Suum Сuique

Грозовой перелом

90 лет назад, к двенадцатой годовщине Октябрьской революции, Иосиф Сталин опубликовал программную статью, название которой до сих пор входит во все сборники крылатых выражений, — «Год великого перелома». Сказано действительно эффектно, так можно было бы наречь эпопею или трагедию. Впрочем, и эта передовица в «Правде» от 7 ноября 1929-го стала, по сути, манифестом новой социалистической триады — коллективизации, индустриализации и культурной революции.



Тут все взаимосвязано: колхозы помогали государству вывезти на экспорт как можно больше зерна, валюта шла на строительство предприятий, а без культуры и просвещения некому было бы руководить колхозами, не говоря уж о заводах и конструкторских бюро… Говорил Сталин и о необходимости «ликвидации кулачества как класса» и сознательно прибегал к военной риторике: наступление намечалось по всем фронтам.

Деловитость и размах

Несколько позже Сталин пояснил: «Мы отстали на 50–100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в 10 лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут». В то время нацизм в Германии еще только созревал, и вряд ли можно было предвидеть скорое начало мировой войны, но опасность новой интервенции над Советским Союзом нависала всегда. Ни на Востоке, ни на Западе надежных союзников у «первого в мире государства рабочих и крестьян» не просматривалось. А сильную армию без развитой промышленности в ХХ веке не построишь, в руководстве ВКП(б) это хорошо понимали.

Предстояло перейти от слов к делу. Революционные лозунги наконец должны были воплотиться в жизнь миллионов людей, а не только партийного «ордена меченосцев». В годы перестройки экономисты и публицисты, тогдашние властители дум, объявили НЭП самым гениальным из «заветов Ильича». Складывалось впечатление, будто большевики и Зимний-то брали ради того, чтобы сдать козырную карту «нэпачам» и всяческим «кустарям с мотором». Это, конечно, превратная трактовка. Ленин относился к реваншу частника лишь как к временному и вынужденному отступлению социализма — и неизвестно, сохранился ли бы НЭП до конца 1920-х, если б не ранняя болезнь и смерть первого предсовнаркома.

Нэповская реальность меньше всего напоминала планы революционеров… У искренних сторонников Октября невольно возникал вопрос, ставший лейтмотивом эпохи: «За что боролись, за что кровь проливали?» Споры о жизни после НЭПа раскололи революционную элиту, превратили недавних соратников в смертельных врагов. Впрочем, случались и неожиданные сближения. Ставка на тяжелую промышленность и форсированную индустриализацию — такова была программа Льва Троцкого, которого как раз в 1929 году выдворили из Советского Союза. Вечные антагонисты, в этом они со Сталиным сходились.

Пришло время ломать и тут же строить. Эти начинания можно сравнить с петровскими реформами, крушившими московский уклад. И в том и другом случае расплачивалась за «счастливое будущее» крестьянская беднота. Начался беспрецедентный эксперимент: стране предстояло организовать современную индустрию и вывести ее на высокие показатели без опоры на частную инициативу. Власть не отказывалась от материального стимула. Инженеры и «рабочая аристократия» в те годы зарабатывали много и жили, в представлении большинства, совершенно по-барски. Например, доходы «стахановцев», признанных передовиков производства, в 5–6 раз превосходили среднюю зарплату «по промышленности». Идею равенства пришлось надолго, до 1950-х, положить под сукно. Советский Союз первых пятилеток был страной контрастов, от голодных деревень до просторных профессорских квартир с картинными галереями… Из-за острого дефицита кадров государство щедро платило крепким профессионалам. Однако профессора старой школы уже выращивали в многочисленных вузах будущего «массового инженера».



При этом хозяев — в буржуазном смысле — на советском производстве не было. Промышленность создавали государственные служащие. В СССР — по крайней мере, в законном поле — не существовало биржевой игры, акций и ростовщических способов пополнить свое состояние. А про «владельцев заводов, газет, пароходов» можно было только прочитать у Маршака.

На фоне мирового кризиса промышленные успехи Советского Союза производили сильное впечатление. Иногда говорят, что Сталин провел индустриализацию с помощью США. Вряд ли это можно назвать помощью: американцы действовали в собственных интересах, каждый станок и каждый «человеко-час» заокеанских специалистов оплачивался без скидок, по текущим рыночным расценкам. Но заокеанская Великая депрессия помогла сбить эти цены — и наша страна активно скрещивала, по словам того же Сталина, «американскую деловитость и русский революционный размах».

Не на жизнь, а на смерть

С кулаками поступали жестоко. Тех, кого подозревали в контрреволюционной деятельности, арестовывали без особых формальностей. Остальных вместе с семьями переселяли. В лучшем случае — на время, в худшем — на спецпоселения, в самые суровые края «страны мечтателей, страны ученых». Вместе с кулаками репрессиям подверглись и тысячи «подкулачников», да и просто подозрительных, тех, кто высказывался против колхозов. Это и называлось «ликвидировать как класс».

На селе наступила чрезвычайная ситуация — борьба не на жизнь, а на смерть, вооруженное наступление на «старый мир». Соотечественники, оказавшиеся по разные стороны баррикад, вновь, как и двенадцать лет назад, стали ожесточенными врагами. Уничтожался дух крестьянства, основанный на практицизме и отторгающий новации. Само слово «крестьянин» по отношению к советским хлеборобам вышло из употребления. «Колхозник» или «единоличник» — отныне у нас говорили только так.

Тогдашний подмосковный сельский житель и будущий первый секретарь московского горкома КПСС Николай Егорычев вспоминал о первых неделях коллективизации: «Самая тяжелая новость — отдать корову, потому что корова была кормилицей. Бывало, идет с пастбища, вымя у каждой буренки чуть ли не по земле тащится. И вдруг этих таких родных животных надо отдать в большие дворы! Погоревав, скот мы сдали, в колхоз вступили. Я помню, моя мама со своей сестрой каждый вечер ходили проведывать свою корову. Придирчиво смотрели, как ее в колхозе кормят, как доят. Приходили расстроенные — все казалось не так, как надо. Это была трагедия!»

Государство пыталось привлечь крестьян в колхозы достижениями цивилизации. Как правило, вместе с колхозом в селе появлялся фельдшер, проводилось радио, иногда даже электричество. Неподалеку от крупных городов в сельсоветах устанавливали самые настоящие телефоны. Обустраивались детские сады и столовые для колхозников. Это особенно привлекало молодежь, которая стремилась приобщиться к «городской жизни». И все-таки объяснить справным хозяевам необходимость расставания с коровой власть не могла. Даже силами Хора Пятницкого, выводившего рулады из радиоточки.



Заварилось противостояние, по масштабам не уступавшее «деникинским фронтам», хотя и не столь ощутимое в столицах. Со времен Гражданской войны в народе сохранялась привычка к кровопролитию, и о милосердии в те годы вспоминали редко. Напропалую действовало право сильного. Советская власть, еще не вполне укоренившаяся, оказалась в опасности. А значит, с противниками не церемонились. Какие там белогвардейцы! Сам Сталин, если верить мемуаристу Уинстону Черчиллю, считал, что испытания, связанные с коллективизацией, стали опаснее фронтовых. Их разговор о колхозах состоялся в самые трудные дни Великой Отечественной, когда Черчилль впервые прилетел в Москву: «Скажите мне, — спросил я, — на вас лично так же тяжело сказываются тяготы этой войны, как проведение политики коллективизации?» Эта тема сейчас же оживила Сталина. «Ну нет, — сказал он, — политика коллективизации была страшной борьбой». «Я так и думал, что вы считаете ее тяжелой, — сказал я, — ведь вы имели дело не с несколькими десятками тысяч аристократов или крупных помещиков, а с миллионами маленьких людей». «С десятью миллионами, — сказал он, подняв руки. — Это было что-то страшное, это длилось четыре года, но для того, чтобы избавиться от периодических голодовок, России было абсолютно необходимо пахать землю тракторами. Мы должны механизировать наше сельское хозяйство. Когда мы давали трактора крестьянам, то они приходили в негодность через несколько месяцев. Только колхозы, имеющие мастерские, могут обращаться с тракторами».

Сэр Уинстон завершал эти воспоминания таким рассуждением: «Помню, какое сильное впечатление на меня в то время произвело сообщение о том, что миллионы мужчин и женщин уничтожаются или навсегда переселяются. Несомненно, родится поколение, которому будут неведомы их страдания, но оно, конечно, будет иметь больше еды и будет благословлять имя Сталина».

Поднятая целина

Гражданская война — это всегда еще и борьба за умы, а потому государству понадобились пропагандисты высокого класса. Даже Корней Чуковский обещал написать сказку про «веселую колхозию». Из той же оперы и история Павлика Морозова, и попытка Сергея Эйзенштейна снять фильм «Бежин луг». Классовая борьба отразилась даже в фольклорной лирике. «Ты колхозница, тебя любить нельзя», — заявлял герой известной народной песни молодой красавице. И никаких компромиссов.

Но, чтобы рассказать о великом переломе, потребовался эпический размах Михаила Шолохова, который не стал превращать колхозную историю в идиллию. Он воспринимал события «Поднятой целины» как историческую хронику, которая ни по трагизму, ни по историческому значению не уступала коллизиям «Тихого Дона». Сагу о коллективизации Шолохов начал писать в 1930-м, а завершил в 1959-м. Впрочем, уже в середине 30-х еще недописанный роман вошел в школьную программу, его экранизировали и даже превратили в оперу. Его трактовали в азбучном духе: большевики пробуждают в душах вчерашних единоличников колхозную сознательность. Но там все куда сложнее — не проще, чем у Гомера. Шолохов дотошно воспроизвел страхи и узловые противоречия того времени: ощущение шаткости советского строя, всеобщая растерянность, даже ожидание интервенции, и вместе с тем — энтузиазм коммунистов, нередко — неумеренный.



Партия направила в колхозы 25 тысяч коммунистов-пролетариев. Их так и называли — «двадцатипятитысячники». На скорую руку, на специальных курсах, их попытались выучить азам агрономии и экономики. Посылали пролетариев, как правило, в самые опасные края — туда, где зажиточных хозяев нельзя было и арканом затащить в колхозы. Одним из таких посланцев Кремля стал главный герой романа «Поднятая целина» Семен Давыдов. Недоставало квалифицированных управленцев — и в партийной, и в чекистской вертикали. Энтузиазма и бдительности хватало с лихвой, с прочими качествами дело обстояло хуже. Именно тогда Сталин, понимавший пропагандистскую силу афоризма, заметил: «кадры решают все». Кадры, овладевшие техникой, — так говорил Сталин в своей речи и вроде бы имел в виду инженеров и армейских командиров. Но это касалось и номенклатурной элиты, которая в первые месяцы коллективизации показала себя не лучшим образом, действуя в крестьянской среде как во вражеском окружении. Троцкий клеймил Сталина за культ бюрократии, но как раз грамотных столоначальников системе остро не хватало.

Как объяснить хлеборобу, что он — не хозяин хлебу, который вырастил? Как втолковать, что принцип «земля — крестьянам» следует трактовать в коллективистском ключе, а к колхозной собственности относиться как к личной? Посланцы Москвы действовали кнутом и пряником, преимущественно кнутом. Получалось кургузо.

«Двадцатипятитысячник» Давыдов наворотил немало ошибок, а местный донской коммунист Макар Нагульнов — и того больше. Недоверие середняков, грабительская экспроприация хлеба у единоличников, бунты, убийства, заговоры, формирование тайной повстанческой армии, чуть ли не шпионские истории, жестокость властей и диковатые нравы крестьянства — все это есть в романе Шолохова. И не случайно в финале Давыдов и Нагульнов, главные колхозные активисты, погибают. Иначе слишком сахарная получилась бы история, а потому лукавая.

Форсированная коллективизация не прошла. Дело обернулось кровавыми мятежами. 2 марта 1930 года вышла еще одна директивная статья Сталина — «Головокружение от успехов». На сей раз он одергивал слишком инициативных товарищей за «левацкие перегибы» и гарантировал сельским жителям послабления. Они поняли: полного обобществления не будет. Так, постепенно, вся страна стала «колхозной» — и уже не под дулом пулемета.



Что же в итоге? Государству удалось пополнить запасы зерна, укрепив базу для строительства заводов, электростанций, для создания научных институтов, для укрепления армии. Другим последствием «великого перелома» оказался голод 1932–1933 годов. Вспышки гражданской войны привели к новому разорению, да и к моральному принижению села. Государство пыталось сгладить углы: крестьянские сыновья становились наркомами и академиками, секретарями ЦК и летчиками, знатных колхозников награждали орденами и привечали в Кремле. Но это нарядная витрина. «Будни великих строек», гранит и мрамор Москвы и Киева в значительной степени оплачены колхозной бедностью. Только в 1960-х советское село получило достойные социальные гарантии. И мясо во щах появилось, и железные крыши, и даже личные автомобили. Перелом сросся.

Опыт коллективизации и советской триады аукнулся в истории многих стран, включая нашего большого соседа — Китайскую Народную Республику. И хотя сегодня, по существу, там вернулись к НЭПу, без портретов Сталина в Китае не обходится ни одно государственное торжество. И не считаться с этим не получится.

07.11.2019

Арсений ЗАМОСТЬЯНОВ, заместитель главного редактора журнала «Историк»
http://portal-kultura.ru/articles/hi...EvI7UWrjc5gjuU

Ярослав Стебко

Ржач без причины - признак дурачины и одному такому деятелю я показал карту Киевского котла, там любому пеньку станет ясно что какая-то оборона Киева ну никак не сказывалась на ходе всей операции.
Конкретные слова Жукова в которых он обвиняет Сталина в Киевском котле где будут? Ты хотя бы его и не совсем его мемуары читал? Или ты фильм "Битва за Москву" пересмотрел? Там вот как раз и показан на широкую публику хрущёвский бред.

Ярослав Стебко

Ещё один эксперд выискался, что вы несёте блин, кто вам в уши вдувает очередную порцию бреда? За Киев не было значительных оборонительных боёв вообще.

Ярослав Стебко

Там вопрос не в том, Киевский котёл реально мрачный исторический рекорд, в него попали 4 армии.
Просто разные идиоты ищут крайних и находят. Даже какое-нибудь сражение Крымской войны скажем, где русская армия терпела одно за другим поражение всё сваливают на командование и на якобы имевшее место серьёзное техническое превосходство противника. Вот поставь на место Меньшикова, скажем, Суворова и всё пошло бы по другому.
Дело под Киевом даже не в сталинском высказывании, что Гинденбургов у меня нет. Я вообще поражаюсь а как мы не проиграли в принципе. Превосходство у противника было колоссальным, там есть идиоты-любители сверять танчики и пушечки но как-то к примеру забывают об автомобилях, только во Франции Гитлер получил 2,3 млн автомобилей.
Я думаю что понятно автомобиль это то средство, благодаря которому солдат не топает пешком, на котором можно увезти раненых, доставить боеприпасы и так далее. У нас основная рабочая лошадка полуторка, что берёт на борт как газель, были и трёхтонники но их было мало.
Киевский котёл замкнули 2 танковые армии у которых помимо танков было полно автомобилей тащивших со скоростью танка людей,и не просто пехоту а там инженеров к примеру, сапёров, медицину, пушки и прочие полезные ништяки.
Это в принципе нечем было парировать поставь туда хоть Гинденбурга, хоть Суворова. У нас таких соединений не было на тот момент, наш тягач СТЗ-НАТИ к примеру таскал пушку со скоростью 5 км в час это даже немного меньше моей скорости передвижения пешком.

крепыш

Да там не дебилами пахнет, а конкретным предательством генсека и его окружения!! Ибо без его распоряжений не могли оставить боевые самолёты с пустыми баками и без вооружения, также как и военнослужащих отправить на танцульки и просмотр фильмов!!! Одним словом, наш или вернее будет сказать чей-то генсек хорошо поработал на фашистов, даже очень хорошо поработал!!!

Ихалайнен

Аххах, ты меня за брань уже штрафуешь, на "придурка" обиделся, а какими словами и выражениями меня тут поливал, забыл? Ну и кто ты после такого, мужик, что ли? Нет, баба ты, так тебя и буду теперь называть, бабенка Стибко..

jra

В том и дело, что ни гарнизон Киева, ни население Киева никакой помощи действующим частям не оказали. В этом отличие от Ленинграда.
Вариантов много.
Вопрос военных историков. Положение в Киеве во время этих событий тёмное пятно. Как и организация Майданов.

Ихалайнен

Итак, в красном углу ринга маршалы Победы Жуков и Василевский, в синем углу ринга величайший полководец всех времен и народов, крымский экскурсовод Стибко..


Василевский А.М. Дело всей жизни:

"Вечером 7 сентября военный совет Юго-Западного фронта сообщил главкому Юго-Западного направления и Генеральному штабу, что обстановка на фронте еще более осложнилась... Резервов у фронта больше не оставалось. Военный совет фронта просил разрешить отвести 5-ю армию и правый фланг 37-й армии на рубеж реки Десны. Военный совет Юго-Западного направления согласился с предложениями военного совета фронта.
Обсудив столь тревожное донесение, мы с Шапошниковым пошли к Верховному Главнокомандующему с твердым намерением убедить его в необходимости немедленно отвести все войска Юго-Западного фронта за Днепр и далее на восток и оставить Киев. Мы считали, что подобное решение в тот момент уже довольно запоздало и дальнейший отказ от него грозил неминуемой катастрофой для войск Юго-Западного фронта в целом.

Разговор был трудный и серьезный. Сталин упрекал нас в том, что мы, как и Буденный, пошли по линии наименьшего сопротивления: вместо того чтобы бить врага, стремимся уйти от него…

Итак, все оставалось, как решила Ставка. И только 9 сентября нам было разрешено наконец передать командующему Юго-Западным фронтом, в копии главкому Юго-Западного направления, отсвет: «Верховный Главнокомандующий санкционировал отвести 5-ю армию и правый фланг 37-й армии на реку Десна на фронте Брусилово - Воропаево с обязательным удержанием фронта Воропаево - Тарасовичи и киевского плацдарма». Иными словами, было принято половинчатое решение.

При одном упоминании о жестокой необходимости оставить Киев Сталин выходил из себя и на мгновение терял самообладание. Нам же, видимо, не хватало необходимой твердости, чтобы выдержать эти вспышки неудержимого гнева, и должного понимания всей степени нашей ответственности за неминуемую катастрофу на Юго-Западном направлении. После этого руководству Юго-Западного фронта оставалось лишь исполнить свой долг до конца.

...Только 17 сентября Верховный Главнокомандующий, окончательно убедившись в невозможности разрядить ситуацию на юго-западе, разрешил Юго-Западному фронту оставить Киев."
https://e-libra.ru/read/328277-delo-vsey-zhizni.html


Жуков Г.К. Воспоминания и размышления:

"Я не ответил и продолжал:

– Юго-Западный фронт уже сейчас необходимо целиком отвести за Днепр.
– А как же Киев? – в упор смотря на меня, спросил И. В. Сталин.

Я понимал, что означали два слова «сдать Киев» для всех советских людей и, конечно, для И. В. Сталина. Но я не мог поддаваться чувствам, а как начальник Генерального штаба обязан был предложить единственно возможное и правильное, по мнению Генштаба и на мой взгляд, стратегическое решение в сложившейся обстановке.

– Киев придется оставить, – твердо сказал я.

Наступило тяжелое молчание.

... – Какие там еще контрудары, что за чепуха? – вспылил И. В. Сталин. – Опыт показал, что наши войска не умеют наступать…
И вдруг на высоких тонах бросил: – Как вы могли додуматься сдать врагу Киев?

...Я знал, что собой представляют в боевом отношении войска создаваемого в спешке Брянского фронта, и поэтому счел необходимым еще раз весьма настоятельно доложить по ВЧ Верховному Главнокомандующему о необходимости быстрейшего отвода всех войск правого крыла Юго-Западного фронта на восточный берег Днепра.

С моей рекомендацией и на этот раз не посчитались. И. В. Сталин сказал, что он только что вновь советовался с Н. С. Хрущевым и он убедил его, что Киев ни при каких обстоятельствах оставлять не следует. Кроме того, он, Сталин, и сам убежден в том, что противник если и не будет разбит Брянским фронтом, то во всяком случае будет задержан.

Как известно, войска Юго-Западного фронта в скором времени тяжело поплатились за это решение Верховного.

...Считаю, что Верховный Главнокомандующий был тогда не прав, требуя от командования Юго-Западного фронта удерживать фронт обороны западнее Днепра и западнее Киева до последней возможности. Что из этого получилось, я сказал выше.

Слов нет, даже мысль о возможности потери Киева больно отзывалась тогда в сердце каждого советского человека, но, решая вопрос о судьбе столицы Украины, следовало исходить из всей совокупности военно-политических факторов. Война есть война, и если это необходимо, если создается угроза окружения и гибели большой группировки войск, надо быстрее отводить ее из-под ударов противника, чтобы избежать серьезного поражения и ненужных потерь. "
https://e-libra.ru/read/223859-vospo...yshleniya.html

jra

Правильное решение.
Сделать попытку продержаться насколько возможно в окружении.
Запасов хватило бы на 3 месяца.
Такое предлагало командование окруженных.

Ихалайнен

Ну что, посмотрим, какие контраргументы на мнение двух вышеуказанных легендарных советских полководцев относительно роли Сталина в окружении и гибели Юго-Западного фронта под Киевом промычит крымский экскурсовод и, по совместительству, "величайший полководец всех времен и народов" (судя по его огромной картонной короне и непомерной мании величия) Стебко.

Наверное, опять непонятно для чего карту боевых действий притащит, на полях которой, видимо, написано - КТО именно и ДО КАКОГО ВРЕМЕНИ запрещал отвод войск из уже почти оформившегося котла..