неурожаи, другие стихийные бедствия, пострадавшие могли рассчитывать на помощь своего владельца и, как правило, такую помощь получали. При крепостном праве в России не было бездомных, как в свободной Англии. Часто помещик и крестьяне жили патриархально, единой семьёй (Аксаков, «Детство Багрова внука»). Русский помещик взаимно зависел от своего холопа, был копией лапотного окружения: если хозяйственник, то и мужики хозяйственные, и наоборот. Была выработанная временем черта, за которую переходил только больной или совершенно безумный барин (вроде... Салтычихи, Опять она, родная, единственная!). Сравнительно высокий процент неумолимых помещиков отмечался на Украине из-за «польской традиции», подхваченной местными помещиками, выбивать из «быдло» последнее. Там эта проблема временами так обострялась, что правительству приходилось принимать меры (А.Нефёдов, «Анализ...»).



Там чаще происходили расправы с помещиками, выходцами из «вольнолюбивой» казацкой старшины, которая буквально вырвала в 1783 г. из рук Катерины грамоту на признание дворянства. Обычно помещик плясал под дудку своих крестьян, внешне смиренных, но с ножом и огнивом за пазухой. Литература наполнена образами крепостных, которые, разбогатев, привязав к себе барина невозвратными ссудами, отказывались выкупаться: так выгодней - «под крышей».



После 1861 г. эти «финансовые гении», превратившись в капиталистов, выкупали имения своих прежних владельцев, нередко вместе с ними (Морозовы, Третьяковы, Рябушинские, Терещенки, др). В России крестьяне были освобождены с землёй, в 1880 году были понижены выкупные платежи, через два года - подушная подать (вскоре вообще уничтожена), её заменили разными сборами, падавшими в основном на состоятельных, тогда же (всё при Александре III, заметьте!) учредили Крестьянский банк.


Повторяю, помещичьи люди составляли всего треть православного населения; вторая треть - государственные крестьяне (о них заботилась община), остальные дворцовые - царские. Инородцы под эти категории вообще не попадали. Я ни в коем случае не обеляю всевременную Россию. Беззакония, жестокостей и прочего этого ряда было и есть в ней предостаточно. Но уже традиционно представляют Россию разные её «фобы» абсолютно чёрным фоном, на котором западный мир, даже нанесённый грязными красками, выглядит белоснежным.


Вы, уважаемая, Галина Юрьевна, очень изящно отметили, что крепостное право во Франции было отменено в XIV в., тем самым дали прочувствовать всю бездну между просвещённой Францией и варварской Россией. Только немногим известно, что освобождён французский крестьянин был без земли, по сугубо экономической невыгоде землевладельца в таком труде, в условиях перенаселения и нехватки пашен.



После «освобождения», т.е. изгнания с земли, крестьянин мог возвратиться на поле сеньора как арендатор, за которого уже никто не нёс ответственность, кроме него самого. Казалось бы, свободный человек мог в часы досуга пользоваться дарами европейской культуры. Однако послушаем будущего декабриста Н.Муравьёва, который своими глазами увидел «вольных французов» через 500 лет после освобождения их предков от крепостничества:


«Русские офицеры с недоумением взирали на страну своих детских грез. Жители были бедны, необходительны, ленивы и в особенности неприятны. Француз в состоянии просидеть сутки у окна без всякого занятия. Едят они весьма дурно. Скряжничество их доходит до крайней степени; нечистота их отвратительна, как у богатых, так и у бедных людей. Народ вообще мало образован, немногие знают грамоте, даже городские жители. (подчёркнуто мной. - С.С.). Кроме своего селения ничего не знают и не знают местности и дорог далее пяти верст от своего жилища.


Дома поселян выстроены мазанками и без полов». Конечно, центр Парижа с его бульварами и площадями, храмами и дворцами знати, особняками богатых буржуа произвел хорошее впечатление на офицеров и солдат антинаполеоновской коалиции, но «вначале вид Парижа внушал победителям только отвращение:

тянулось Сен-Мартенское предместье - один из грязнейших кварталов ... Дома здесь были старинные, закоптелые, с облупившейся штукатуркой, улицы тесные и вонючие, под ногами чавкала грязь, перемешанная с помоями и падалью. В глазах толпившихся здесь людей читалось враждебное отчуждение, несколько смягченное любопытством» (С.Цветков. Александр 1. М., 2001).


Есть у меня претензии к другим местам Вашего сочинения, Галина Юрьевна, но рамки, рамки письма не позволяют растечься мыслию по древу, да и О.Панарина во многом меня опередила. Так что позволю себе ещё несколько замечаний и вопросов.
***
Согласитесь, что в нашей истории есть события, которые являются зримым, узнаваемым знаком своего времени без пространных объяснений; достаточно двух-трёх определяющих слов, даже одного лишь слова, вроде пароля, и в памяти проявляется многосложная панорама известного события. Случается, такой «пароль» становится обобщающим. Например, «Ходынка» - определение всякой, со смертельным исходом, давки в толпе, случающейся по скудоумию устроителей бесплатных зрелищ. Кстати, о Ходынке, Галина Юрьевна. Вы употребили это слово в связи с коронацией царя в мае 1896 г. или имели в виду похороны вождя в марте 1953? Ещё у Вас поминается «9 января, Кровавое воскресенье». Надо бы более предметно. А то мне сначала на ум пришёл расстрел рабочих и разночинного, разновозрастного народа в Новочеркасске 2 июня 1962 г. Они, правда, просили не хлеба, а масла к хлебу (просивших же мяса потом расстреляли дополнительно, как не знавших меры наглецов), но это уже второстепенные детали. Ещё хочу спросить... Однако рука с пером упёрлась в ту самую рамку. Не пущает. Приходится раскланяться.
http://www.za-nauku.ru//index.php?option=com_content&task=view&id=6456&Ite mid=36
Сергей Анатольевич Сокуров
www.sokurow.narod.ru
sokurus@yandex.ru
(903)556-5280